«Но можно ль у кого-нибудь сознанью научиться»? -
Спросил Чжаочжоу, смысл ответа уяснить пытаясь.
«От Дао отойдёшь, если к Небу будешь стремиться».
Сказал Наньцюань, ему помочь знанья понять стараясь.
«Но если не стремиться, как понять Дао возможно»?
«К вещам ведь Дао не принадлежит, тебе известным,
Как не принадлежит к вещам, незнаемым и сложным,
А также к тем вещам, воображаемым иль местным,
Ведь знание это обманчивое представленье,
А вот незнаемое в мире и не существует,
А хочешь Истину познать рассей свои сомненья,
Безбрежен, всеобъятен будь, как Пустота бытует.
Вне «ложном» и вне «истинном» быть ты тогда лишь станешь,
Когда в сознании Великой Пустоты добьёшься,
Когда в «Негде», в «Ничто» ты с головою окунёшься,
То думать в мире о всём необычном перестанешь».
Услышав слова эти, он внезапно просветлился,
Умэнь сказал: «Чжаочжоу жил бы так совсем без знанья,
Наньцюань же одним словом растопил его сознанье,
Как лёд в кувшине, так бы тридцать лет ещё томился.
Весной сотни цветов, и мы живём с теми цветами,
Зимой со снегом, с жарой летом, осенью с луною,
И если утруждать не будешь ум зря пустяками,
То время всякое станет прекрасною порою.
Великий силач
Наставник Сунъянь говорил, что мир наш, многоликий,
Разнообразен и велик, таким он и родится.
Не сможет оторвать ног от земли силач, великий,
На кончике не может языка речь находиться.
Умэнь заметил, что Сунъянь сказал всё очень чётко,
Но человека не нашлось, чтобы понять всё ясно,
Поймёт кто, пусть ко мне идёт, что слушал не напрасно,
Проверить, и получит от меня удары плёткой.
Но почему? Узнать чтоб, чистое ль дано нам злато,
Его через огонь нести с собой необходимо,
За то, что просветлились мы, мы получаем плату,
Всё что незримо было раньше, стало для нас зримо.
Нога прозренья сдвинет всё и море опрокинет,
Обрушатся все небеса, и голова склонится,
Для тела места уже нет, прозрение случится,
Которое во все запретные места взор кинет.
Палочкаподтирка Юньмэня
Монах спросил Юньмэня: «Будда что это такое»?
Юньмэнь ответил: «Палочка с засохшим калом».
Умэнь заметил, что Юньмэнь остался тем же малым,
Когда пелёнки ему меняли на аналое.
Когда был голоден, еду ел, вкус не замечая,
И вечно суетился, знания собрать старался,
Потом же торопился, записать не успевая,
Проглатывал все знанья, но ни в чём не разбирался,
И палочкой-подтиркой подпереть свой дом желая,
Упадок жаждал он предотвратить Будды закона.
С таким же всё успехом людей нравы улучшая,
Трудился бесполезно всё на поприще он оном,
Плодов не различая просветленья иль угара,
В тех мыслях, что к нему в сознание от знаний лезли,
Как в небе вспышки молний, камня искры от удара,
И глазом моргнуть не успеешь, а они исчезли.
Флаг наставника у Кашьяпы
Спросил Кашьяпу как-то раз Ананда при их встрече:
«Будда оставил золототканое вам одеяние,
Что передал ещё помимо этого в посланье»?
Кашьяпа прокричал: «Аманда»! Будто был далече.
«Я здесь», сказал в ответ. Кашьяпа будто не приметил.
«Теперь ты можешь флаг наставника взять во владенье», -
Сказал Кашьяпа. А Умэнь, узнав о том, заметил:
«Вот так святой и получает титул в посвященье».
Вопрос простой всегда бывает, но ответ глубокий,
И тот поймёт лишь, кто слов этих смысл уразумеет,
Божественной горы жизнь братство, вечную, имеет,
Не понял кто от сокровенной мудрости далёкий».
Один просто спросил, другой ответил с глубиною,
Глаза раскроет мудрецу беседа вот такая,
Брат старший позовёт, брат младший даст ответ судьбою,
Помимо времён года есть ещё весна другая.
Не думай о добре, не думай о зле
Преследовал Шестого Патриарха монах, некий,
По имени Хуймин, хотел взять чашу с одеяньем,
Тот положил на камень всё, при этом смежил веки,
Сказав: «Возьми всё это от меня, как подаянье.
Ведь вещи эти есть свидетельство лишь веры нашей,
И разве ими завладеть ты можешь силой только?
Возьми их, если сможешь». Не мог сдвинуть тот нисколько
Их, так как они были тяжелее горы даже.
Хуймин, согнувшись от стыда, сказал: «Пришёл с надежной
Я к вам, поэтому мою вы душу успокойте,
Иду я к вам за Истиной лишь, а не за одеждой,
Иду я к вам за Истиной лишь, а не за одеждой,
Прошу вас слёзно, вы её скорее мне откройте».
