Наступает время технологий
Можно сказать, что в середине позапрошлого столетия мужское население нашей страны наконец-то принялось осваивать различные приемы обольщения. Все чаще и чаще художественная литература напоминает своего рода самоучители «Как понравиться барышне за неделю». Вот, например, один довольно действенный пример продемонстрировать свой интерес к родственнице или подруге объекта. Откроем же пьесу Ивана Тургенева «Вечер в Сорренто»:
«Аваков (в раздумьи). С другой стороны точно он так за вами ухаживает.
Надежда Павловна. Вот то-то и есть, мой милый Сергей Платоныч, вы хотя и беспрестанно за нами подсматриваете а ничего не видите Он и не думает за мной ухаживать.
Аваков. Как?
Надежда Павловна. Поглядели бы вы на него во время нашей прогулки!
Аваков. А что?
Надежда Павловна. Ах, боже мой! да неужель же вы давно не заметили, что он волочится за Машей?
Аваков. Бельский?
Надежда Павловна. Ну да.
Аваков (внезапно). Это хитрость!
Надежда Павловна. Как?
Аваков. Хитрость, Надежда Павловна, хитрость и больше ничего. Помилуйте, Надежда Павловна, да ведь это ясно, как дважды два четыре Хитрость, поверьте мне, старая штука. Он хочет в вас возбудить ревность. Помилуйте, да это очевидно
Надежда Павловна. Что вы говорите, Сергей Платоныч?
Аваков. Очевидно, Надежда Павловна, помилуйте. Верьте мне, ведь я ваш старинный друг, ведь уж, кажется, нам с вами не знакомиться стать, ведь я преданный вам человек хитрость, Надежда Павловна, хитрость. Ну, возможно ли предпочесть вам кого-нибудь на свете? Ну, поверю я этому полноте.
Надежда Павловна молчит и потупляет глаза».
* * *
Больше того, в воздухе, словно серой, запахло женскими правами и эмансипацией. Медленно, но верно в соблазнители записывались сами барышни.
И снова классика. Тургенев, «Ася», 1857 год: «В небольшой комнатке, куда я вошел, было довольно темно, и я не тотчас увидел Асю. Закутанная в длинную шаль, она сидела на стуле возле окна, отвернув и почти спрятав голову, как испуганная птичка. Она дышала быстро и вся дрожала. Мне стало несказанно жалко ее. Я подошел к ней. Она еще больше отвернула голову
Анна Николаевна, сказал я.
Она вдруг вся выпрямилась, хотела взглянуть на меня и не могла. Я схватил ее руку, она была холодна и лежала как мертвая на моей ладони.
Я желала начала Ася, стараясь улыбнуться, но ее бледные губы не слушались ее, я хотела Нет, не могу, проговорила она и умолкла. Действительно, голос ее прерывался на каждом слове.
Я сел подле нее.
Анна Николаевна, повторил я и тоже не мог ничего прибавить.
Настало молчание. Я продолжал держать ее руку и глядел на нее. Она по-прежнему вся сжималась, дышала с трудом и тихонько покусывала нижнюю губу, чтобы не заплакать, чтобы удержать накипавшие слезы Я глядел на нее: было что-то трогательно-беспомощное в ее робкой неподвижности: точно она от усталости едва добралась до стула и так и упала на него. Сердце во мне растаяло
Ася, сказал я едва слышно
Она медленно подняла на меня свои глаза О, взгляд женщины, которая полюбила, кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись, вопрошали, отдавались Я не мог противиться их обаянию. Тонкий огонь пробежал по мне жгучими иглами; я нагнулся и приник к ее руке
Послышался трепетный звук, похожий на прерывистый вздох, и я почувствовал на моих волосах прикосновение слабой, как лист дрожавшей руки. Я поднял голову и увидал ее лицо. Как оно вдруг преобразилось! Выражение страха исчезло с него, взор ушел куда-то далеко и увлекал меня за собою, губы слегка раскрылись, лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись назад, как будто ветер их откинул. Я забыл все, я потянул ее к себе покорно повиновалась ее рука, все ее тело повлеклось вслед за рукою, шаль покатилась с плеч, и голова ее тихо легла на мою грудь, легла под мои загоревшиеся губы
Ваша прошептала она едва слышно.
Уже руки мои скользили вокруг ее стана»
* * *
В воздухе напряженно пахло любовным озоном, барышни объяснялись в любви, записывались в нигилистки, бросали родительский кров. А вместе с этим существует параллельный мир, словно бы задержившийся в допушкинской эпохе. Литературный проект «Козьма Прутков» «сочиняет» так называемую басню «Червяк и попадья»:
Однажды к попадье заполз червяк на шею;
И вот его достать велит она лакею.
Слуга стал шарить попадью
«Но что ты делаешь?!» «Я червяка давлю».
Ах, если уж заполз к тебе червяк на шею,
Сама его дави и не давай лакею.
