Марина Крамер
Черная вдова. Вендетта по-русски
Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел привязчивая мелодия отдается в мозгу, висит на кончике языка, то и дело соскакивая, как конфетка-драже.
Ма-а-ам! Хватит! недовольный детский голос из соседней комнаты.
Хорошо, милый, я уже перестала.
Коротко стриженная брюнетка встает из кресла-качалки на балконе, тушит в пепельнице сигарету и возвращается в просторную спальню. Черные смятые простыни напоминают о бурно проведенной ночи, на тумбочке пустая бутылка из-под текилы и стакан с отпечатком красной помады. Женщина падает поперек постели, закинув за голову руки, и закрывает глаза. По лестнице кто-то поднимается, слышны твердые, уверенные шаги.
Еще не вставала? Возмущенный мужской голос выдергивает из охватившей все тело неги.
Женщина не открывает глаз, чувствуя, как рядом на кровать опускается такой родной и любимый человек, как его руки касаются лица, убирают со лба челку.
Не надо, Джек
Господи, да ты хоть наедине не зови меня этой собачьей кличкой! В голосе мужчины звучат недовольные нотки.
Не могу, уже привыкла.
Маринка, котенок начинает он, но женщина проворно переворачивается на живот и впивается в его рот поцелуем, не давая продолжить.
Я Мэриэнн, дорогой ты оговорился, да?
Все, на хрен! Не могу больше! Мужчина выворачивается из ее объятий и встает, распахивает окно настежь и морщится. Проклятая страна, проклятый город, проклятый дом! Ненавижу это все!
Из их окна хорошо виден собор величественное серое здание из камня, украшенное крошечными скульптурками святых. И сегодня вид его особенно раздражает мужчину. Этот собор слишком местный, слишком не такой, как церкви на его родине, слишком английский. Как и вообще все здесь
Брюнетка садится к самой спинке кровати, поджав под себя ноги, берет сигарету:
Успокойся, Хохол. Можно подумать, мне тут отлично! Но я терплю. Между прочим, именно ты притащил меня сюда.
Он резко разворачивается, в глазах едва сдерживаемая ярость.
Да! Это я сделал, я! И только поэтому ты еще жива, ты и наш сын!
Она сникает. Да, сын сын, пятилетний Грегори. Егорка. Он сидит сейчас в своей комнате и гоняет по монитору компьютера танки. Если бы не сын, давным-давно бы все было по-другому
Часть I
Спасти самое дорогое
Три года назад. Россия
Тихо, не ори! Хохол резко встряхнул плачущего Егора, цеплявшегося за его спортивные брюки. Иди к Даше, не мешай мне!
Мальчик обиженно всхлипнул и заковылял в сторону двери. Хохол даже не встал из-за стола, только покачал головой и продолжил перебирать бумаги. От цифр и непонятных слов болела голова, рябило в глазах, он совершенно ничего не понимал в этих отчетах, акциях и банковских счетах, но привлечь никого не мог никто не должен знать. Зажмурив глаза и сжав пальцами переносицу, Хохол откинулся на спинку кресла и замер. Через час нужно позвонить в больницу Валерке, их «штатному» доктору, узнать, как дела у Марины, а сил нет. Страшно так страшно, как никогда не было, даже на зоне, даже потом, когда смотрел в лицо смерти. Страшно, что во время очередного звонка Кулик произнесет фразу типа «Жека, я сделал все, что мог». Нет, нельзя об этом, нельзя Ветка, чертова ведьма, всегда говорила, что мысли материализуются. Даже она не в курсе, что Марина жива, даже домработница не знает, так и считает, что две недели назад похоронили они Марину Викторовну, а Егорка теперь сирота. Но так надо, потому что все еще жив брат Ашота, «заказавший» Наковальню. И этим тоже придется заняться ему, Хохлу, потому что он мало кому может довериться. И еще так хочется заехать в больницу, хоть на секунду, просто посмотреть на Марину, коснуться ее щеки, пусть даже она не почувствует, не поймет Но и этого нельзя. Хотя
Решение созрело моментально раз он не может пойти в больницу открыто, значит
Услышав шум в кабинете на втором этаже, Даша, сунув Егора сидевшему на кухне охраннику Аскеру, бросилась туда и обнаружила Женьку, лежащего на полу.
Господи, что случилось? Она присела около корчившегося на ковре Хохла, и тот простонал:
Прихватило что-то болит сил нет
Я сейчас Валерию Михайловичу позвоню, заторопилась домработница, но Хохол поймал ее за брючину:
Не надо его дергать пусть пацаны машину выгоняют, сами поедем Данила с тобой останется
Да, хорошо.
