А на олимпиадах будешь выступать?
На олимпиадах буду, без биологии скучно жить. Да к тому же, второе место это не первое, есть мотивация побеждать в следующий раз. Только поеду на поезде
Если не секрет, чем сейчас обеспокоена современная молодёжь?
Современной молодёжи нет времени сейчас беспокоиться, все в полном спокойствии трясут родителей купить им новые гаджеты, а главное обновления, обновления, обновления! То есть в нашем классе, на пример, все сейчас удовлетворяют стремлению рынка сбагривать его продукцию. Предложение рождает спрос вот в чём уникальность нашего времени, не спрос рождает предложение, а наоборот. Причём предложение любое. Мы берём всё, что дают. Горстка людей решает, что нам слушать, смотреть и как одеватьсяА вообще, спросите меня лучше, как я сейчас провожу свободное время.
Расскажи, как ты сейчас проводишь свободное время?
Да как? Природу охраняю (улыбается).
Кстати, с чего всё началось, я имею в виду твои знаменитые экологические акции.
А-а. Это Вадик придумал, когда мыкогда мы на Озере сидели, он сказал, что вот, давайте пионеров из лагеря соберём а рядом лагерь был и организуем сбор мусора вокруг Озера. А там всё завалено всякой ерундой было, ужас, как там дети купались, я не знаю. Я говорю, давай.
Взрослые относились к ней, так скажем, позитивно, особенно те, кому она помогала, но всё равно как-то с опаской хорошая, конечно, но больно уж чудная девка, так про неё говорили в Посёлке. Зато для сверстников своих Радуга была безнадёжно потерянным человеком: подумать только ходит без телефона и не тусуется в клубе, и это в наше-то нелёгкое время! На переменах в учительской педагоги нередко вели задушевные дискуссии о причинах её альтруизма и филантропии. Говорили и о формирующем влиянии матери, которая была видной общественницей и всегда ругалась на собраниях с председателем поселкового совета, и, разумеется, упоминали о благоприятном воздействии школьной среды (когда поблизости находилась директор школы). Однако самым проницательным психологом и чтецом подростковых душ оказался уже упоминавшийся сосед Романа по переулку старик Михалыч.
Вы думаете, чё она НЕ КАК ВСЕ ЖИВЁТ? вопрошал пьяный до последней степени Михалыч, сидя как-то вечером в «Марине». Девка на выданье, а замуж-то никто не берёт!
Так она ж в школе ещё учится, Михалыч! отвечали ему.
И што в школе? Когда я в школе учился, у меня трое детей уже было! И все от разных жён.... Так вот почему она не от мира сего? Вопрос, однако! А вот и ответ РОЖЕЙ НЕ ВЫШЛА!
Конечно, в чём-то он был прав: на Радугу мало кто обращал внимания, одевалась она, как беспризорник, старалась вообще быть незаметной. Она была маленького росточка, издали её можно было вообще принять за брошенного ребёнка. Следовательно, по теории Фрейда-Михалыча вполне логично, что поток незадействованной энергии нашёл для себя иное русло. Но ведь с другой стороны, можно было бы найти занятие и попроще из того убогого списка, который предлагает не склонная к романтике социальная среда.
Однако список сей был Радугой в клочки разорван! Она была максималисткой безбожной, если так можно выразиться, впрочем, как и все подростки, с тем лишь отличием, что свои идеи о Всеобщем Счастье (как она его понимала) Радуга умудрилась в той или иной мере реализовать. Вот в чём парадокс. У неё был Дар убеждать. Из её глаз струился поток необъяснимого свойства энергии, которая каким-то неведомым науке образом подчиняла и вела за собой. Когда она тусклый умирающий мышонок, сливающийся с такой же серой пеленой обыденности, поднимала на вас глаза, то вам хотелось для этих живых клокочущих тайной энергией глаз сделать всё, на что вы способны. Лучшее для неё сравнение это фонарик, невзрачный предметец, умещающийся в ладони. Но стоит нажать на кнопку, и этот фонарик озарит темноту, как вспыхнувшая сверхновая звезда.
Организованные её агитацией пионеры из лагеря за один летний сезон очистили Озеро, да так, что местная организация зелёных не на шутку встревожилась такое фундаментальное мероприятия и без руководящей линии! Она собирала деньги для малоимущих, завлекая различные компании в обмен на рекламу в местной газете, и ей, семнадцатилетней девчонке, никогда не отказывали.