Кажется, что авторы этого опуса годятся Ивану Тургеневу в дедушки. Но нет, шалишь! Иван Сергеевич родился в 1818 году, а самый знаменитый из участников «Пруткова», Алексей Константинович Толстой в 1817. Разница год. А самый плодовитый из участников «Пруткова», Владимир Михайлович Жемчужников и вовсе в 1830 году. Моложе Тургенева на 12 лет. Разница почти что в поколение, учитывая нравы той эпохи.
Ваша прошептала она едва слышно.
Уже руки мои скользили вокруг ее стана»
* * *
В воздухе напряженно пахло любовным озоном, барышни объяснялись в любви, записывались в нигилистки, бросали родительский кров. А вместе с этим существует параллельный мир, словно бы задержившийся в допушкинской эпохе. Литературный проект «Козьма Прутков» «сочиняет» так называемую басню «Червяк и попадья»:
Однажды к попадье заполз червяк на шею;
И вот его достать велит она лакею.
Слуга стал шарить попадью
«Но что ты делаешь?!» «Я червяка давлю».
Ах, если уж заполз к тебе червяк на шею,
Сама его дави и не давай лакею.
Кажется, что авторы этого опуса годятся Ивану Тургеневу в дедушки. Но нет, шалишь! Иван Сергеевич родился в 1818 году, а самый знаменитый из участников «Пруткова», Алексей Константинович Толстой в 1817. Разница год. А самый плодовитый из участников «Пруткова», Владимир Михайлович Жемчужников и вовсе в 1830 году. Моложе Тургенева на 12 лет. Разница почти что в поколение, учитывая нравы той эпохи.
Да, здесь, разумеется, нужно делать поправку на то, что Тургенев описывал нравы новой России, а «Козьма Прутков» пародировал Россию уходящую, но эти мотивации мало влияют на читательский интерес, а успех у «Пруткова» был на самом деле феерический.
Нигилизм зарождался на фоне пошлого, явно морально устаревшего «ухаживания» лакея за такой же пошлой попадьей, и этот фон принципиально не хотел сдавать позиции. Да что там говорить он актуален и сегодня.
* * *
Безусловный плюс для соблазнителя легкость характера. Это редкое качество было сильнее и поэтического, и музыкального дара, и денег, и связей, и даже гусарского мундира в обтяжку. Тургенев писал в повести «Андрей Колосов» (1844 год): «Колосов представил меня Варе, то есть Варваре Ивановне, дочери Ивана Семеныча. Варя сконфузилась; и я сконфузился. Но Колосов, по своему обыкновению, в несколько мгновений привел все и всех в порядок: усадил Варю за фортепьяно, попросил ее сыграть плясовую и пустился отхватывать казачка взапуски с Иваном Семенычем. Поручик вскрикивал, топал и выкидывал ногами такие непостижимые штуки, что сама Матрена Семеновна расхохоталась, раскашлялась и ушла к себе наверх. Горбатая старушонка накрыла стол; мы сели ужинать. За ужином Колосов рассказывал разные вздоры; поручик смеялся оглушительно; я исподлобья поглядывал на Варю. Она глаз не сводила с Колосова Губы ее были слегка раскрыты, голова немножко нагнулась вперед, по всему лицу играла легкая краска; она изредка глубоко вздыхала, вдруг опускала глаза и тихонько смеялась Я радовался за Колосова А между тем мне было, черт возьми, завидно».
Именно эти два чувства восхищение и зависть вызывали у мужской части общества подобные весельчаки. А у женской безудержное обожание и готовность жизнь свою отдать за этого, в общем, довольно таки пошлого субъекта.
* * *
Вот рецепт от Валерия Брюсова. Повесть «Обручение Даши» была впервые опубликована в 1913 году, действие происходит в 1860-е годы, а рецепт жив всегда, потому что в основе его та же легкость характера. Но определенным образом гарнированная: «С завистью вспоминал Кузьма статную фигуру Аркадия Липецкого, не то поэта, не то художника, не то актера, а впрочем, служившего пока в купеческом банке. Высокий, красивый, с нафабренными и завитыми усами, одетый по моде, Аркадий казался Кузьме образцом изящества. Как умел Аркадий занимать дам! Говорил комплименты и парадоксы, рассказывал чуть-чуть неприличные анекдоты, декламировал стихи своего сочинения, был находчив, остроумен и вместе с тем всегда немного грустен и загадочен. Аркадий намекал, что в его жизни была какая-то тайна: не то несчастная любовь, не то важное политическое дело, только он должен был отказаться от открывавшейся перед ним блестящей карьеры и замуровать себя в должности мелкого служащего в банке. Да, это натура талантливая, в сотый раз повторял про себя Кузьма свое мнение об Аркадии».
Не удивительно, что многочисленные Даши слетались на Аркадия как мухи на варенье. Ставя, между прочим, самого Аркадия в довольно тягостные ситуации: «Даша прекратила свои всхлипывания и вдруг спросила:
А вы и взаправду меня любите?
Если я произнес это слово «люблю», значит, это правда. Запомни, Даша, что лгать это унижать самого себя. Мы не должны лгать из чувства собственного достоинства.