У вас спички есть?
Зачем тебе? не понял раненый.
Чтобы поджечь свечи, наивно ответила медсестра, окончившая ускоренные курсы.
Другой случай произошел с самой Серафимой. Весной сорок четвертого, когда была снята блокада, и госпиталь реорганизовали в санаторий для выздоравливающих моряков-катерников, Симе дали важное партийное задание ей поручили разливать вино. От нехватки витаминов и постоянного пребывания возле воды, катерники страдали фурункулезом. Красное вино поднимает гемоглобин, и главврач санатория настоял на том, чтобы в обед морякам давали по сто пятьдесят грамм вина, которое доставили в госпиталь из солнечной Грузии. Это партийное задание Симочка получила после того, как ее предшественница, разливавшая вино три дня, пришла к Никите, госпитальному повару, отвечавшему за выдачу ценного напитка, и, с трудом стоя на ногах, взмолилась, чтобы ее избавили от этой непосильной обязанности. Иначе она сопьется, к чертовой матери!
Никита вручил Симочке высокую мензурку с делениями, и мама принялась отмеривать вино с присущей ей аккуратностью. Когда спиртное, выделенное на этот день, закончилось, оказалось, что двум офицерам его не хватило. Они потребовали от хорошенькой виновницы компенсацию, уверяя, что только поцелуй в губы может заменить им красное вино, столь необходимое для поднятия их гемоглобина. Серафима категорически отказалась повышать гемоглобин обделенным офицерам таким образом. В конце концов вынуждена была согласиться на поцелуй в щечку. После этого она влетела на кухню, где Никита колдовал над ужином, и решительно поставила мензурку на стол: пусть ищут другую сестру, которая будет разливать это проклятущее вино! Никита принюхался к подозрительно раскрасневшейся сестричке, но запаха спиртного не учуял.
Сколько тебе не хватило? спросил Никита, узнав, в чем дело.
Триста грамм! Хотя я очень старалась.
Не пыли, Серафима, остановил ее Никита.
Бывалый повар сноровисто взял в руки мензурку.
Смотри сюда. Когда ты наливала вино, то держала мензурку, наклонив делениями от себя. Вот так, показал Никита, Поэтому на каждой порции ты переливала 5-6 грамм. Немного?.. Согласен. Но давай умножим пятьдесят порций на шесть. Что мы имеем?.. Те самые триста грамм, которых тебе не хватило. Теперь, слушай сюда! Завтра сделай вот что
И Серафима сделала, так, как сказал Никита: она чуть наклонила мензурку делениями к себя. Когда вино было разлито по всем стаканам, у нее осталось триста грамм лишних. Мама честно принесла «остаток» Никите. Он посмотрел на Симу, не понимая, с какой планеты свалилась эта дурочка, но вино взял.
После войны ветераны госпиталя, в котором служила мама к сорок третьему году она дослужилась до звания старшины первой статьи каждый год встречались в День Победы. С семи лет, мама брала меня с собой. В семидесятом году, в день двадцатипятилетия Победы над фашистской Германией, я заканчивала десятый классе. В этот год совет ветеранов снял для встречи зал в ресторане парка ЦПКО. За длинным столом собралось человек сто. После первых официальных тостов, встал майор лет тридцати пяти. Мама улыбнулась:
Витенька.
Я сосчитала, сколько лет ему могло быть в блокаду. Получилось, от силы, семь восемь.
Витенька поднял рюмку.
Вы все знали мою маму, Антонину Петровну. Она не дожила до этого дня. Зимой я ее похоронил Но я о другом. Хочу рассказать вам о клубнике За первую блокадную зиму я так ослаб, что уже не вставал все время хотелось спать. Однажды мама принесла мне целую тарелку клубники! Не представляю, где она достала ягоды весной сорок второго. Мама поставила тарелку на стол и сказала: « Вставай, сынок, поешь». Мне надо было не только встать, но сделать до стала несколько шагов. И я их сделал Теперь я понимаю: эта клубника спасла меня Хочу выпить за мою маму и за вас, мои дорогие.
Я посмотрела на свою маму, потому что знала, откуда весной сорок второго года взялась в блокадном городе клубника.
Было так.
В сестринскую, где Серафима раскладывала лекарство, вбежала Антонина Витина мама, которая работала в госпитале нянечки
Не могу! Вот, хоть убей меня, Симочка, не могу я убирать в его палате!
Несколько дней назад командиру катера, который лежал с ранением обеих ног, боевые товарищи привезли из Абхазии чачу и кое-какую закуску, в частности первую клубнику. Чачу, закусив маринованным чесноком и огурчиками, выпили быстро за победу. А клубника под чачу, как-то не пошла, осталась. Командир поставил тарелку с ягодами в тумбочку и благополучно забыл о ней. Тоня, убирая его палату, чувствовала, что теряет сознание от аромата спелых ягод.
Было так.
В сестринскую, где Серафима раскладывала лекарство, вбежала Антонина Витина мама, которая работала в госпитале нянечки
Не могу! Вот, хоть убей меня, Симочка, не могу я убирать в его палате!
