Между сборами и выездами на соревнования «неприкасаемые» худо-бедно посещали лекции и семинары. На втором курсе во время каких-то практических занятий я подружился с длинноногим прыгуном Петей. За зашкаливающий кураж, а, главное, из-за отчаянной жестикуляции во время товарищеских бесед, среди сокурсников он проходил как «Петруччио», чему дополнительно способствовала вполне итальянистая внешность. В то время он решительно не употреблял спиртного, упорно тренировался и регулярно исчезал из поля зрения на неделю-другую.
По возвращении Петр вливался в процесс овладения знаниями, как ни в чем не бывало, и благодаря приличным способностям и настойчивости быстро нагонял пропущенное. Как-то он появился в Альма-матер в «писке» моды потрясающего цвета темного индиго джинсах клеш неизвестного бренда с «хулиганскими20» карманами. Я тогда сам «себе немножко шил на дому», к тому же приятельствовал с центровыми «утюгами21» и не без оснований считал себя знатоком «фирмы́» и последних веяний моды. Меня очень заинтересовала Петькина обнова. Как выяснилось, он вернулся с Универсиады в Швеции, где весьма неплохо выступил и слегка прибарахлился. На студента закрытого ВУЗа, давшего подписку о категорическом запрете на общение с иностранцами, и хорошо представлявшего, что в течение ближайшего десятилетия (в лучшем случае) никакие выезды «за бугор» ему не светят, сообщение Петруччио произвело шоковое впечатление. Но в заграничные вояжи отправляли только отличившихся спортсменов, показывавших рекордные результаты, а середнячку, по́том и кровью зарабатывающему в институтской боксерской секции разряды и звания, зарубежные турне не светили.
На третьем курсе в семье Петра случилось несчастье: скоропостижно скончался еще совсем молодой отец, с которым сына роднили крепкая мужская дружба и на редкость доверительные отношения. Горе жутко повлияло на Петьку он запил и пустился во все тяжкие. Забросил спорт и учебу и только чудом не вылетел из института. Но, время если не лечит, то помогает. Постепенно Петруччио, в немалой степени, благодаря присущему ему оптимизму и жизнерадостности, вернулся к нормальной жизни, но со спортом окончательно завязал, чего не скажешь о «веселящих» напитках. Мы с ним вволю попили пива «с прицепом» в «Пиночете22» и покуролесили на «сейшенах» по всей Москве.
* * *В начале четвертого курса меня выбрали в комиссию по разбору персональных дел «отличившихся» комсомольцев при факультетском бюро ВЛКСМ. Диапазон рассматриваемых случаев широтой не отличался. Первой причиной, регулярно приводящей к еженедельному сбору комиссии, являлись «телеги» из милиции, оповещающие о «не примерном» поведении студента факультета в нетрезвом состоянии и призывающие разобраться в установленные сроки с вопиющим фактом попрания социалистической морали. Подобные сигналы много времени у членов комиссии не занимали, процедура была отработана годами: при легком несоблюдении общественного порядка возмутителю спокойствия грозил выговор по комсомольской линии, при более серьезных правонарушениях вплоть до исключения из рядов «передовой» молодежи, что автоматически приводило к отчислению из института.
Второй и более занимательный повод для обсуждения представляли письма от родителей «потерпевших» девушек, имевших «обоснованные» претензии к нашим студентам. Все они несли с небольшими вариациями примерно одинаковое содержание: «Имярек такой-то, студент N-го курса вашего факультета, в прошлом году познакомился с нашей дочерью Ириной (Мариной, Светланой, Людмилой ), студенткой Пищевого института. Он регулярно навещал ее в общежитии, расположенном по соседству с вашим факультетом. Сейчас наша дочь находится на четвертом (пятом, шестом, седьмом ) месяце беременности, а Имярек прервал с ней всякое общение. Убедительно просим принять меры!». Особо заковыристые вариации текста часто вызывали улыбки, а иногда и веселье у строгой комиссии: «. прекратил с дочерью всевозможные сношения, что ее очень раззадорило и ужасно расстроило!».
Более романтический и пространный образец повествования отличался массой подробностей: «Моя красавица-дочь, только закончившая десятый класс, готовилась к вступительным экзаменам в Университет на берегу нашей реки Волги, где и познакомилась с загорающим студентом вашего института, приехавшим на каникулы к своим родителям. Молодой человек взялся помогать Олечке (Танечке, Валечке, Ларисочке ) с подготовкой. Но его репетиторство ни до чего хорошего не довело. Когда Олечка (Танечка, Валечка, Ларисочка ) сообщила Имяреку о своей беременности, он повел себя бессердечно. Негодяй без чести и совести теперь нарочно подал заявление в ЗАГС с дочкой нашего участкового врача, наверное, с целью фиктивного брака. Просим вас восстановить справедливость и надлежащим образом повлиять на коварного соблазнителя невинных девушек!». Но и для таких непростых случаев имелись заготовленные решения.
