Из дверей выходит Володя Бобров, его встречают несколько человек: отец, мать, сестра, Сева Бобров и его друзья Олег Белаковский и Саша Никитин.
Отец (Михаил Бобров) держит в руках фотоаппарат: «Так друзья-приятели, встаньте-ка вместе, поплотнее. Будем фотографию делать. Сначала все вместе, а после только наших спортсменов Дайте только приноровиться, дело для меня новое, непривычное»
Фотография. Володя Бобров, Сева Бобров, Тоня Боброва, Саша Никитин, Олег Белаковский. Эта фотография появится ещё несколько раз в фильме, напоминая об ушедшем безвозвратно детстве.
Интервью: Олег Белаковский, врач: «Для детей время всегда счастливое, если нет войны и голода Мы гоняли мяч, и нас наполняла неописуемая радость В те годы мы были, как говорится, не разлей вода. Кто бы мог подумать, что нагрянет война, и нашу дружную компанию разметает по свету и что встретимся мы только после войны, после разгрома Германии Жизнь непредсказуема».
Зима. Во дворе дома залит каток. Мальчики сидят на низеньких лавках и прикручивают шпагатом к валенкам «снегурки», затем с восторгом бегут по льду, юрко скользя между взрослыми.
Сева: «Мама сказала, что будет пирожными награждать нас. За каждый гол пирожное!»
Сашка Никитин: «Ну, я теперь столько мячей загоню в ворота! Алька, слыхал?»
Олег Белаковский: «Что?»
Сашка Никитин: «После игры бежим к Бобровым пирожные трескать».
Олег Белаковский: «Какие пирожные?»
Сева: «Запечённое тесто с сахаром. Вкуснятина. За каждый гол пирожное».
Олег: «Ого! Стимул!»
Сева: «Что?»
Олег: «Стимул».
Сева: «Не понимаю. Что это?»
Олег смеётся: «Это когда есть ради чего».
Сева: «А просто так? За интерес? Игра же, Алька! Стимул, говоришь? Так игра и есть тот самый стимул»
1935. Сестрорецк. Школа.
Дети сидят за партами. В класс входит учительница литературы, Наталия Васильевна, дети дружно встают, как положено в школе. Учительница останавливается у окна и смотрит не на учеников, а куда-то в окно, где на фоне синего неба графически чётко вырисовываются тонкие голые ветви. Наконец поворачивается к ученикам. И вместо приветствия тихо, торжественно: «Сегодня мы начинаем Пушкина. «Люблю тебя, Петра творенье«» Внезапно замолкает и после паузы в мёртвой тишине восклицает: «Боже мой, какие вы счастливые! Рядом Ленинград. Рядом Мойка Медный всадник Вы живёте в краю белых ночей Пройдут годы. Судьба разбросает вас. Но нигде вы не перестанете быть ленинградцами. Нигде»
Дверь в класс открывается, входит директор школы. Ученики опять встают, громко хлопая откидными крышками парт.
Директор: «Здравствуйте, ребята. Садитесь. Наталия Васильевна, разрешите? Я коротко, всего несколько слов Я зашёл к вам, чтобы сообщить очень хорошую новость. Наш город, наш славный рабочий Сестрорецк, выставил свою хоккейную команду на первенство Ленинградской области среди школьников. Из вашего класса в команду вошли Олег Белаковский, Александр Никитин и Всеволод Бобров. Из старших классов в команду Владимир Бобров, брат Севы».
Мальчики один за другим встают. Их лица радостно сияют.
Директор: «Поздравляю вас, ребята. На вас ложится большая ответственность защищать честь Сестрорецка на спортивном поле. Теперь это не матч во дворе, а настоящее, официальное состязание».
Стадион. Игра в хоккей с мячом. Сева обходит соперников и забивает мяч в ворота. Ещё обводка, ещё гол.
Команда возвращается в Сестрорецк. Сева и Володя входят в квартиру, сбрасывают верхнюю одежду, входят в комнату и видят пианино.
Мама обнимает сыновей: «Ну как? Выиграли?»
Володя: «Да Мам, а это что?»
Мама: «Пианино».
Володя: «Вижу, что пианино. Но зачем оно тут?»
Мама: «Будете учиться музыке. Надо не только мячи гонять, но и приобщаться к культуре».
Володя и Сева в один голос: «Ну мам! Ну нет! Ну»
Тоня: «А я вот хочу учиться музыке. И буду».
Интервью. Всеволод Бобров: «Маме страшно хотелось сделать из нас музыкантов. И вот всех нас троих Володю, Тоню и меня представили приглашенному педагогу Начались занятия. Для нас с Володей они были сущей пыткой: стоило только начаться уроку, как во дворе, словно назло, раздавался звон мяча, завязывались жаркие схватки. Мы крепились десять-пятнадцать минут, а затем под разными предлогами покидали комнату и, конечно, уже не возвращались к месту нашей пытки».
