Какого же хрена мы тут ни хрена?! Может, ещё удастся спасти Хозяина!
Он обернулся к стоявшему в дверях Старостину.
Звони Игнатьеву! Ну, что стоишь, как пень: ты ведь старшой!
Подполковник Старостин, в своё время, как и Хрусталёв, прикомандированный к охране Сталина, и действительно замещавший сейчас полковника, едва не козырнул Лозгачёву и выскочил в коридор, по пути чуть не снеся Рыбина. В отличие от Лозгачёва, майор всё ещё продолжал столбенеть так основательно, что даже матерки подполковника не смогли оторвать его «от работы».
Товарищ министр, через минуту эхом разнёсся по коридору дрожащий на каждом звуке голос Старостина. Докладывает подполковник Старостин. У нас ЧП.
Подполковник обращался к Игнатьеву не по званию, так как тот был первым и единственным руководителем органов госбезопасности, который пришёл «с гражданки», из отдела ЦК, и которому так и не присвоили никакого звания: ни воинского, ни специального.
Вероятно, Игнатьев, не только министр государственной безопасности, но и начальник Управления охраны, начал выяснять у Старостина, какого рода ЧП приключилось на «объекте», потому, что подполковник растерянно словно министр мог его видеть развёл руками, после чего такую же добросовестную растерянность выдал в трубку:
Мы нашли товарища Сталина лежащим на полу в зале. Он без сознания. Майор Браилов говорит
Наверняка, амбициозный, высокомерный, но недалёкий интриган Игнатьев не пожелал выслушивать соображений «какого-то, там, майора». Это было понятно уже потому, что Старостин непритворно подавился заготовленным текстом, и, переориентировавшись на ходу, честно отработал за «вторую составляющую» выражения «я начальник ты дурак».
Так точно, товарищ министр, неподдельно струхнул (прямо в трубку) Старостин. Понятно, будем ждать.
Подполковник осторожно положил трубку на рычаг, и рукавом кителя смахнул пот со лба: такой разговор по расходу калорий был сопоставим с получасовым истязанием себя двухпудовой гирей.
Ну, что он сказал? покосился на телефонный аппарат Браилов. И спросил, и покосился не в порядке личного интереса: ничего интересного очевидный, и единственно возможный ответ не представлял. Но нужно было «подготавливать товарищей» с тем, чтобы духовный упадок «был на высоте».
Старостин неэстетично проглотил застрявший в горле комок.
Сказал, что созвонится с руководством Велел ждать его звонка, а до того времени ничего не предпринимать.
Браилов хмыкнул, и, не снимая иронического выражения с лица оба уже срослись друг с другом покрутил головой. Опять же, не только для себя, но и для Старостина тоже. В «воспитательных целях, однако».
«Созвонится с руководством» А оно что: медицинский консилиум? Или Игнатьев не министр и начальник охраны, а так: «погулять вышел»? «Велел ждать» Это вместо того, чтобы немедленно выслать сюда врачей!
Т-с-с!
Старостин испуганно покосился на входную дверь.
Чего ты трясёшься? не изменил иронии Браилов. Не мог изменить, даже, если бы и захотел. Никого там нет, и в ближайшие часы не будет. Сам ведь знаешь, как у нас любят «увязывать и согласовывать»!
Старостину и не пришлось стараться для того, чтобы сделать ещё более страхолюдные глаза: сами сделались. В его понимании всё сказанное Браиловым «заслуживало внимания» соответствующих органов этак лет на десять лагерей, минимум.
В напряжённом ожидании прошло не менее полутора часов. Браилов не беспокоился по поводу самочувствия Хозяина: тот обязан был «самочувствовать» себя хорошо. Ведь Семён Ильич отработал не по инструкции МГБ, а по Лю и Вернеру. Правильно, то есть, отработал: не как чиновник в белом халате, а как врач. Досрочное пробуждение Хозяина было исключено. И не только потому, что это нарушило бы сценарий: снотворное не в укор патриотизму «происходило» не из советской аптеки. Тем более, не из той, что за ближайшим углом, в которой предпочитал «самолечиться» Хозяин.
Поэтому сейчас Браилов полностью сосредоточился на грядущих событиях. А в том, что они последуют и очень скоро, то есть, в точном соответствии с замыслом «режиссёра» он ничуть не сомневался. Конечно, Семёну Ильичу желательно было бы обзавестись надёжным союзником, но Лозгачёв единственный таковой из всей охраны, да и то в перспективе пока ещё «не созрел» для откровенного разговора
К исходу девяностой минуты с окончания разговора Старостина с Игнатьевым, наконец, раздался долгожданный звонок. Старостин, в продолжение всего этого времени «барражировавший» в непосредственной близости от телефонного аппарата, трясущейся рукой схватил трубку.