Виновник вызывался на ковер и подвергался допросу с пристрастием, точно по Галичу: «А из публики кричат: Давай подробности! Все, как есть. Ну, прямо все, как есть!23». Наш факультет на 90% состоял из парней, и комиссия, соответственно, исключительно мужская. В дружественной атмосфере собрания незримо витал образ служивого из расхожей поговорки24, и к «герою-любовнику», как правило, относились с пониманием и сочувствием, тем более, что никоим образом повлиять на случившееся уже не могли. Обычно заявителям отправлялось на бланке факультета официальное послание: «Уважаемые товарищи! Со студентом Имяреком проведена строгая разъяснительная беседа, приняты соответствующие меры воздействия, и он примерно наказан». Хотя, на моей памяти, произошло два случая «чудесного исцеления» после проведенной беседы о недопустимости аморального поведения оба ответчика одумались и сочетались счастливым браком с потерявшими всякую надежду истицами.
В марте по нашему потоку прополз слушок, что на Петруччио пришла бумага из милиции с обвинениями в спекуляции. Мы с Петькой надолго зависли в «Пиночете», уединившись в углу, дабы никто не мешал строить непробиваемую версию досадного происшествия.
В приложенном к официальному письму (со стандартным требованием «принять надлежащие меры и отчитаться») протоколе сообщалось, что «во время регулярного рейда по борьбе со спекуляцией у входа в «Детский Мир» был задержан студент вашего ВУЗа с десятью подарочными изданиями сказки «Буратино». Когда на заседании Петра попросили доложить, как он «докатился до жизни такой», его убедительные объяснения заставили комиссию решать непростую задачу.
«У любимого племянника должен был состояться первый юбилейный День Рождения 5 лет. Зная, что книга лучший подарок, я в субботу с утра пораньше поехал в книжный отдел Детского Мира на Дзержинку. Но, ничего стоящего там не нашел. У выхода из магазина ко мне подошел мужик и предложил книжку красивую. Я сначала очень обрадовался, но он сказал, что отдает только оптом. И убедил купить 10 экземпляров, объяснив, что излишек я мигом продам тут же по цене покупки. У меня не было выхода, уж очень понравилась книжка, и время поджимало. Не успел я купить книжки, как меня задержали мильтоны. Я и продать не успел ничего. В результате ни книг, ни денег!». Присущая Петьке простецкая манера изложения вкупе с оживленной жестикуляцией произвела на высокую комиссию самое положительное впечатление.
Последующее мое «яркое и убедительное» выступление: «раз ничего не продал, то никакой спекуляции не было!», активно поддержали остальные ответственные члены комиссии, ещё подобных дел не разбиравшие. Из патовой ситуации комсомольский «синедрион» вышел с честью: на всякий случай, а скорее для «отмазки», виновному вкатили выговор, чтоб «был бдительней в будущем» и отпустили с миром. Хорошо, что никто из членов комиссии не ведал, что мама Петруччио работает в типографии издательства «Детгиз», и он регулярно снабжает близких друзей книжными раритетами.
* * *На пятом курсе студентам объявили, что ввиду исключительной востребованности Армией полученной нами специальности, на весь выпуск пришел запрос из Министерства Обороны, поэтому нет смысла суетиться насчет перспективного распределения. В аудитории Военной кафедры каждому курсанту выдали стандартный бланк, на котором типографским способом уже была напечатана торжественная фраза «Прошу призвать меня в ряды Советской Армии» и оставалось только вписать фамилию, имя, отчество и прочие данные. Правда, в нижней части судьбоносного документа под строчкой «но прошу отсрочки» имелось четыре узеньких графы с возможными причинами: семейное положение, родители, аспирантура и состояние здоровья. Я мелким убористым почерком плотно заполнил три из предложенных вариантов: молодая жена ждет ребенка, престарелые родители нуждаются в опеке и, главное состою на контрольном учете у институтского врача- невропатолога вследствие многочисленных черепно-мозговых травм. Причем, памятуя, что честность лучшая политика, в каждом случае практически не слукавил.
Особым весельем отличился сокурсник из параллельной группы, добавив частицу «НЕ» перед основной фразой. Дойдя до его заявления, грозный начальник кафедры полковник Пирогов добродушно предложил: «Курсант Имярек, давай будем считать, что ты просто удак! Иначе.». И Имярек переписал как нужно. Проглядев всю стопку, полковник отложил три бланка, включая мой, и недовольно подытожил «Здорово окопались!».