А настоятель монастыря выяснить старался,
Его же подводила его собственная вера.
Тот, кто способен взглядом мудрости взглянуть на вещи,
Поймёт, где промах дал аббат Фаянь в своих сужденьях,
Искать не нужно меру правоты и заблужденья,
Так как вопрос об Истине и Правде будет вещий.
Вот поднят занавес, и Небо чистое открыто,
Но небеса не будут угождать и школе нашей,
Не подражайте небесам, не спорте с ними даже,
А скройтесь там, где всякое влияние закрыто.
Это не сознание и не Будда
Монах спросил Наньцюаня: «Истина ли существует,
Которой прежде не учил никто в подлунном мире»?
«Да, молвил Наньцюань, она действительно бытует».
«А что за истина? В каком она живёт эфире»?
Сказал тот: «Не Будда это, не вещи, не сознанье».
Умэнь заметил: «На один вопрос лишь отвечая,
Наньцюань совсем растратил ума всё состоянье
И всё этим испортил. Расточительность какая»!
В безмолвии сокрыта настоящая заслуга,
И даже если высохнут моря, исчезнут знанья,
В природе есть, что может находиться друг без друга,
Слова не приведут нас к истинному пониманью.
Наставления Лунтаня
Когда Дэшань пришёл за наставлением к Лунтяню,
Они вдвоём вели беседы до глубокой ночи,
Сказал учитель, наконец: «Уж поздно, утром ранним
Вставать нужно, работать, и слипаются уж очи.
Тебе бы нужно уходить». Дэшань наружу глянул.
«Там ничего не видно», он сказал тревожно.
Лутань зажёг свечу, ему дал в руки осторожно,
Когда тот взял, задул её. Дэшань душой воспрянул,
Постигнув Истину. Лутань спросил: «Что тебе ясно»?
Дэшань сказал: «Отныне я не буду сомневаться
В правдивости слов старых мудрецов. Я сам напрасно
Искал места, где они будто могут ошибаться».
Лутань сказал монахам утром: «Есть один меж вами,
Как кончики мечей- зубы его торчат из древа,
Рот чаша, полная крови, что есть между зубами
Слова как у дракона из пылающего зева.
Ударить его если палкой, он не повернётся,
И не оглянется, так велико его стремленье,
А вот когда он до вершины, горной, доберётся,
То светоч моего туда он донесёт ученья».
В тот самый день Дэшань сжёг к сутрам свои толкованья,
Сказав: «Как б ни были мои все мысли здесь глубоки,
Пред истиной они лишь волоски у мирозданья,
Мир объяснять что капать в океанские истоки».
Сказав эти слова, Дэшань тот монастырь оставил.
Умэнь сказал: «Дэшань был недоволен в рассужденьях
В своих краях, ученья он отцов с юга не славил
О передаче истины, помимо наставлений.
Чтоб опровергнуть их, пошёл туда он с назиданьем,
Но по дороге встретил там старуху, та спросила:
Куда идёт, и что несёт он, тратя свои силы.
Сказал: «Несу мои к «Алмазной сутре» толкованья».
«Я где-то слышала, что в этой сутре говорится:
Прошедшее сознанье задержать нам невозможно,
И будущее задержать сознанье будет сложно,
Какое ж ищете сознанье? Где оно таится»?
Вопрос её услышав, он лишился речи дара,
Потом спросил её, кто проповедник «Чань» в их месте,
Сказала та, Лутань живёт в пяти ли от базара,
Дэшань нашёл его, и вечер весь провёл с ним вместе.
Тот обласкал его, увечного ребёнка будто,
Который о своём уродстве жил без подозренья,
Потом словно ушат на него вылил воды, мутной,
Со стороны всё это выглядело представленьем.
Увидеть лучше всё воочию, чем знать о славе,
Но раз увидев, снова полагаться на слух надо,
Есть, кто, задрав нос, продолжает смаковать награду,
Глаза ж слепы, так можно очутиться и в канаве.
Не ветер, и не флаг
Раз Патриарх Шестой двоих монахов спор услышал.
Один сказал: «Флаг движется, смотри на это зданье».
«Нет, ветер движется», другой сказал, быстрей, чем выше».
«Не ветер, и не флаг там движется, а лишь сознанье», -
Сказал им Патриарх. Монахи согласились с этим.
Умэнь заметил: «В чём же выражается движенье?
О том двое монахов рассуждают, словно дети,
Высказывая, каждый, о движенье своё мненье.
Не флаг, не ветер движется, а только лишь сознанье,
Как Патриарх Шестой сказал, но так ли в самом деле?
Что он хотел сказать? Но ведь сознанье ж- в нашем теле,
Оно от мира, внешнего, и получает знанье.