Подполковник Старостин! голосом, дрожащим подстать руке, доложился он. Правильно доложился и по форме и по существу. Всякие «Алло!» и «Слушаю Вас» были исключены априори. Сюда, на Ближнюю дачу Хозяина, «человек с улицы» позвонить не мог даже теоретически. Этим телефоном пользовались лишь те, кому это было положено по должности: руководители партии и государства, а также непосредственное начальство из Управления охраны.
Глаза всех присутствующих устремились на обескровленное лицо Старостина.
Да Да
С каждым новым «да» тональность голоса подполковника всё больше менялась с мажорной на минорную.
Я понял, товарищ министр Да Так точно: будет исполнено
В трубке давно уже гудели гудки, а Старостин всё ещё дрожал с ней в руках, словно контуженный. Браилов усмехнулся, даже не пытаясь маскировать усмешку: события развивались точно по плану. Теперь уже он не исключал того, что и Игнатьев, в последнее время набравший силу, не был зрителем в этом «действе». Даже в качестве «последней спицы в колеснице»: и без последней всё равно некомплект.
Ну, что он сказал?
Лозгачёв непочтительно дёрнул Старостина за рукав кителя. Тот даже не стал вздрагивать: надрожался за разговор.
Министр сказал что он не смог дозвониться до товарища Маленкова Велел ждать
Опять ждать! взорвался честняга Лозгачёв. Чего ждать? У моря погоды? Пока товарищ Сталин не это самое?! И какого хрена он звонил Маленкову, когда надо было звонить врачам?! Да положи ты трубку на место!
В манере, далёкой от начальственной, Старостин тут же водворил трубку и даже по ошибке вытянул руки по швам. Пусть на какое-то мгновение, но вытянул.
Ну, что будем делать?
Глаза Лозгачёва метались от одного лица к другому. Бутусова, Рыбин и Туков честно отводили глаза в сторону: ну, вот, не мыслители они были. Если бы Лозгачёв приказал, кого привести и даже «привести в исполнение» другое дело, а так Пока Лозгачёв «совершал обход глазами», Старостин оперативно вспомнил, что он начальство, и первым, хоть и неопределённо, пожал плечами. Уже как старший по должности: не в порядке ответа, а «руководяще указуя»:
А что делать? Надо ждать. Придумывать что-то сейчас на свою же задницу
Резон в этих словах был, и немалый, но Лозгачёв уже рвался к мысли. Он перестал маячить, но не перестал работать начальником: ну, вот, вошёл в роль. А, войдя в неё, он первым делом «расстрелял глазами» Старостина.
Чего? не понял тот, по привычке скользнув взглядом по ширинке. Но «проблемное место» было в порядке. Чего ты?
Дозвонись до Маленкова! жарко задышал ему в лицо Лозгачёв. Сам, не дожидаясь, пока это когда-нибудь сделает Игнатьев!
Едва лишь услышав подобное предложение, Старостин моментально опозорил всех актёров «ужастиков». По части достоверности.
Что ты, что ты?! Ты в своём уме, или нет?! Я, ничтожный сторож, маленький подполковник, буду звонить второму лицу в руководстве?! Вот так, вот, запросто?!
Лучше бы он этого не говорил: Лозгачёв совершенно забыл про Устав. Это позволило ему оскорбить ВРИО начальства не только словом, но и действием: он схватил подполковника за грудки.
Да не запросто, Старостин! Не запросто: ты ведь старший охраны! И случай чрезвычайный! Кому ещё звонить, как не тебе?!
Намёк был даже не прозрачный: убойный. Но Старостин не хотел умирать: ни от намёка, ни от результатов самодеятельности. К «убою» он был явно не готов. А если намёк, что и «убил», то лишь последние остатки и без того гипотетического мужества у подполковника.
Нет, нет и нет! высокохудожественно замотал он головой. И не проси! Я себе не враг! И никому из вас не позволю в смысле ну, быть себе врагом! Мне, то есть! Потому, что мне же первому и достанется «по первое число», а заодно и по все следующие! Скажут, ни хрена Старостин не умеет организовать работу!
В известном смысле он был прав: потому что это «скажут» было бы оргвыводом со всеми «вытекающими» и «втекающими». И «вытекало» бы исключительного из одного Старостина, пусть даже без кавычек и всего лишь в штаны. Но Лозгачёва было уже невозможно убедить, и он презрел не только доводы Старостина, но и его персону. Оплевал «руководство» взглядом, то есть. Для начала взглядом: потом уже шли не они.