Прорицатель
Цезарь!
ЦЕЗАРЬ
О! Кто смел меня позвать!
КАСКА
Прошу всем звукам замолчать: и тишиною мир объять!
ЦЕЗАРЬ
Кто здесь ещё так притеснён, что возглас у него ко мне обращён?
Я слышал звуки языка, того, что был пронзительней, чем вся му-зы-ка.
Он плачем «Цезарь» стал вдруг окликать;
Цезарь по-вер-нул-ся и готов внимать.
Прорицатель
Страшитесь середины иды марта!
ЦЕЗАРЬ
Кто знает этого вот брата?
БРУТ
А, это прорицатель, с вами говорит,
Чтоб марта береглись вы середин.
ЦЕЗАРЬ
Предстаньте пред моим лицом,
И дайте разглядеть его мне целиком.
КАССИЙ
Эй, гражданин, эй, выйти из толпы,
Глаза на Цезаря немедля подними!
ЦЕЗАРЬ
Ну, что хотел, теперь ты мне скажи!
Какая, повтори, была последней фраза?
Прорицатель
Поберегитесь середины, иды марта!
ЦЕЗАРЬ
Ну, он неисправимый фантазёр;
Давайте мы оставим его здесь: уйдём.
Военный совет, вышли все, за исключением КАССИЯ и БРУТА, остались тут на минуту
КАССИЙ
А вы пойдёте лицезреть, как происходит бег?
БРУТ
Я, нет!
КАССИЙ
Я, умоляю, вас, прошу!
БРУТ
Я не играю в ту игру:
Испытываю недостаток я отчасти
Где быстрота, там для Антония светит счастье.
Позвольте, Кассий, не мешая вашим планам,
Я покидаю вас, уйду, пожалуй.
КАССИЙ
Брут, я наблюдал за вами долго:
Ко мне не сходят с ваших глаз мягкие волны,
И эта демонстрация любви, не та, что я хотел бы обрести:
Вы так жестки́ и слишком странны при подаче мне руки.
И так нельзя, с друзьями, с теми, кто так дружен с вами.
БРУТ
Кассий,
Ваш труд напрасный:
Я сам себе не рад
Когда я прячу взгляд
Я развернул в себя беду,
Присущую лицу лишь своему, и одному. Досаду лишь мою,
Последствие страстей, метаний личных, и различных,
Концепций, только мне лишь симпатичных,
Которые даруют почву горести даже моим славным друзьям,
Среди них, Кассий, первым быть, конечно, вам.
Не создавай любых, в дальнейшем предубеждений,
Ты из моих пренебрежений,
Когда вот этот бедный Брут, он сам с собой в сражении,
И позабыл к другим мужьям являть любовь и уважение.
КАССИЙ
Тогда я, Брут, в огромном заблуждении о твоих страстях,
Которые грудь мою наполовину превратили в прах;
Великим смыслом ли полна, о лучшей жизни ли мечта,
Скажи мне, славный Брут, какое отражение твоего лица?
БРУТ
Нет, Кассий, порой глаза
Не видят сами и себя,
Но, подчинённые рефлексу
Или другому средству.
КАССИЙ
Так не должно быть тут:
Кругом и так много печали, Брут,
Как жаль,
Что нет у вас таких зеркал
Где ваша же цена была видна вашим глазам,
А так она оттенена. Я слышал сам,
И знаю я места, где уважаемые Римом,
Лишь исключая Цезаря неуязвимого,
Так говорят: О, Брут,
И, проклиная иго, время ждут,
Желая, чтобы благородный Брут
Глазами их взглянул вокруг.
БРУТ
С какой же это, Кассий, стати,
Меня вождём ты их назначил,
И что же ты хотел, чтоб я в себе нашёл,
И почему же сам к ним без меня ты не пошёл?
КАССИЙ
Будь добр, поэтому послушай, Брут:
И раз, не разглядишь себя здесь, тут,
То отражение лучшее к тебе приставлю я твоё зерка́ло,
И скромно повторю тебя, точно лекало,
Того увидишь ты в себе,
Кого не открывали прежде.
И ревностно так обо мне
Ты не суди, Брут нежный:
Будь я простой насмешник,
Или других использовал небрежно,
То в клятвах примитивных проявлялась б нежность,
То после, вновь появившихся протестов,
Я пред людьми, виляя бы хвостом,
И, крепко обнимая, с ними бы интриги плёл.
То это бы притворство проявилось на пирах,
И гнал бы от меня всех, и подальше, лютый страх.
Цветы бросают и всеобщий вой
БРУТ
Что означают этот крик и вой,
Я полагаю, что людской толпой
Не признают уж Цезаря своим царём.
КАССИЙ
Ой, и что же страшного такого в том?