Даша побежала вниз, а Хохол сел на полу, спокойно дотянулся до пачки сигарет, закурил, прислонившись к ножке стола. Ну, да, обманул доверчивую Дашку, а что делать? Все должно быть натурально.
Через час он уже лежал на кушетке в приемном покое и делал вид, что вот-вот умрет от боли. Возле него стояли трое охранников и девочка-регистратор, заносившая данные в историю болезни. Наконец появился и Кулик, мельком глянул на искаженное мученической гримасой лицо пациента и распорядился:
Сразу в хирургию, будем наблюдать.
Пацаны домой езжайте пробормотал Хохол. С Дашки и Егора глаз не спускать порву!
Да поняли мы, Жека, отозвался худой, черноволосый Аскер. Доктор, а он надолго?
В смысле? не понял вопроса Кулик.
Ну, Петрович наш надолго здесь?
А-а! Это как пойдет. Если аппендицит прооперируем, недельку полежит, если другое что будет видно. Но в любом случае сегодня он здесь останется, мало ли.
Охрана покинула приемный покой, а Хохла уложили на каталку, и две молодые санитарочки с трудом покатили ее в хирургию.
В сорок пятую его, в двухместку, распорядился шедший следом Кулик. Перекладывайте, я сейчас зайду.
Он удалился в ординаторскую, а Хохол, которого девчонки ввезли в пустую палату, сказал:
Не надсаживайтесь, я сам, и перебрался на кровать.
Оставшись один, он встал, прошелся туда-сюда по чистой, прохладной комнатке, потом приник ухом к стене там, справа, в большой одноместной палате лежала Марина. Кулик организовал все очень грамотно, никому из персонала и в голову не приходило, что это та самая Наковальня. Она лежала под чужой фамилией, обритая наголо, похудевшая уже до неузнаваемости, с забинтованным лицом на всякий случай. Но была жива и на остальное Хохлу наплевать, только это важно.
За стеной ничего не происходило, никаких звуков не слышалось, да и как могло Марина без сознания, шуметь некому. Дверь открылась, и в палату вошел Валерка, укоризненно покачал головой:
Зачем встал?
Не гони, Валера, со мной все в порядке.
Я тебе покажу в порядке! загремел Кулик, поняв, что его провели. Зачем приперся?!
Валерка я не могу ты не представляешь, что это такое знать, что она есть и не видеть ее.
Да?! А зачем тогда ты все это замутил?! зашипел Кулик, приближаясь к нему вплотную. Я каждый день вынужден объясняться с главным врачом по поводу того, что у меня в одноместке лежит невесть кто!
Деньги-то я проплатил пусть твой главный заткнется! перебил Хохол, зло сверкнув глазами.
Ты же понимаешь то, что упало в больничную кассу, нашего главного волнует мало, вздохнул Валерка, садясь на стул у окна.
Я понял, кивнул Женька. Завтра пацаны привезут отдашь ему, скажешь, нашлись родственники, но приехать не могут. И пусть больше рот не разевает, иначе грохну.
Если бы все в жизни решалось так просто! Ну, что пойдем? Сейчас у сестер пересменок, в коридоре никого, тебя не увидят. Ты ж на ночь собрался остаться, насколько я понимаю? Хохол кивнул. Ладно, придумаю что-нибудь, чтобы вас не трогали.
Кулик поднялся и пошел к двери, Женька проследовал за ним. Почти бесшумно он проскользнул за Валеркиной спиной в соседнюю палату, защелкнул замок и только после этого, набрав в грудь воздуха и выдохнув, повернулся к стоящей почти у самого окна кровати. Маринина голова была повязана белой косынкой, глаза, обведенные темными кругами, закрыты, ресницы чуть подрагивали. Обе руки привязаны к раме кровати, и эти брезентовые ленты привели Хохла в ярость. Он распутал узлы, освобождая тонкие запястья, взял правую руку в свои, поднес к губам:
Котенок мой здравствуй, любимая это я, Женька.
Она не отреагировала, но Хохлу это было неважно, он и не ждал. Главное, что она жива, пусть пока и не отвечает, не видит, не разговаривает.
До самой ночи Хохол возился с Мариной, менял постель, умывал, обтирал губкой. Часов около десяти зашел Кулик, осмотрел пациентку и сам подключил капельницу с белковой смесью.
Валерка, что ж она так похудела? грустно спросил Хохол, наблюдая за тем, как раствор каплями падает в прозрачную трубку, а из нее стекает в подключичный катетер.
Кулик промолчал. Спорить с Хохлом и возражать бесполезно когда дело касалось Марины, тот вообще терял способность рассуждать здраво. Посидев еще немного, Валерка ушел к себе в ординаторскую, а Хохол осторожно прилег на край широкой кровати, обнял неподвижное тело Марины, уткнулся лицом в шею и застонал от собственного бессилия.