Сказал Шестой Учитель, глядя на него печально:
«Когда не думаешь ты о добре и зле в воззреньях,
Это и есть твой облик, истинный и изначальный».
Услышав слова эти, достиг Хуймин просветленья.
Его прошиб тут пот, из глаз же слёзы вдруг полились,
Он молвил: «Сказанного суть дало мне просветленье,
Из сокровенных ваших слов вдруг тайны мне открылись,
Но есть ли что-нибудь более глубокое в ученье»?
«То, что поведал я тебе, и тайны не имеет, -
Сказал Шестой Учитель так, кивая головою, -
Ведь изначальный облик твой останется с тобою,
С ним тайна сохранится та, которой он владеет».
Сказал Хуймин: «Я у Хуанмэя много лет учился,
Но с ним не смог уразуметь свой облик, изначальный,
Но с вами же мой ум вдруг ярким светом озарился,
Как будто он настиг меня, проделав путь свой, дальний.
Я уподобился вдруг, получая наставленье,
Тому, кто воду пьёт, её вкус сразу понимая,
Могу ли быть учеником я вашего учения,
И почитать вас так, учителем своим считая?»
«Мы оба есть ученики Хуанмэя, как ты знаешь, -
Сказал Учитель, он в своём ученье был отменным,
Но ты должен ценить, что ты достиг, что понимаешь».
Умэнь заметил: «Патриарх Шестой был совершенным.
Ему заботиться так о монахах удавалось,
Что кожуру с плода снимал он, объяснив с уменьем,
И, вынув косточку, ученику в рот клал ученье,
Которое тому проглатывать лишь оставалось.
Нарисовать иль описать такое разве можно?!
Хоть восславляй его, оно недостижимым будет,
Ведь изначальный облик ни в чём спрятать невозможно,
И даже если мир исчезнет, он всегда пребудет».
Бессловесный разговор
Один монах спросил наставника Фэнъаня смело:
«Хоть каждый человек и обладает пониманьем,
Бытья смысл нам не выразить ни словом, ни молчаньем,
Но как поведать истину, когда не ясно дело»?
Фэнъян сказал: «Весна на берегу мне снится, южном,
Янцзы, и стайка птиц щебечет среди ароматов
Цветов, а я иду по полю в направленье, нужном,
И засылаю в дом красавицы, желанной, сватов».
Умэнь рёк: «Поученья вспышкам молнии подобны,
Тем, что дорогу путнику их светом освещают,
Зачем же он к словам давно умерших прибегает,
Для пониманья смысла личные слова удобны.
Идти ведь каждый должен своим только путём, личным.
Тогда-то о самадхи говорить переставая,
Ты сможешь одной фразой истину сказать отлично,
Заветных строк, уж кем-то сказанных, не разглашая.
Зачем чужими истину высказывать словами?
И путать чувства, времена, эпохи и народы?
Нам наша жизнь дана одна, и жить должны мы сами,
Уж лучше не болтать совсем, учиться у природы.
Проповедь с третьего сидения
Наставнику Яншаню снилось, он переместился,
В царство Мартрейи, восседая на третьем сиденье.
Один святой вдруг объявил: «Сегодня будет бденье,
Прочтёт нам проповедь Яншань, у нас что поселился».
Яншань вскочил тут с места, посох выхватив святого,
Сказал собравшимся: «Помимо всех наших желаний,
Вне четырёх тезисов и двух сотен отрицаний -
Вся Махаяны Истина»! И ничего другого.
Умэнь сказал: «Садишься впереди, то первым будешь,
Была ли это проповедь иль не была не знаю,
Но проповедь, как речь, сложна, я это понимаю,
Откроешь рот солжёшь, смолчишь же истину погубишь.
Сказать иль промолчать у всех сомненья были раньше,
Тот, кто не говорит и не молчит, всегда считает,
Что он хитрее всех вокруг, и правду всегда знает.
Но так ли? Он стоит от правды в тысячу раз дальше.
Как хорошо под небом голубым в сон погрузиться,
И в этом сне увидеть сны об этом сновиденье,
Где Истину откроешь всем тем, кто тебе приснится,
Сужденья свои выскажешь всем с третьего сиденья.
Два монаха свёртывают занавес
Фаянь, аббат монастыря Цинлян, раз для прихода
Перед началом проповеди приказал монахам
Двоим поднять из бамбука в зал занавес у входа.
Те начали тянуть верёвки, свёртывая махом.
Фаянь, на них глядя, сказал, оценку им давая:
«У них совсем нет согласованности в их движенье:
Один из них прав, а другой ошибся, я считаю».
Умэнь заметил: «Он не прав, высказывая мненье,
Кто в постиженье истины прав, а кто ошибался, -
Нам сложно выяснить, у каждого ведь своя мера,