Аврал. Разное - Любовь Александровна Гребнева 2 стр.

Чтобы знать о том, как вынослив кабель,
мало его рассчитать, и мало его изготовить,
и проложить, и испытать на прочность.
Надо БЫТЬ им.
Или надо быть с ним ЗАОДНО.
Вот и приходим мы в этом мир снова и снова,
чтобы в конце концов, уходя,
знать о том, как вынослив кабель.
(2002)

Опять отложена «стыковка»
По воле  я не знаю чьей.
Ну что ж, пойди и выпей кофе,
Нутро маленько обогрей.
       Вот коржик, плюшка и ватрушка 
       Все блага. Что еще желать?
       Свободен столик у окошка,
       Сейчас мы примемся жевать.
А за окошком  ад кромешный:
Рвет душу ветер, лупит снег,
И мне хотелось бы, конечно,
Не уходить отсюда век.
       В углу какой-то кустик в кадке,
       Вздыхая, нехотя растет
       Ну вот, а мы уже в порядке,
       И можно двигаться вперёд.
Шумит стихия городская,
Нам и чужая, и своя.
Стоим под вьюгой, ждем трамвая 
Толпа людей, таких как я.
(1983)

Против смерти недаром извечно,
Чуть привыкнув себя сознавать,
Возмущается дух человечий
И не хочет ее принимать.
       Да здравствует жизнь вопреки всему!
       Ведь жизнь  это вызов богам!
       Да здравствует жизнь  и позор тому,
       Кто сложит оружие сам.
Не смиряйся с насилием смерти,
Бейся с ней на любых рубежах.
Даже там, где удача не светит,
Злобный натиск ее отражай.
А когда и бороться не сможешь,
Головы не склоняй перед ней:
Из оставшихся сил плюнь ей в рожу,
И посмотрим ещё  кто сильней!
       Да здравствует жизнь вопреки всему!
       Ведь жизнь  это вызов богам!
       Да здравствует жизнь  и позор тому,
       Кто сложит оружие сам.
(1983)

Мы родились, росли и зрели
С угрозой атомной войны.
Мы к ней привыкли. Мы не верим,
Что, может быть, обречены.
       И как поверить в это, если
       С утра завариваешь чай,
       И так уверенно по рельсам
       Бежит наполненный трамвай
Но иногда, в ночном кошмаре,
Когда на сердце тяжело,
Как током, ужас вдруг ударит,
Что ЭТО все-таки пришло 
       Как если иве и березе
       ДАНО ПРОЗРЕТЬ в последний тот
       Момент, когда на них бульдозер
       Не останавливаясь прёт.
(1983)

Квартира наша  окнами на запад.
Открыто небо для души и взгляда:
То жгучие и грозные закаты,
То бурных туч угрюмые парады.
       Не здесь ли обретается бессмертный,
       Не знающий покоя дух Петра?
       И в комнату врываясь вместе с ветром,
       Не он ли говорит тебе: «Пора!
Не мешкай! Что там у тебя заело?
Немедленно себя преодолей!
Возьми свое заброшенное Дело
И больше выпускать из рук не смей!»
(1983)

Если тяжко тебе и трудно,
Не всегда дозовешься друга.
Но «доброжелателей» прорва
Навалиться всегда готова.
Им твоя, хоть малая, слабость,
Как на свете высшая сладость:
Слов елейных не пожалеют,
Чтобы сделать еще слабее,
Чтобы вовсе отнять свободу
Оставаться самим собою.
       Если тяжко тебе и трудно,
       Лучше выдь на пустырь безлюдный,
       Где побеги вновь прорастают.
       Уж они-то всех горше знают,
       Как на свете трудно бывает.
       Или лучше, в толпе затёртый,
       Когда люди едут с работы,
       С кем-нибудь, совсем незнакомым,
       Перекинься веселым словом.
(1983)

Кто ж из нас «диссидентом» не был
В те трусливые времена?
Не вскипал благородным гневом
За столом, после рюмки вина?
       Были дети Двадцатого съезда
       Беспощадны, остры, умны.
       Только все прошло без последствий
       И для них самих, и для страны.
Не сложили за правду головы.
Лишь игрой осталась игра.
Вышли, благополучно и вовремя,
В кандидаты и в доктора.
       Но с застольным пылом по-прежнему,
       Сколько раз  и не сосчитать,
       Продолжали «застои» Брежнева
       Обличать и ниспровергать.
А с годами, увы, с годами
Даже этот пыл поугас.
Стали песни любимы нами
Про Судьбу, что «сильнее нас»,
       Что незыблемы подлость и низость
       («Что поделаешь  век такой»).
       И не мы им бросили вызов.
       И не мы с ними вышли на бой.
(октябрь 1985)
Тогда я подразумевала, что не мы, а М. С. Горбачев.

Кто ж из нас «диссидентом» не был
В те трусливые времена?
Не вскипал благородным гневом
За столом, после рюмки вина?
       Были дети Двадцатого съезда
       Беспощадны, остры, умны.
       Только все прошло без последствий
       И для них самих, и для страны.
Не сложили за правду головы.
Лишь игрой осталась игра.
Вышли, благополучно и вовремя,
В кандидаты и в доктора.
       Но с застольным пылом по-прежнему,
       Сколько раз  и не сосчитать,
       Продолжали «застои» Брежнева
       Обличать и ниспровергать.
А с годами, увы, с годами
Даже этот пыл поугас.
Стали песни любимы нами
Про Судьбу, что «сильнее нас»,
       Что незыблемы подлость и низость
       («Что поделаешь  век такой»).
       И не мы им бросили вызов.
       И не мы с ними вышли на бой.
(октябрь 1985)
Тогда я подразумевала, что не мы, а М. С. Горбачев.

В те дни, когда мечты рождались
И строки первые писались
Про сфалеритовый кристалл,
Еще не снились нам утраты,
Еще Чернобыль выдавал
Сверхплановые киловатты,
И, кроме премий, ничего
Не грезилось отцам его.
       А нынче беды ходят рядом
       Но жизнь неистребима в нас:
       Дохнул сентябрь осенним хладом 
       И, наконец, готов заказ.
Кто б ни был ты, мой друг читатель 
Технолог, физик, кто иной 
Пускай хранит тебя Создатель
От неприятности любой:
Утечки, взрыва ли, пожара,
От примитивного ль удара
В потоке, в оживленный час
И с тем примите сей GaAs.
(1986)

О, счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! (Л. Толстой)

Встань с колен, товарищ Ельцин!
Хватит каяться, Борис!
Перед низким сбродом этим
Не склоняйся и держись!
       До сих пор не знал ты разве,
       Нынче в первый раз открыв,
       Как людей мешает с грязью
       «Образцовый коллектив»?
Есть вина твоя, не скрою,
Есть в идеях перекос:
Эту гласность с перестройкой
Слишком принял ты всерьез,
       Не учел, что всё  условно,
       Слишком мафии чиновной
       Не пришелся по нутру,
       Ты им портил всю игру.
Ну, теперь Москва с обновой:
Поприветствуем Зайкова!
Этого не прошибёшь 
Он всегда для всех хорош.
       Браво, Михаил Сергеич,
       Всех народов друг и брат!
       Как позор отмыть сумеешь,
       Наш великий демократ?