Не собираюсь никого просвещать: и настроение не то, и желания ни на грош. Для такого случая есть более доходчивые, правда, и более радикальные, методы. Пусть этих «горбатых» «могила исправит»: на то они и «горбатые», а она «могила». А мой номер шестнадцать. Во всех смыслах: вдруг, и в самом деле, выдадут такой? А в том, что какой-нибудь да выдадут, я уже не сомневаюсь.
Я молча делаю квазистроевой поворот на месте, чтобы условно присоединиться к этим мне, безусловно, не товарищам. Ну, разве что товарищам по несчастью. Да и тут «возможны варианты». Почти в духе Толстого с его «каждой семьёй», которая «несчастлива по-своему». Я почему-то надеюсь на то, что даже в общем бараке каждый из нас будет несчастлив по-своему. Тут и «возможны варианты»: «каждый своего счастья кузнец» даже в контексте несчастья. И ещё: даже, «влача Христов крест», я не собираюсь нести кусочек соседа
Минуточку!
Меня неожиданно придерживают за рукав. Оглядываюсь. Ба: сами герр лагерфюрер!
Мы можем поговорить наедине?
Усмехаюсь не слишком весело, но и без пиетета.
Смешно особенно применительно к вашему учреждению герр лагерфюрер.
Теперь уже смеётся он в отличие от меня, жизнерадостно.
Вы кажетесь мне единственным «не бараном» из всей этой толпы, уважаемый Александр Вы позволите так Вас называть?
А что: номера присваивать не будут?
Внешне, да и голосом, я сама невинность. Лагерфюрер заливается смехом.
Вижу, что я не ошибся в Вас! И вижу, что Вас не удивляет моё знакомство с Вашими реквизитами.
Почти равнодушно жму плечами.
А чему тут удивляться? Я не настолько глуп, чтобы поверить в то, что Вы ограничились лишь сведениями, указанными в письме. Наверняка, «провели разведку на местности».
Разумеется.
Лагерфюрер тоже не удивляется: спокоен и деловит.
И по её результатам мы очень хотели заполучить именно Вас, уважаемый Александр. Нет, эти скоты тоже нам пригодятся, но в совершенно ином качестве.
Смотрю на лагерфюрера ироническим взглядом, откуда-то снизу: учитывая метр восемьдесят пять мужика и его прочти квадратные габариты, делать это нетрудно.
Сейчас, конечно, Вы предложите мне должность «капо»?
«Капо»? в честном недоумении морщит лоб визави.
«Кацетполицай», всё так же «мило» улыбаюсь я. В фашистских концлагерях полицейский из числа заключённых. Аналог «отрядов внутреннего порядка» в советских ИТК, только в более жёсткой форме, потому что «кацет» обычно набирались из уголовников-рецидивистов, которым убить человека что муху прихлопнуть.
Лицо босса сереет, он уже открывает рот для отповеди, но я не даю ему «отработать на перехват».
А Ваша контора, судя по всему, недалеко ушла от немецкого «шталага» Что тут у вас? Что-то вроде общины кришнаитов? Муниты? Свидетели Йеговы? Приверженцы сайентологии? Уверен: что-то вроде этого, только в более жёсткой и прямолинейной форме.
Некоторое время лагерфюрер молча качает головой. Наконец, он хмыкает и усмехается. К моему удивлению которого я, разумеется, не показываю выглядит он при этом как-то не очень начальственно и даже смущённо.
Вы сейчас лишний раз доказали, что мы в Вас не ошиблись Вы очень опасный и очень полезный человек. Поэтому я буду с Вами откровенен: другим это откроется в процессе
Эксплуатации, с невинной рожей ставлю я точку и зарабатываю ещё один благосклонный взгляд лагерфюрера.
Приобщения, несмотря на благосклонность, «скромно» уточняет он. Эта публика ждала манны небесной и она получит её
В виде перловой крупы, ещё раз вклиниваюсь я с невинным видом.
Лагерфюрер смущённо смущения в этой мимике гораздо меньше лукавства теребит кончик носа.
Видите ли, дорогой Александр Коль скоро мы с Вашей подачи затронули тему концлагерей, Вы должны помнить любопытную надпись над воротами одного из учреждений этой системы.
«Jedem das Seine»? не слишком трачусь я на догадку.
Именно.
Лицо контрагента, только что излучавшее симпатию в мой адрес, внезапно меняет выражение. Черты его ужесточаются, а из-под сдвинутых бровей на меня смотрят холодные колючие глаза совсем не Деда Мороза. Надеюсь, что всё это не по моему адресу.
