Вот и славно! пробормотал он вполголоса. Вот и славно!..
Дождавшись, когда скучающие контролеры закурят и отойдут подальше, бомж прокрался к крайнему вагону. Здесь горело меньше всего окон, и, ступив на подножку, он достал из кармана ключ-тройку. Гремучее железо на этот раз повело себя вполне лояльно отворилось без скрипа и скрежета. Поднявшись по ступеням, он пробрался в тамбур, с той же медлительной осторожностью прикрыл за собой дверь. Мгновение привыкал к сумраку, а когда глаза стали что-то различать, увидел прикорнувшего в двух шагах от себя человека. Мужчина то ли спал, то ли просто коротал время в горделивом одиночестве, но на появление в тамбуре постороннего он никак не отреагировал. Несколько секунд, бомж стоял, размышляя. В конце концов, мысленно плюнув, потянул на себя дверь и вошел в сумрачный вагон. Кое-где горели тусклые ночнички, и шорохом перекатывался людской шепот. Само собой, купейным сервисом народишко не баловали, на ночлег выделяя сугубо плацкартные душегубки. Бомжа, впрочем, устраивал и такой вариант. Вильнув головой от чьих-то выпирающих с полки голых пяток, он не стал удаляться слишком далеко. Ухватившись за поручни, подтянул тело вверх, с кряхтением перевалился на багажную полку. Комфорт, конечно, еще тот, да и душнячок порядочный, а все ж таки лучше, чем кормить мурашей под кустами.
Скрючившись на полке он кое-как стянул с ног ботинки. Вниз посыпалась трава, сиплый голос недовольно буркнул что-то и замолчал. Бомж мысленно прикинул время, которое он мог отвести под сон. Было ясно, что днем эта ночлежка вряд ли функционирует. Часиков в семь, а то и в шесть пассажиров отсюда скорее всего выбрасывают. От греха подальше, от глаз всевидящих налоговых комиссаров. Тем, кому «ехать» дальше, купят билеты повторно, остальные пусть радуются тому, что спали не сидя и не стоя. В общем минут триста в запасе у него имеется, а чего стоят иной раз триста минут драгоценного отдыха, он знал отлично.
Где-то в передней части вагона приглушенно заиграло радио, женский голосок что-то буркнул пробудившемуся ребенку. Судя по всему, вагон был забит под завязку. Оттого и не рискнул бомж искать свободное место. Лучше уж побыть в качестве багажа. Менее удобно, зато более надежно.
Глава 5
Странно, но зона, унылая и жестокая, сумела перекрыть даже воспоминания о войне. Во всяком случае, во снах она приходила к нему чаще, и ноющая в холодные ночи поясница также напоминала не о минометных обстрелах, не о посвисте пуль, а о резиновых дубинках скучающих надзирателей. Уж эти-то бить умели. Порой даже споры затевали кого из клиентов сумеют «посадить» на землю с одного удара. Неопытные молотили наотмашь, оставляя жуткие синяки, более меткие попадали по сухожилиям или почкам. Последнее сказывалось потом на протяжении нескольких месяцев. Успел помочиться кровушкой и он. Был случай, когда дерзнул выступить против. И знал ведь, что глупо, бессмысленно, а все равно вскипел. У рыжего молокососа, огревшего его без всякой на то причины, вырвал дубинку и, выкрутив кисть, заставил привстать на цыпочки. Все происходило на плацу, на глазах у доброй сотни зеков. Отпускать пританцовывающего от боли засранца он не спешил, и взглянуть на потеху сбежалась уйма народа. Впрочем, прибежали и те, кому следовало реагировать на подобные инциденты. Все с теми же дубинками охрана метнулась к осужденному, в один миг взяла в плотное кольцо. Окажись на его месте простой смертный, все кончилось бы в считанные секунды. Но бомж, по счастью, кое-что умел, а играть роль тренировочной груши ему не очень-то улыбалось. Тогда-то он и выдал на зоне свой первый сольный «концерт». Вспоминать прошлые навыки даже не пришлось. Тело нырнуло в знакомый режим спурта, руки и ноги сами принялись выделывать жутковатые кренделя, цепляя атакующих за одежду, сшибая телами, заставляя по циркачески перекручиваться в воздухе и шлепаться на землю. Такого здесь, пожалуй, еще не видели. Он не атаковал и не бил, он только оборонялся. Но оборонялся столь искусно, что атакующие то и дело промахивались, мешая друг дружке, валились на асфальт, коротко завывали от особо болезненных падений. Тем не менее, образумились не сразу в горячке продолжали на него кидаться, надеясь, что сила коллектива все же одолеет мастерство одиночки. Ничего, однако, не вышло, он продолжал расшвыривать их, как котят, не позволяя даже приблизиться к себе. А вокруг орала и улюлюкала бритоголовая толпа. Можно было не сомневаться, что зона болела за мрачноватого бомжа.