Только Роман знал о том, как она доставала эти деньги. До фестиваля, о котором речь впереди, она могла разговаривать только с ним, со своим бывшим учителем рисования (Роман вёл факультатив для будущих «художников-неудачников», как он выражался). Потому что именно он сделал её ТАКОЙ своими разглагольствованиями на уроках! Но вот об этом Роман не догадывался. И это был главный секрет Радуги. Она обожала его, тридцати трёх летнего женатого мужика, отца двоих детей, обожала, но, как сказал поэт, «странною любовью». Он был её Учитель, её гуру так она придумала для себя, потому что хотела, как в Древней Индии, чтобы у неё тоже был Просветлённый Наставник. Роман подходил по всем показателям для данной вакансии, хотя он об этом, вестимо дело, не подозревал. И сам того не зная, Роман наш свет Сергеич вылепил её, как из глины, по образу своих давнишних-предавнишних идей, о которых болтал в своё время, но в которые уже не верил сам и по которым уже давно не жил, однако по инерции извлекал их из своей головы для «расширения кругозора подрастающего поколения», как он говорил. Вот и доизвлекался, вот и расширил кругозор.
Вопрос: как Радуга доставала деньги?
Она просто видела из окна автобуса богатый офис, заходила в приёмную к начальнику и, вот этот серенький малыш, рукавом вытирающий шмыгающий нос, с большими голубыми глазами говорил: «Помогите. У меня мама умирает. Нужно двадцать тысяч на операцию. О вас узнает весь город и весь наш Посёлок. Я работаю в газете. У меня с собой верёвка, и я готова повеситься у вас в вестибюле. Помогите маме». И она так смотрела своими огромными детскими заплаканными глазами в глаза тому оторопевшему индивиду в кожаном кресле, любителю шансона, что он сам, толстозадый ворюга, завравшийся слизняк, заливался слезами, снимал с руки перстни и часы и протягивал ей, глядя преданно, как раб на господина.
И так она объездила весь город. И ей всегда давали денег! И никто никогда не просил никакой рекламы взамен. Она сама её делала на оставшиеся деньги! Ей с мамой, поди, и жрать-то было нечего! «Нет, это поразительно!» говорили учителя в школе и смотрели на неё, как на ходячую икону. О ней стали писать в поселковой газете.
Да и как об этом было не писать! Кому-то нужна была серьёзная операция Радуга вытрясла деньги с фармацевтической фирмы. Она заходила в офис с сумкой, в которой прятала 10-ти литровую канистру. «Мой годовалый братик при смерти. Помогите. Я сирота, я не хочу, чтобы он умер таким маленьким, но он уже умирает. Дайте деньги на похороны. Он ведь всё равно умрёт. Я сейчас обольюсь бензином». И хозяйка фармацевтической фирмы, беспринципная тварь, разорившая своих собственных родственников в угоду бизнесу, растолкавшая локтями всех таких же, как она, лизоблюдов, стоящих на пути к её персональному счастью, эта костлявая селёдка отдавала Радуге всю наличность, которая была в офисе и просила, нет молила, зайти ещё! Не скрывая слёз, она обнимала Радугу, целовала её в лобик по-матерински, гладила по щёчкам и предлагала подкрасить губки своей помадой.
Кто-то спивался или «лечился» наркотой она достаёт деньги, и людей устраивают (насильно порой) в соответствующие клиники. И никто не понимал, как ей немодной, неинтересной, неразговорчивой всё это удаётся! Михалыч хихикал: «Почему маманька-то не следит за её, тэк скеть, моральным обликом? А, мужики? Хе-хе». Роман как-то встретил её на остановке и передал слова Михалыча. «Дурак недоделанный ваш Михалыч. И алкаш», сверкнула глазами Радуга. Роман согласился.
Весь Посёлок и, возможно, в этом единственный недостаток её деятельности был превращён в некое подобие рекламной тумбы, где мелькали названия всех отличившихся в том или ином богоугодном деле предприятий. Радуге предлагали стать толи менеджером, толи ещё кем-то в разных фирмах, но она, глупая, как была максималисткой, так и осталась жила с мамой в деревянном домике, похожем на фургон бродячих актёров, на дальнем краю Посёлка и никаких предложений по трудоустройству не принимала. Это было видно по тому, что в любую погоду, ну, кроме жары, очевидно, она ходила в одном и том же детская болоньевая куртка, джинсы, кроссовки, знаменитый её белый берет, всё также оставалась худой, с впалыми щеками, какой-то растрёпанной (у неё всегда была короткая причёска и всегда её тёмные волосы были чисты, но спутаны, как у пацана после драки), да всё это так, но слава Богу с таким же таинственным, почти магическим сиянием огромных голубых глаз, которым она и вытворяла все свои «чудеса». Она их включала, как кнопку на фонарике. Её глаза не смотрели, они работали