Прежде чем фантазировать на тему благотворительности, они лучше бы подумали на другую тему.
«Jedem das Seine»? не слишком трачусь я на догадку.
Именно.
Лицо контрагента, только что излучавшее симпатию в мой адрес, внезапно меняет выражение. Черты его ужесточаются, а из-под сдвинутых бровей на меня смотрят холодные колючие глаза совсем не Деда Мороза. Надеюсь, что всё это не по моему адресу.
Прежде чем фантазировать на тему благотворительности, они лучше бы подумали на другую тему.
«Бесплатный сыр»?
Точно! Хотя бы на пальцах считать эта публика должна уметь! Вот и посчитали бы, во что обходится эта благотворительность принимающей стороне. А некоторые ещё прихватили с собой весь домашний скарб: чего ж не прихватить на халяву?
По-русски лагерфюрер говорит не хуже меня, да и выглядит вполне по-русски. Не берусь угадывать, но он явно из эмигрантов третьей волны, если не второй, послевоенной. С эмигрантами времён Горбачёва и Ельцина его не спутаешь. Некоторые слова он интонирует по-другому: так в Союзе даже бывшем давно уже не говорят. Да и в манерах его, кроме старорежимности, чувствуется многолетняя оседлость: он уверен в себе, и вместе с тем, не ассимилирован.
«Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения»? снова понимающе кривлю я щекой.
Визави утвердительно машет головой.
За всё в этой жизни надо платить, дорогой Александр. Нас, русских, в Канаде не так уж и мало. Но все они разобщены, многие интегрированы и дерусифицированы с ними каши не сваришь. В массе своей они давно утратили какую бы то ни было связь с Россией, а многие уже и по-русски не говорят. Среди них есть успешные предприниматели, но б`ольшая часть работает «на дядю».
То есть, свободных ресурсов в наличии не имеется? понимающе усмехаюсь я. Знак вопроса здесь присутствует формально исключительно для порядка: я больше утверждаю, чем спрашиваю.
Нет.
Контрагент даже не пытается косить в меня взглядом. Никакого осуждения моей прямолинейной сообразительности с его стороны не наблюдается. Кажется, мужику даже нравится то, что ему нет нужды вдаваться в детали.
И привлечь их можно лишь таким способом?
Я уже не ерничаю: скорее, осуждаю. Бровь начальника выгибается дугой.
А Вы можете предложить другой способ?
Несмотря на дугу, иронии на вопрос у лагерфюрера набирается. Жму плечами, не столько от неуверенности, сколько подготавливая контрагента.
Не другой способ, а другую редакцию этого способа.
То есть?
Ну, например, можно было предложить и честно написать об этом что переброска через океан производится в кредит. Что кредит будет погашаться в льготном порядке, из заработной платы, в рассрочку, ежемесячными платежами без начисления процентов. И людям стало бы понятно, что работой они будут обеспечены. А где работа, там и жильё. Да и кредит это солидно и надёжно: вроде, всё без обмана. Сразу понятно, что речь идёт не о «бесплатном сыре».
Лицо визави тут же покрывается скепсисом. Он звучно цокает языком и морщится.
«Сразу понятно» это Вы о них?!
Следует презрительный кивок головой в сторону удалившегося «стада». Разумеется, смущаюсь: довод убойный.
Ну-уфф всё, таки Так сказать: для очистки совести
Нашей?! ухмыляется лагерфюрер.
И снова он прав, и снова я оказываюсь туш`е. Глаз визави иронически прищуривается.
И, потом: чем одна неправда лучше другой?
Но это могло быть правдой!
Я и сам понимаю, что звучу не слишком убедительно.
Только не в нашем случае!
Лагерфюрер категоричен и императивен.
Конечно, все понесённые нами затраты, которые Вам больше нравится именовать «кредитом», они отработают. Тут не о чем ни говорить, ни беспокоиться. Но здесь наши представления расходятся, и радикально. Ни о каком трудоустройстве
Ограничиться усмешкой визави явно не может, да и не хочет и потому ухмыляется.
в цивилизованном или правовом смысле речи нет и быть не может. А это значит, что никакого оформления их деятельности не будет: ни договором, ни, как это было заведено в Союзе, трудовыми книжками.
Работа за миску супа?
Из брюквы, ещё шире ухмыляется лагерфюрер. У нас тут не богадельня, хотя без Бога не обошлось.
Сочетаете физический труд и религиозное просвещение? «в рабочем порядке» догадываюсь я.
Лагерфюрер согласно кивает головой.
Физический труд на базе религиозного просвещения. Или так: физический труд как производное от религиозного просвещения.