КАССИЙ
Ой, и что же страшного такого в том?
Когда должно, я думал, что вы полагали,
Другого вы финала и не ждали.
БРУТ
Я, Кассий, не такого толка;
Ещё любви к нему хорошей много.
Но почему ты держишь меня долго?
Сказать хотел что важного такого?
И если это пустословие
Всё о всеобщем благе,
Я честный глаз твой здесь уважу,
Но смерть в другом прибавлю,
И так смотреть буду вам в оба безразлично,
На суд богов отправлю быстро, лично,
Так, как честь моя любовь и страсть,
И больше значит, чем боюсь я смертью пасть.
КАССИЙ
Я знаю, добродетели живут в вас, Брут,
Настолько хороши, какой я вижу вашу суть.
Да, честь это предмет моих исканий.
Не говорю о вас, о мужественных самых,
Что думы ваши лишь о жизни личной,
но для меня что показалось неприлично
Иметь такую жизнь, какой сейчас живу
И восхищаться лишь ему самому.
Свободным появился я на свет, как Цезарь сам,
Как было предназначено и вам:
Мы оба обеспечены, вельможи,
Любую стужу выдержать мы можем,
Такую силу он не победил, быть может:
Но как-то раз день задался такой же, как сейчас:
И слякотный, и штормовой,
А бурный Тибр рассвирепел волной,
И Цезарь так любезно обращался ведь со мной:
«О, Кассий, друг ты мой,
Ты прыгай за мной,
В бурный поток, сейчас,
Летящих, скачущих тех водных масс,
И доплыви
Во-о-он до той земли».
Сказал так слово ты держи,
И я, как он, туда, в поток,
Им увлечен, и тоже совершил прыжок.
Поток рычал
И нас швырял,
И с мощной силой
Нас по кругу разносило,
Противились мы этому со всей ответной силой;
Но только проплываем мы намеченного пункта мимо,
Тут Цезарь взвыл: «Ой, помоги мне, Кассий, или сгину!»
И я, как Эней, великий прародитель наш,
Из пламенеющей из Трои на плече своём отца он спас,
И старого Анхиза вынес, как медведя, из воды Тибра.
И был я, точно Цезарь, неустрашимым.
А этот человек теперь бог, неколебимый,
Оставил Кассия унынью
И должен гнуть теперь пред ним я спину,
Когда вдруг Цезарь нехотя кивнул
Иль на кого взглянул.
Его трясло ещё тогда, и лихорадкой адской,
Когда он был в земле испанской,
И вот когда на нас там наступали те враги,
Его трясло так от войны:
И это правда бог весь трясся от натуги,
Пищали мухой разноцветной его тонюсенькие губы,
А на глазах, в бровях изгибом, от коих трепетали и всем миром,
Блеск пропал:
И слышал его «ах», как он стонал
Тот, кто на все языках приказывал из Рима
И речью отмечал себя, его записывали в книгах,
Что наконец он вскрикнул от усилий:
«Ну, дайте что-нибудь мне выпить, ну, Титиний».
Как мелкая девчонка.
О, боги, и что же удивило,
Как, слабохарактерный мужчина,
Имеет право управлять он всемогущим миром
И пальмовую ветвь держать, и почему
только дано ему?
Трубят фанфары и процветать кричат.
БРУТ
И снова слышится всеобщий шум и гам!
Теперь я верю, аплодисменты там,
На ту часть новых почестей, что так желал,
Уже, похоже, Цезарь наш себе забрал.
КАССИЙ
Ну почему же сей мужчина перешагнул ограниченья мира,
Восстал, как недоступный Колосс, а мы, как мелюзга, что и не слышен голос,
Гуляем между ног, заглядывая в рот.
Чтоб обрести потом могильный холм.
Мужи в былые времена в своих угодьях были сами господа:
Эти просчёты, дорогой Брут, совсем не наш подзвёздный путь,
Но в собственном расчёте мы что, из мелкой сотни.
Брут и Цезарь: и что в том Цезарь должен.
И почему не ваше имя громче?
Вы слитно напишите их сейчас,
И будет вашему величие тотчас.
Его произнесите вслух устами,
Измерьте его тяжесть; и оно, как заклинанье,
Дух Брута станет, точно Цезарь, смелым.
Отныне имя всех богов в одном целом,
Поднимет так, как мясо Цезарю несут на прокорм,
И он возрос вот на чём,
и так велик ли трон?
А с возрастом и ты покроешься стыдом!
О, Рим, твои теряются потомков благородные кровинки!
Когда наступят времена, то все одним потоком сгинут,
Но что спасительного дела будет знаменитей?
Когда толкуются слова свободы в Риме,
Что толстая стена
Лишь одного спасать должна?
Теперь создали столь обширный Рим,