Примерно через час за окном вновь заурчал мотор автомобиля. Старостину, «задержавшемуся на неопределённое время» «по просьбе» начальства, опять не потребовалось выглядывать в окно: и так было ясно, что приехал Берия.
Однако в этот раз подбежать к автомобилю, чтобы лично открыть дверцу «мерседеса» для «высочайших особ» не удалось: настолько стремительно Берия последовал в дом. Его неизменные спутники Маленков и Хрущёв едва поспевали за ним. На этот раз они почему-то решили «не воздерживаться по линии вхождения».
Опять ты?
Берия недовольно покосился на Старостина.
А где Хрусталёв: ему давно уже пора сменить тебя?
Я здесь, товарищ Берия.
Вынырнувший из-за угла коридора Хрусталёв почтительно изогнулся перед Лаврентием Палычем. Но, видимо, этого ему показалось мало, если он, не моргнув глазом, нагло соврал:
Я давно уже здесь. А подполковника Старостина я, в виду исключительных обстоятельств, попросил немного задержаться.
Добро, буркнул Берия, уже входя в зал. Подойдя к телу Хозяина, он неторопливо «обследовал» его внимательным глазом. По результатам «обследования» можно было с уверенность сказать: зрелище неподвижного вождя не доставило ему огорчения.
Посинел-то, как, удовлетворённо констатировал Берия, оглаживая взглядом кожные покровы вождя. Задыхается, что ли?
Тут же, как бы спохватившись, он «сокрушённо» покачал головой.
Да, надо вызывать врачей. Уже пора.
«Через одиннадцать часов после того, как мы позвонили Игнатьеву!» выдал Браилов открытым текстом закрытого типа. «И как двусмысленно прозвучало твоё уже пора! Хозяин дошёл до нужной кондиции, процесс уже принял необратимый характер, и теперь на сцену можно выпускать бесполезных врачей! Молодец, Лаврентий Палыч!»
Берия отвернулся от ложа и, видимо, опять забывшись и перепутав роли, жизнерадостно выдал:
Хрусталев: машину!
Остановившись у входной двери, он что-что пошептал на ухо Маленкову. Выслушав дружка, тот согласно кивнул головой и вторым подбородком.
После того, как ушёл Берия, Маленков недолго отрабатывал экспонатом: не стоялось и не сиделось. Поэтому вскоре он «отправился в путешествие» по залу. Конечно, для него с его комплекцией это было утомительное занятие, и ему приходилось то и дело прикладываться рыхлым плечом то к дверному косяку, то к стене. Хрущёв же всё время молча стоял у стены, в самом углу. Создавалось такое впечатление, что оба они не только боялись подходить к ложу, на котором «умирал» Хозяин, но даже избегали взглядов в ту сторону. Ни тот, ни другой не обладали и половиной той решительности, что в избытке наличествовала у Берии.
Наконец, часа через три Берия привёз врачей. Вероятно, совместил приятное с полезным: доставку с перерывом на обед. И не важно, что время было далеко не обеденное.
Насилу удалось собрать всех! огласил он просторы залы жизнерадостным восклицанием. Не то, что ни толики скорби ни единого намёка на минор не содержалось в его голосе. Но сейчас они приступят к делу.
Он поискал глазами Браилова.
Майор, встречайте гостей: Вы ведь у нас дока по медицинской части!
Голос Лаврентия Палыча был полон ядовитой иронии. Но, за исключением яда, беззлобной: чувствовалось, что Лаврентий Палыч доволен тем, как развиваются события. Наверняка, он был уверен в том, что никто и ничто не могут ему помешать довести дело а с ним и Хозяина до конца. До конца Хозяина. По этой причине можно было ограничиться минимумом внимания к Браилову. До «окончательного решения вопроса» последнего.
Семён Ильич почти незаметно для микроскопа отработал головой «Есть!», и вышел в коридор. Если бы только Берия видел торжествующий блеск его глаз: сам того не желая, Лаврентий Палыч организовал разговор Браилова с прибывшими медиками тет-а-тет. Как минимум, создал для этого все условия.
Проводив новоприбывших в ванну, где они могли вымыть руки, Семён Ильич дождался, пока профессор Тареев первым вошёл в помещение, и закрыл за ним дверь.
В чём дело?
Профессор Мясников и профессор Лукомский, ничего не понимая, обменялись встревоженными взглядами, после чего оба, почти одновременно, посмотрели на Браилова. Тематика разброса их мыслей была предельно широкой: от гипотезы на тему «нетрадиционных» наклонностей майора через покушение и до конфеданса.