Несколько дней назад командиру катера, который лежал с ранением обеих ног, боевые товарищи привезли из Абхазии чачу и кое-какую закуску, в частности первую клубнику. Чачу, закусив маринованным чесноком и огурчиками, выпили быстро за победу. А клубника под чачу, как-то не пошла, осталась. Командир поставил тарелку с ягодами в тумбочку и благополучно забыл о ней. Тоня, убирая его палату, чувствовала, что теряет сознание от аромата спелых ягод.
Посиди здесь, попросила Сима.
Решительно войдя в палату, где лежал командир катера, она строго объявила:
В госпитале комиссия! Проверяют санитарное состояние палат. Надеюсь, ни у кого нет скоропортящихся продуктов в тумбочках?.. Если комиссия что-то найдет!..
Мама принюхалась
Чем это у вас пахнет?
Клубника!!! вспомнил командир.
Ешьте скорее! Комиссия уже в соседней палате!
Командир поспешно достал из тумбочки тарелку с клубникой. Серафима почувствовала, что от аромата спелых ягод она сама вот-вот потеряет сознание. Командир съел несколько клубничин и взмолился.
Симочка, прошу, забери ты эти ягоды!
Сима взяла тарелку и вышла в коридор. Положила одну ягоду на язык и медленно раздавила ее небом. Сразу вспомнился Бобруйск, где летом на столе каждый день стояла полная миска, присыпанных сахаром ягод Мама потянулась за второй клубничиной. Но тут вспомнила о Тонином сыне, восьмилетнем Вите, который уже несколько дней не вставал с кровати. Люди, пережившие блокаду, хорошо знали, что это значит, когда человек ослабев, терял интерес к жизни и начинал медленно угасать. Сима отдала тарелку Тоне, и та отнесла клубнику сыну.
Мама рассказывала эту историю легко, со смехом мол, вон как ловко она провела командира. Но я представляю, какое сражение с собой она выдержала, когда не стала есть ягоды, и отдала их Тоне. Мне очень хотелось рассказать об этом красавцу майору. Но мама, поняв мое желание, покачала головой: не надо. Я подняла бокал и выпила за свою маму.
ГЛАВА 3. ЕФИМ КУТНЕР.
Через несколько дней после отправки из Ленинграда, почтальон принес Лизино письмо в дом сестер Сухих. Прочитав его, Фая пригласила к себе в комнату, которая находилась на втором этаже, сестер и их мужей: Феликса мужа Цили и Борю мужа Мани, а муж тети Ривы погиб в апреле сорок пятого под Кенигсбергом. Моя бабушка Геня, как я уже говорила, умерла от воспаления легких, когда ее дочери, моей будущей маме, было одиннадцать. После похорон Фая поднялась на второй этаж, где жил овдовевший Фима мой дедушка, чтобы приготовить ему, его дочери Симочке и пятилетнему сыну Додику покушать, и осталась там, как и писала тетя Лиза, заменив детям маму.
Мой дед был польский еврей из Лодзи. Он работал в легкой промышленности в артели, которая плела веревки. В Бобруйск попал во время советско-польской войны 1919 1921 года.
Когда бои между советами и поляками шли на территории Белоруссии, мой дед, двадцатилетний Ефим Кутнер, был ранен. Его положили на телегу и повезли в госпиталь. В это время моя будущая бабушка, восемнадцатилетняя Геня Сухая вышла с ведром на улицу, чтобы купить керосин. О газовых или электрических плитах тогда в Бобруйске слыхом не слыхивали. Готовили в печке, разогревали на примусах. По песчаным улицам Бобруйска ездила телега, с большой цистерной. Возница открывал кран, припаянный снизу, и наливал гражданам керосин. Ефим увидел в руке девушки ведро, решил, что оно с водой, и попросил дать ему напиться. Геня побежала домой, наполнила кружку водой и догнала телегу с ранеными, чтобы напоить бойца. Но юноша был без сознания. Геня пошла рядом с телегой, держа в одной руке ведро для керосина, в другой кружку с водой. Она шла так до самого госпиталя, а потом поднялась в палату и села возле койки, на которую положили Фиму. Когда он пришел в себя, девушка сказала:
Я принесла тебе воды, и, приподняв его голову, помогла напиться.
На следующий день Геня снова пришла, чтобы ухаживать за раненым, и на следующий пришла. И так приходила, пока юноша не поправился.
Через несколько месяцев они поженились, и мой дед остался в Бобруйске.
В январе тридцать шестого Ефима Кутнера, вместе с другими артельщиками евреями, арестовали за «участие в еврейской международной организации «БУНД»». Судили их в Минске. Тринадцатилетняя Сима собралась ехать в столицу Белоруссии, что бы повидаться с отцом. Тетушки пришли в ужас: девочка одна в большом городе, где нет ни родных, ни знакомых! Сима твердо стояла на своем: она должна увидеть отца. Ее поддержала Фая: Ефиму будет легче, если он увидит, что его не забыли. Сестры согласились. Так как все они работали, в Минск с племянницей отправили сына Мани, Сеню большого («большой», чтобы не путать с младшим сыном Ревеки Сеней маленьким). Он был на три года старше двоюродной сестры, учился в десятом классе.