Закончилось все тем, что в небо грохочуще ударила автоматная очередь. Только тогда он и остановился. Демонстративно поднял руки, шагнул назад. Пожалуй, не будь на плацу такого количества свидетелей, разъяренная вохра положила бы его на месте. Но ни метелить, ни кончать его охранники не посмели. Там же, на плацу, робко приблизившись, сковали кисти наручниками, после чего препроводили в карцер. Позднее, впрочем, позор на плацу припоминали при всяком удобном моменте. Лишали пайки, на работах требовали двойной нормы, дергали по любому поводу к куму на разговор. Словом, жизнь веселее не стала, и единственным приобретением после всего случившегося было уважение сотоварищей. Черная зона не красная, и до схватки с вертухаями корешиться с ним особо не спешили. Но именно после этой нашумевшей драки, когда, похудевший и осунувшийся, он вернулся из карцера в барак, к нему подсел Мова, местный председатель блаткомитета. Авторитет без обиняков предложил майору поступать в гладиаторы к братве. Поблагодарив, майор отказался. Особо душевного разговора у них тогда не получилось, и, тем не менее, угодив в разряд жесткой «отрицаловки», бомж выговорил для себя право зваться человеком, а это само по себе многого стоило. Оставаться человеком на зоне позволялось далеко не каждому
Глаза его уже смыкались, и даже что-то такое воздушное начинало грезиться, когда чужая рука бесцеремонно дернула его за ворот.
Вот он, козлина, куда зарылся!
Тащи его вниз
Верно, не стоило трепыхаться, но очень уж грубо ребятки взялись за него. Не церемонясь, рывками потянули с багажной полки. Точно куль с картошкой и не с картошкой даже, а каким-нибудь дешевым углем. В пару секунд хлопающий глазами бомж оказался на полу.
Пошарь у него! Наверняка с ключом. Дверь ведь как-то открыл!
Та же рука, что хватала его за ворот, сунулась за пазуху.
Но, но! бомж едва поймал чужие пальцы на подступах к карману с деньгами. И тут же его гвозданули в челюсть. Без угроз, без предупреждений. Оглушили, надо признать, крепко. В кулачке, что печатью приложился к губам, угадывались и опыт, и знакомство с боксерскими мешками. Веселая карусель, наскоро рассадив гомонящих детей по коняшкам и олешкам, закружилась в голове. И та же знакомая рука уже шебуршилась на груди, норовила заползти под куртку.
Э-э! Да у него тут капуста! Пачка целая!
За деньги он не слишком опасался, более ценная вещь у него таилась за подкладкой. Но кто сказал, что после денег эти гаврики не доберутся и до нее?
Бомж ударил коленом. Толком даже не разобрал, куда угодил. Может, и не в пах, но парня все равно согнуло крючком. Летящий в лицо кулак бомж на этот раз упредил, качнувшись влево, в свою очередь послал встречный гостинец, попав точнехонько в подмышечную впадину бьющей руки. Удар коварный, в иных случаях даже смертельный. Противник охнул, а бомж, вскинув голову, разглядел третьего, стоящего позади раненного напарника. Босые ноги тоже кое-что могут. Не слишком группируясь, бомж вмазал ступней в грудь шипящего от боли красавца. В узком проходе им было не разминуться, падая, красавец поневоле увлек за собой товарища. А бомж уже держал в руке ключ-тройку. Путь ему перегораживал тот, что шарил у него за пазухой. Он и сейчас еще корчился, держась за живот. Левый локоть бомжа опустился на стриженный затылок. Перепрыгнув через рухнувшего, вбежал в знакомый тамбур. Мельком, огляделся. Пусто, а жаль. Тот прикорнувший возле дверей мужичонка, должно быть, и заложил его. Свой своего зачем?.. Дверь снова не подвела, послушно распахнулась под рукой. Бомж сиганул вниз, ойкнул, угодив босой пяткой на острый камушек. Ругнул себя, что в горячке забыл о ботинках. Вполне успел бы прихватить. Ну да не возвращаться же! Орлы наверняка уже опомнились. У кого-нибудь найдется кастетик, у кого-то баллончик с аэрозолью. Ну их к черту! Уж тут не до жиру. Как-нибудь перебьемся и без ботинок!..
***
Он уже почти настроился ночевать на открытом воздухе, как какой-нибудь Тарзан, когда судьба неожиданно ему улыбнулась. Сначала бомж наткнулся на прячущуюся в траве огромную трубу теплоцентрали, а чуть позже разглядел слепленный из картона и фанеры домик. Нечто подобное он тоже видел неоднократно. После того как артиллерия пропахивала городки двухпудовыми снарядами, люди выползали из убежищ, возвращались из лесов, точно муравьи, начинали копошиться на развалинах. Уже через несколько часов всюду лепились подобные минипостройки. Как ни странно, шансов уцелеть у этих лачужек было неизмеримо больше. Ни ракетами, ни из пушек по таким шанхайчикам уже не стреляли. Должно быть, брезговали. В таких же лепных сооружениях дремали иной раз и ребятки-дезертиры. Обозленные армейцы даже не заглядывали внутрь, очередями прошивали тонюсенькие стенки и двигались дальше