В чём дело?
Профессор Мясников и профессор Лукомский, ничего не понимая, обменялись встревоженными взглядами, после чего оба, почти одновременно, посмотрели на Браилова. Тематика разброса их мыслей была предельно широкой: от гипотезы на тему «нетрадиционных» наклонностей майора через покушение и до конфеданса.
В чём дело, Семён Ильич?
Мясников, обратился к Браилову по имени-отчеству неспроста. Так же, как и Лукомский, он был хорошо знаком с Браиловым: несколько лет совместной работы в Лечсанупре, что-нибудь, да значат. Оба профессора успели оценить Браилова как высококлассного терапевта, одного из лучших специалистов учреждения. Их положительному отношению изрядно «порадела» и осведомлённость о некоторых эпизодах «медицинской» биографии Семёна Ильича: попасть под начало профессора Вернера венец для очень многих.
Я знаю вас обоих, как очень порядочных людей, «перешёл в режим шёпота» Браилов. Спонсируя внимание, он даже огляделся по сторонам. Поэтому я буду говорить с Вами предельно откровенно.
Оба врача сразу же насторожились, а Лукомский даже выдал пальцами качественную дрожь. Как и все высокопоставленные медики, «допущенные к телам», профессора, страсть, как не любили секреты: от них дурно пахло. И всегда в одну сторону: в сторону медиков.
Вы должны в присутствии Берии, Маленкова и Хрущёва заявить о том, что у товарища Сталина инсульт с кровоизлиянием в мозг на почве атеросклероза и гипертонии.
Браилов наклонился к самому уху Мясникова, так что Лукомскому пришлось согнуться в три погибели и «мобилизовать» все слуховые возможности для того, чтобы «заслушать инструкцию».
Вы также должны определить у больного правосторонний паралич с потерей сознания и речи. Если вы к этому добавите, что у больного проявились тяжёлые нарушения деятельности сердца и дыхания, это также не будет лишним. Но самое главное
Браилов «отклеил» губы от уха Мясникова, и многозначительно «доработал» указательным пальцем.
Вы должны сказать Берии, что больной обречён.
«Пройдя инструктаж», Мясников изумлённо уставился на «инструктора». И изумление его было совсем не того свойства, на какое рассчитывал и к какому был готов Браилов.
Что такое? забеспокоился Семён Ильич. Лукомский усмехнулся.
Да всё дело в том, уважаемый Семён Ильич, что не далее, как полчаса назад мы уже прослушали наставления, почти дословные Вашим!
Берия? не изумился Браилов: уже понял, да и некогда было.
Он.
Семён Ильич покривил щекой, и покачал головой.
Бывает же такое! Прямо единство и борьба противоположностей!
Теперь уже Мясникову и Лукомскому пришлось обменяться «свежей» порцией удивленных взглядов. Теперь уже они оказались не готовы к реакции бывшего коллеги. Но Лукомского озарение «постигло» чуть раньше. Правда, оно не приняло утвердительной форме, почему и облеклось в вопрос.
Единство противоположностей? доработал он бровями. Вы хотите сказать, что
Да! не стал «тянуть с выстрелом» Браилов. Но, поскольку Мясников не торопился с озарением, Семёну Ильичу пришлось вновь «перезарядить оружие». Берия хочет смерти Хозяина я хочу его жизни. Берия устроил встречу Хозяина с «курносой» я помог Хозяину избежать встречи. Сталин вовсе не умирает, хотя до сих пор сказываются последствия интоксикации организма. Для устранения всех их понадобится время и длительное лечение. Но уже «в рабочем порядке».
Браилов внушительно посмотрел на застывших с округлившимися глазами профессоров.
Для разоблачения «дружеских поползновений» Берии и его подельников мне нужна ваша помощь. Вы должны засвидетельствовать наличие у больного всего того, что и ожидает услышать от вас «дорогой Лаврентий Палыч». Уверяю: этим вы обрадуете не только его.
Яд должен был дать картину кровоизлияния в мозг?
Голос Мясникова был сух и деловит: профессор уже «включился».
Да.
Мы готовы, «подписался» за обоих Мясников. А профессора Тареева мы сами «доведём до кондиции».
Он взглянул на часы.
Однако, пора!
Браилов усмехнулся.
Не думаю, что Лаврентий Палыч будет корить Вас за опоздание
Все три профессора деловито осматривали больного под бдительным оком изнывающего от нетерпения Лаврентия Палыча. Берия действительно изнывал и не скрывал этого. Едва ли не через каждую минуту он «разряжался раздражением»: