В итоге выясняется, что оба «жениха» банкроты, и Софья Павловна интересует их лишь как «богатая партия». Выбрав мирный путь решения вопроса о том, кому просить у Фамусова руки его дочери, «женихи» бросают жребий. В выигрыше Загорецкий.
Неожиданно в комнату заглядывает Молчалин, от которого присутствующие узнают шокирующую новость: Софья Павловна уже получила родительское благословение и выходит замуж за полковника Скалозуба, приехавшего к ней с предложением.
Вскоре в комнате появляются Фамусов, Софья, Хлестова, Скалозуб и Лиза. Довольный сватовством полковника Фамусов представляет гостям невесту и жениха. Обескураженные гости поздравляют «счастливую пару». На вопрос Загорецкого: «Да как же скоро так?», Скалозуб в полном соответствии с созданным Грибоедовым образом, чётко, по-полковничьи отвечает:
Да, по-военному-с. Наш брат ведь не тумак,
К чему откладывать дела нам в долгий ящик?
Не помню, кто писал, иль говорил,
Дескать «пришёл, увидел, победил».
Мы-с этой быстроты образчик!
Радостный от того, что дочь не досталась «в посмешище молве», Фамусов приглашает всех к праздничному столу и велит подать шампанское. Софья же вся в мыслях о ревнивце Чацком.
Заключительное, XIV явление комедии монолог Софьи Павловны, сначала грустный, наполненный тоской о минувшем счастье, прошедшей любви, а затем, вдруг, неожиданно весёлый:
Отчасти и смешно! И точно: почему ж,
И Скалозуб не будет добрый муж?
О чём тужить? Немножко он простенек
За то в чинах и не без денег;
Да что и ум? Теперь я поняла сама,
По Чацкому что право, горе от ума!
Театральные хроники середины ХIХ века донесли до нас сведения о том, что комедия-шутка «Утро после бала Фамусова» в течение ряда лет успешно шла на столичной и провинциальной сцене. Она с любопытством воспринималась зрителями, подогре-вая интерес к первоисточнику бессмертной комедии Грибое-дова.
Рассказ этот хочу дополнить короткой справкой о том, что путь великого русского актёра Михаила Семеновича Щепкина на московскую сцену проходил через маленькую провинциаль-ную Тулу. На просмотр провинциального актёра в конце августа начале сентября 1822 года сюда приезжал по просьбе заведующего репертуарной частью Императорских театров в Москве Ф. Ф. Кокошкина известный писатель и театральный деятель М. Н. Загоскин. Посетив ряд спектаклей с участием Щепкина, Загоскин писал в Москву: «Актёр чудо-юдо, но про-сит много денег, ссылаясь на своё большое семейство». На это последовал ответ Кокошкина: «Ничего не жалей, всё, что требует, давай, только не упусти сокола и вези скорее ко мне».
Великий охотник до книг
Вас интересуют книги из собрания Кондратия Фёдоровича Рылеева? Мария Борисовна Михановская, заведующая отделом редких книг Тульской областной библиотеки, загадочно улыбну-лась и подвела меня к одному из огромных книжных шкафов старинной работы, сделанному с изяществом и любовью. Вот, пожалуйста!..
Маленький ключик еле слышно щёлкнул в замочной скважи-не, и хозяйка уникальной кладовой, хранящей в своих недрах немало замечательных книжных редкостей, протянула мне стоп-ку книг в коричневатых кожаных переплётах. Было это 40 лет назад, но я до мельчайших деталей помню тот день
Книги, что лежали тогда передо мной, некогда принадлежали человеку, имя которого будет жить в памяти благодарных потом-ков как яркий образец гражданского мужества, пламенного патриотизма, величия и благородства души. Поблекшие от времени переплёты, страницы, тронутые желтизной, помнят прикосновения его рук, стремительный полёт его мысли, жаркие споры с друзьями и единомышленниками о свободе, равенстве и счастье людей. На титульных листах отчётливо сохранились надписи, сделанные размашистым росчерком гусиного пера: «Из книг К. Рылеева»
Страстный революционный поэт, певец свободы, тирано-борец, один из вождей восстания на Сенатской площади, безжалостно казнённый царскими палачами в расцвете творчес-ких сил и дарований, Кондратий Фёдорович Рылеев был не только одним из образованнейших людей своего времени, но и заядлым книгочеем. Серьёзное увлечение книгами пришло к нему ещё в годы юности, в период учебы в Петербургском Первом кадетском корпусе.
Как справедливо отмечают многие биографы поэта-дека-бриста, его юношеские годы никак не походили на юность Пушкина и его товарищей, которые «безмятежно возрастали» в садах Царскосельского лицея. В кадетском корпусе процветали муштра, палочная дисциплина, жестоко каралось всякое вольно-думие. В начале XIX века директором корпуса был известный немецкий поэт, в молодости друг Гёте Максимилиан фон Клингер. Автор знаменитой в своё время драмы «Буря и натиск», давшей название литературному движению немецких романти-ков, в зрелые годы Клингер изменил идеалам юности. Переехав в Россию и добившись здесь высоких чинов, он презирал прию-тившую его страну, был ярым пропагандистом прусских поряд-ков.
Как справедливо отмечают многие биографы поэта-дека-бриста, его юношеские годы никак не походили на юность Пушкина и его товарищей, которые «безмятежно возрастали» в садах Царскосельского лицея. В кадетском корпусе процветали муштра, палочная дисциплина, жестоко каралось всякое вольно-думие. В начале XIX века директором корпуса был известный немецкий поэт, в молодости друг Гёте Максимилиан фон Клингер. Автор знаменитой в своё время драмы «Буря и натиск», давшей название литературному движению немецких романти-ков, в зрелые годы Клингер изменил идеалам юности. Переехав в Россию и добившись здесь высоких чинов, он презирал прию-тившую его страну, был ярым пропагандистом прусских поряд-ков.
Атмосфера Петербургского кадетского корпуса мало способ-ствовала умственному развитию Рылеева и его товарищей, как и он, являвшихся большей частью выходцами из мелкопо-местного дворянства. В корпусе была неплохая библиотека, но воспитанников к её фондам допускали с большой неохотой и подозрительностью. Утолить книжный голод, жажду знаний можно было, лишь собирая свою собственную библиотеку.
Сохранились письма, написанные Рылеевым-кадетом отцу. Почти в каждом из них есть упоминание о книгах. В одном из писем Рылеев писал: «Любезный батюшка, сделайте милость, пришлите мне на покупку вещей и бумаги, то сделайте милость, не позабудьте мне прислать денег также и на книги, потому что я, любезный батюшка, весьма великий охотник до книг». В другом письме, написанном весной 1810 года, юноша сообщает, что у него набралось уже 15 книг и что ему очень хотелось бы приобрести по случаю у одного знакомого кадета «Полную мате-матику в 7 частях, состоящую и содержащую все математические науки и стоящую 25 рублей, и Жизнь Суворова, в книге недавно вышедшей, стоящую 10 асс. 25 коп.».
В годы учебы в кадетском корпусе Рылеев увлечённо читает труды русских и западноевропейских писателей, как и многие его современники, знакомится с сочинениями французских энцикло-педистов. Книги будоражили юный ум, тревожили воображение поэта, давали пищу для пылкого сердца, переступавшего порог «волнуемого страстями мира». «Я знаю свет только по одним книгам, признавался отцу 17-летний Рылеев, и он представ-ляется уму моему страшным чудовищем, но сердце видит в нём тысячи питательных для себя надежд».
«Любезный батюшка», отставной подполковник Фёдор Андреевич Рылеев, служивший главноуправляющим киевскими имениями князей Голицыных, был скуп, ворчлив, несговорчив, годами не отвечал на письма сына. Занятый своими делами и заботами, он мало интересовался духовным миром подростка, был далёк от того, чем жил и о чём мечтал юный поэт. Присылать деньги на книги он систематически «забывал», считая увлечение сына детской затеей.
Но страсть Рылеева к книгам разгоралась. В них душа юного поэта искала чудесного. Отказывая себе порой в самом необхо-димом, он умудрялся приобретать всё новые и новые сочинения.
Надев в 1814 году мундир прапорщика артиллерии, Рылеев участвовал в заграничных походах русской армии. Здесь, по его признанию на суде по делу декабристов, он впервые заразился свободомыслием, познакомился с сочинениями современных публицистов Биньона, Бенжамена Констана и других.
Возвратившись на родину, Рылеев в полной мере испытал все тяготы и лишения кочевой жизни бедного армейского офицера. Пыльные дороги, утомительные марш-броски, ежедневные многочасовые занятия с солдатами, учебные стрельбы и трениро-вки, глупые распоряжения невежественных командиров нередко выводили Рылеева из душевного равновесия. Единственным утешением в этой серой, однообразной армейской жизни были занятия литературным творчеством и книги. В местечке Вежайцы, расположенном неподалеку от прусской границы, Рылеев, как и другие офицеры части, квартировал в скромной крестьянской избе. Свой мрачный приют и себя «в мечтах, с пером в руке» он правдиво описал в стихотворном послании «Друзьям (в Ротово)». При этом Рылеев не забыл написать несколько строк и о своих верных друзьях книгах, которые скрашивали трудности походной жизни и душевное одиночество:
Там кипа книжек рядом
Любимейших лежит;
Их переплёт не златом,
А внутрь добром блестит.
Переезжая вместе с конно-артиллерийской ротой из одной местности в другую, Рылеев постоянно находил возможность заглядывать в книжные лавки и почти всегда отыскивал в них что-то для себя интересное. Известный критик, профессор Петер-бургского университета А. В. Никитенко, обязанный Рылееву своим выкупом из крепостной зависимости, вспоминал, что его первая встреча с поэтом произошла осенью 1818 года на ярмарке в небольшом городке Воронежской губернии Острогожске. В лавке местного книготорговца Рылеев покупал книгу известно-го французского просветителя, социолога и историка Шарля Луи Монтескьё «Дух законов».