Так значит, движется во вне и в нас всё постоянно,
Вы хорошенько вдумайтесь, и всё поймёте сразу,
Нам нужно думать, чтобы мысли не звучали странно,
Нам нужно думать, чтобы мысли не звучали странно,
Сказал он то, что в голову тем не пришло ни разу.
Железо покупали оба, думая, что злато,
А Патриарх Шестой не мог смотреть на всё, на это,
И сам устроил сделку, чтоб те поняли когда-то,
Что мир не прост, просты лишь мы, блуждая в мире где-то.
И флаг и ветер и сознанье движутся все вместе,
Повсюду всё и тоже, изменяясь, всё меняет,
Всё движется, но, вместе с тем, как бы стоит на месте,
Мы открываем рот слова нам тут же изменяют.
Это сознание и есть Будда
Дамэй спросил Ма-цзу: «Что в мире Будда есть такое»?
Ма-цзу ответил: «Будда ведь и есть это сознанье».
Умэнь сказал: «Имеет представление какое
Из нас кто-либо, у того такое же и знанье».
Тот, кто поймёт эти слова, носить будет одежду,
Есть пищу, говорить слова Будды, как рассужденья,
Деянья совершать; что он Будда иметь надежду,
Но всё же Дамэй ввёл вопросом многих в заблужденье.
Воистину, кто к истине идёт, тот будет слушать,
Три дня полощет рот имя Будды произносящий,
«Будда и есть сознанье» когда скажет говорящий,
Он тут же убегает, затыкая свои уши.
Чжачжоу испытывает женщину
Монах спросил у женщины, как до горы добраться
Утайшань, та ему: «Идите прямо», так сказала.
Когда пошёл он, она тут же его задержала,
Сказав: «Пошли вы не туда, там можно затеряться».
Чжачжоу рассказал монах то, что с ним случилось,
Решил он испытать ту, к ней с вопросом обратившись,
«Идите прямо!». то же самое с ним получилось.
«Я раскусил ту женщину», сказал он, возвратившись.
Умэнь заметил: «Женщина жить в крепости привыкла,
Чжачжоу ж башню для тарана возвести старался,
Логически и он плохим стратегом оказался,
Ведь в то, что он хотел узнать, она же не проникла.
У двух воюющих сторон всё ж недостатки были.
Вопрос обыкновенный был, ответ и был такой же,
Как в рисе горсть песка, где камешки в зерне застыли,
Как палка, что торчит в грязи: смысл связи никакой же.
Неверующий спрашивает Будду
Просить Будду философ стал, не знавший его веры:
«Поведайте мне Истину, чтоб было пониманье,
Не говоря и не безмолвствуя, чтоб, для примера,
Я понял бы ученье всё». Будда сидел в молчанье.
Философ, поклонившись, молвил: «Вы, высокочтимый,
Своими состраданием, любовью и терпеньем
Развеяли все накопившиеся заблужденья,
Наставив на путь Истины, дав взгляд, необходимый»
Когда ушёл он, то Ананда Будду, всё то видев,
Спросил: «А что постиг философ»? Тот ему ответил:
«Конь добрый вскачь пускается, от плётки тень завидев».
«Ананда был учеником Будды, Умэнь заметил, -
Но понимал он меньше, чем неверующий этот,
Насколько велико различие их разделяет,
Тот, кто идёт по лезвию меча, по льду ступает,
Не ищет проторённых троп, чтоб легче было где-то,
За гребни гор шагает так с пустыми он руками,
Он заново способен открывать наш мир, привычный,
Исчезнут все барьеры между Истиной и нами,
Когда взираем мы на землю взглядом, необычным.
Нет сознания, нет Будды
Один монах спросил Ма-цзу: «А Будда что такое»?
Сказал тот: «Нет сознанья нет Будды», слова простые,
Умэнь заметил: «Кто понять сможет слова такие,
Поймёт науку нашу тот, ведь в мире всё простое.
Встречая фехтовальщика, дай меч ему для боя,
Поэтов нет, стих не дари, не будет пониманья,
Кого б не встретил, делись малой толикой от знаний,
И разом не выкладывай всего, храни такое.
Многознайство не мудрость
Наньцюань сказал: «Сознанье это не Будда, другое,
А многознайство есть не мудрость, а лишь просто знанья».
Умэнь заметил, что Наньцюань, высказав такое,
На старости лет потерял стыд, изменив сознанье.
Хулу он изрыгал и выставлял своё уродство.
Немногие же щедрость оценить его способны,
Так как его высказыванья многим неудобны,
С умом в них, гениальным, прослеживается сходство.
Когда ведь небо прояснится, солнце ярко светит,
После дождя, однако, вся земля залита влагой,
Когда откроешь чувства, то нужна ещё отвага -
Боишься, не поверят. Как и мысли многим претят.
Цинню и её душа
Наставник Уцзу задавал вопрос монахам ясно:
«Душа Цинню жила в отдельности жизнью своею,
Какая из двух Цинню же являлась самой ею,