Вскоре по распоряжению Берии привезли Светлану, дочь Сталина. Она была настолько подавлена как зрелищем, так и действом, что оказалась неспособна ни на текст, ни на эмоции. Она лишь неподвижно сидела с окаменевшим лицом, и невидящими глазами смотрела на тело отца. Лишь изредка, словно очнувшись от забытья, она начинала гладить его по сухой горячей руке, хотя бы «на дорожку» вспомнив о статусе дочери.
Булганин добряга «по жизни» не выдержал испытания чувством. Обняв Светлану за плечи, он начал гладить её по голове, говорить какие-то слова, и, в конце концов, под впечатлением собственных речей, неожиданно расплакался сам, так и не выжав ни единой слезинки из глаз Светланы. При взгляде на этот «обратный результат» Берия имел законное право матернуться хотя бы про себя: вот и поручай таким «профилактическую работу с объектом»!
Появилась новая бригада врачей. Они привезли какой-то громоздкий аппарат, долго пытались его хотя бы включить, долго шёпотом матерились, но всё вхолостую: и пытались, и матерились. Ничего не получалось: аппарат был новый, импортный, ни разу ещё не побывавший в деле. Словом, как сказал бы один товарищ, «дело это для нас новое, неосвоенное». В итоге никто так и не понял, какое именно чудо они хотели сотворить с помощью этого «чуда техники». Если отработать за Иисуса Христа по линии оживления то это вряд ли. Пределом их мечтаний могло быть только одно: произвести впечатление на Берию. И они его произвели, и, как раз, приятное: аппарат не включился.
В конце концов, медики утомились, и с одного бесполезного занятия переключились на другое: начали «лепить» нет, «не «горбатого»: пиявки на затылок Хозяину. Предварительно они заручились согласием трио Мясников-Лукомский-Тареев, а те, в свою очередь согласием майора Браилова. Для этого потребовался лишь обмен взглядами: со стороны профессоров вопросительными, со стороны Браилова утвердительным.
Берия был настолько увлечён демонстрацией величия, что, по счастью, не обратил внимания на эти переглядывания. Хотя, даже в случае «обнаружения», ничего «предъявить по линии заговора» он не мог: не имел оснований. Для него не было секретом то, что профессора несколько лет работали вместе с Браиловым. И, тем не менее, давать Лаврентию Палычу лишний повод для подозрений было ни к чему. Особенно сейчас. А то ведь возьмёт и пустит в работу. Вместе с источником. За Берией «не заржавеет».
Получив «запрос» от коллег, Семён Ильич согласился, не раздумывая: в подобных случаях пиявки, хоть и бесполезны, но совершенно безвредны. А имитировать кипучую деятельность было важно и нужно: Берия должен был видеть, что события развиваются в точном соответствии с его планами, и ни на минуту не усомниться в подлинности усилий врачей.
Сколько ему осталось?
Участники «монтажа» пиявок на мгновение оторвались от работы. На лицах медиков дружно, как по команде, отобразилось недоумение и даже страх. «Ему»? Разве так можно говорить о Хозяине? И действительно, голос, которым Берия озвучил вопрос, был не только далёк от сострадания: Это был голос «заведующего дыбой», интересующегося лишь в силу производственной необходимости. Не заметить это не могли даже рядовые «лекари от пиявок».
Сколько ему осталось? раздражённо повысил голос Берия, уставившись теперь на одного Мясникова. Лаврентий Палыч настолько вошёл в образ преемника, что ему уже было не до выбора слов, тем более, на конкурсной основе. Он рвался на трон, и лишние куртуазности были бы только лишними куртуазностями.
Мясников пожал плечами.
Трудно сказать Кровоизлияние, судя по видимым последствиям обширное Организм сильно изношен К тому же, возраст
Сколько?! не снёс «высоконаучных надругательств» Берия. Мясников «профессионально» задумался.
Думаю, что сутки Максимум, двое
Берия посмотрел на часы. В этот момент неожиданно затрещал телефонный звонок. Трубку поднял Хрусталёв. О чём он говорил, не было слышно, но вскоре он подошёл к Берии, и зашептал тому на ухо, оглядываясь зачем-то на телефонный аппарат.
Посылай всех к чёртовой матери! хорошим, таким, рёвом, порекомендовал Лаврентий Палыч. Он уже не обращал внимания ни на момент, ни на уместность либо неуместность подобного тона.
Грохоча от усердия сапогами, Хрусталёв ринулся к телефону, но тут ему в спину донеслось:
Постой: я сам их «пошлю»!
В отличие от Хрусталёва, Лаврентий Палыч был очень даже слышен.