Параллельно с этими словами зритель видит двор сквозь окошко, множество мальчишек с клюшками, детей на санках.
Сева выходит в коридор. Там его ловит мама: «Куда?»
Сева: «Мам, по нужде надо очень»
Мама: «Приспичило?»
Сева: «Просто невмоготу».
Он притворяет за собой дверь, но не плотно, затем мы видим, как его рука тянется за коньками.
Мама: «Стой! А коньки зачем? А ну вернись!»
Сева бежит без оглядки по искрящемуся снегу.
Голос Всеволода Боброва за кадром: «Мама сердилась, но потом поняла, что мы в этом деле безнадёжны, и занятия продолжила только Тоня»
1937. Сестрорецк. Школа. За окном буйная солнечная весна.
Ученики в классе. Учитель и директор у доски.
Директор: «Вот вы и окончили семилетку, ребята. Теперь многие из вас пойдут по стопам своих родителей, будут осваивать рабочие профессии. Насколько я понимаю, большинство идёт в фабрично-заводское училище при нашем заводе. Правильно?»
Ребята хором: «Правильно!»
Директор: «Вот и хорошо. Молодцы Ну а тем, кто остаётся в школе дальше, я желаю усердия и успешно грызть гранит науки».
Заводской цех. Сева Бобров возле токарного станка смотрит, как работает его наставник Иван Первухин.
Первухин: «Это, брат Сева, знаешь ли, превыше всего. Ведь мы теперь кто? Хозяева страны. Мы за всё, что делается у нас на земле, в ответе. Так что давай всегда и во всём показывать другим, как жить надо. Честно. Ясно. Прежде всего, для людей. А потом уж и для себя»
Сева: «Иван Христофорович, а если из меня не получится хороший рабочий?»
Первухин: «Как так? А я тут на что? Почему не получится?»
Сева: «Ну а вдруг? Ну, если, к примеру, руки у меня не из того места»
Первухин: «Это ты брось, брат. Это ты на всякий случай выдумываешь оправдание, на случай, если где-то напортачишь А ты не портачь, делай нормально, себя в работу вкладывай, и всё получится. Главное не суетись, не торопись, тогда сделаешь точно, наверняка Конечно, не обязательно ты станешь лучшим из лучших, но уж руками завсегда наладить сможешь что угодно. За это я ручаюсь»
Улица Сестрорецка. Клуб. Полный зал. На экране хроника последних событий: идут толпы людей с транспарантами «Смерть врагам народа». Лица зрителей напряжённые.
Сестрорецк, ветер метёт по улице жёлтые листья.
Сева Бобров подходит к заводским воротам. Его останавливает Иван Первухин.
Первухин: «Погоди, Сева, постой со мной, покурим».
Сева: «Я ж не курю, Иван Христофорович».
Первухин: «Да и я редко балуюсь».
Сева: «А почему здесь? Можно и внутри».
Первухин: «Успеется»
С территории завода выезжают две чёрные машины. Первухин провожает их настороженным и испуганным взглядом.
Сева: «Начальство?»
Первухин: «НКВД Двух инженеров нашего ФЗУ арестовали».
Сева: «Арестовали? За что? Враги народа?»
Первухин: «Я с ними бок о бок против Юденича стоял под Питером. Бок о бок Они не враги»
Сева: «Тогда почему?»
Первухин: «Не знаю Ошибка Или подлость чья-то Ты знаешь что, Сева, ты друзьям верь и от друзей не отворачивайся. Всякое в жизни случается, но ты не отворачивайся. Человек и оступиться может, согрешить, но ты удержи его, не дай упасть, не дай утонуть»
Сева: «А как же подлость?»
Первухин: «А вот подлость это всё одно что предательство. Такого прощать нельзя».
Сева: «А если друг предал? От него всё равно не отворачиваться?»
Первухин: «Если друг предал, это уже не друг. Дружба это святое. За друга жизнь свою отдают. Дружба это единственное, на что опереться можно»
Интервью. Хлопушка. Михаил Бобров, отец Севы: «Вроде бы мирное время После революции уж семнадцать лет минуло, а столько преступного элемента было!.. Всё гражданская война виновата Шпана, карманники, бандиты Ножи, финки, а то и наганы в ход пускали Ну и всякие, которые из бывших, которые не приняли Советскую власть, этих элементов тоже хватало. Непростые времена, очень непростые Поначалу арестовывали бывших, ну, которые из офицеров или просто из зажиточных. А потом врагов стали выявлять среди своих, среди наших рабочих. Со многими мы вместе революцию делали, и вдруг вредитель, враг народа! Как так? Я не понимал этого Тяжело было и, чего скрывать, страшно Вины за собой не чувствуешь никакой, а всё одно прислушиваешься к шагам за дверью: не за тобой ли приехали»