Ты, лекарь хренов! загремел в коридоре его резкий голос. Если ты ещё раз сунешься со своими рецептами, я прикажу стереть тебя в лагерную пыль! Самого мелкого помола! Ты понял меня, эскулап собачий! Пилюлькин, мать твою!
Вскоре он вернулся, и, обращаясь к одному Маленкову, но так, чтобы слышали все остальные, громко сказал:
Звонят всякие шарлатаны! Лезут со своими знахарскими снадобьями! Все рвутся спасти этого «дорогого вождя»!
Столько яда и презрения было в голосе Берии, что Браилов испугался, как бы Хозяин не выдал себя прежде времени. Но Иосиф Виссарионович оказался дисциплинированным соучастником «контрреволюции». Он, если и покривил лицом, то в общем «контексте» страдальческой мимики это было большей частью незаметно, а меньшей естественно.
Из района входных дверей донёсся какой-то неясный шум. Спустя мгновение он «прояснился». В зал вломился в генеральской шинели нараспашку Василий Иосифович сын Иосифа Виссарионовича. Был он, как всегда пьян, а дополнительно к этому ещё и практически невменяем.
Во всяком случае, полубезумный взгляд его бешено вращающихся глаз не давал ни малейших оснований усомниться в верности такого предположения. Применительно к Василию Иосифовичу другого и быть не могло.
Не уберегли, сволочи! не успев ещё толком ввалиться в дверной проём, аттестовал он соратников, а заодно и «поздоровался». Сгубили отца, гады!
Булганин, потерпевший фиаско в деле утешения Светланы, решил «попытать счастья» ещё раз.
Что ты, Васенька? испуганно запричитал он, хватая генерала ВВС за рукав шинели. Что ты, родной?
Испуг его имел под собой основания: так отозваться о «самих» Лаврентий Палыче?! Ну, ладно, о нём, или, там, о Хрущёве: и не такое сносили, но о Берии?!
Василий Иосифович внезапно оборвал крик, на мгновение остолбенел, словно определяя принадлежность руки, а затем видимо, определил резко стряхнул руку Булганина с плеча и добавил вращения глазам:
Я тебе не Васенька-Петенька! Я Василий Иосифович, сын Иосифа Виссарионовича! Слышишь, ты, маршал хренов?
В этот момент он вдруг увидел отрабатывающую маятником Светлану, и кинулся ей на грудь.
Света! Родная! Отца погубили! Сгубили, сволочи, отца!
Совершенно безумными глазами он обвёл находившихся в комнате, словно выбирая жертву своего внимания и остановился взглядом на Берии.
Это заговор Заговор Отца убили Я докажу Я всех выведу на чистую воду Всех выведу Всех
Берия спокойно поковырялся спичкой в зубах, и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
Хрусталёв, выведи его пока одного хотя бы на кухню. А то он не даст больному и умереть спокойно!
Это настолько отрезвляюще подействовало на Василия, что он пришёл в себя, всхлипнул и даже не оказал сопротивления Хрусталёву, когда тот бережно взял его под руку, и повёл к выходу, по пути обдавая лаской и уважением:
Василий Иосифович, пойдём ко мне в апартаменты: я дам Вам лекарство
Уважение в такой форме Василий принимал всегда, даже от нижестоящих холуёв. Когда они с Хрусталёвым растворились в просторах коридора, Берия опять взглянул на часы.
Значит, говорите: сутки, максимум, двое?..
Он на мгновение задумался.
Тогда нам нужно установить посменное дежурство у ложа больного.
Он покосился на Сталина и в очередной раз «лягнул» его:
Лежит тут, сволочь, а мы должны вокруг на цырлах ходить!
Лицо Булганина, никогда не отличавшегося особой храбростью, помертвело от ужаса. Текста он не дал, да и не собирался. А вот Молотов мертветь не стал, и на слова не поскупился:
Не рано ли радуешься, Лаврентий?
Его неожиданно поддержал и Каганович. Хотя, вряд ли неожиданно: он на дух не выносил Берию и всё это в формате «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Лазарю Моисеевичу ничего, кроме отставки, и то в лучшем случае, при Берии не светило, поэтому и ничто не мешало ему «перейти Рубикон».
И это говоришь ты? Ты, который Сталину задницу облизывал?! Ну, и сволочь же ты, Лаврентий! Не боишься немощного Сталина, так хотя бы Бога побоялся!
Ни для кого из присутствующих не являлось секретом, что убеждённее и преданнее сталиниста, чем Каганович, в руководстве партии не было. Сейчас он лишний раз продемонстрировал это, да ещё в таких «стратегически невыгодных условиях». С одной стороны честь и хвала, а с другой «безумству храбрых поём мы песню».