Меценат протянул мне визитку и учтиво поклонившись, отправился по своим делам. Ночь, спускающаяся на Стамбул, окутала меня успокаивающим саваном.
ЕСЛИ НЕ ГОСПОДЬ НАС ВСТРЕТИТ ТАМ, ТО КТО?
Манька, беги!!! рёв Степана едва пробился через лошадиное ржание. Топот. Крики. Треск деревянных домов, пожираемых пламенем. Плач детей. Раненым волком бросаясь на напавших печенегов, Степан рубил наотмашь, плечи гудели. Рубаха быстро намокала на груди от крови и пота. Саднило под рёбрами. Горло, словно обожжённое кипятком пылало.
Окружённый толпой врагов, Степан шатался, переступая с ноги на ногу. На него двинулись сразу трое. Превозмогая боль и пытаясь удержать меч в слабеющей руке, взмахнул клинком. Звон. Жгучая боль под сердцем и острая обида. Комок в горле застыл, не родившись криком. Естество сжалось внутри, заклокотало и ухнуло, как будто провалилось в бездонный колодец.
Ветер, живой и лёгкий, резво играет в ветвях бамбука, шелестя его листвой. Он летает между молодых побегов, взмывает ввысь, путается в сизых и белых облаках. Протяжен звук циня, вторящего этой забаве в ответ. Ноты складываются одна к одной в мелодию.
Байлун белый дракон, сегодня благосклонен к погоде в этой Поднебесной. Тепло. Едва различимая дымка над горизонтом в послеполуденное время больше похожа на зыбкий утренний туман.
Царство гармонии. Место созидания и творения. Место силы. Плавное и стремительное течение времени, лёгкая и тяжёлая судьба, мягкая и твёрдая сущность. Всё в этом бытии двойственно и пронизано балансом.
Балансом с миром. Балансом с движением. Солнце заходит и восходит. Утром дождь падает на землю, чтобы к вечеру снова подняться в облака, испарившись. Зима наступает, чтобы вскоре обернуться летом, а дождливая осень, окрашивая в жёлтый цвет вечнозелёные листья бамбука, перекликается с молодой весной, дающей свежим и юным росткам невероятную силу и энергию для движения вперёд.
Нахлынувшие образы, мысли и знания мощным водопадом прижали Степана к земле. Потом всё прошло. Он просто лежал на траве и смотрел в небо. Ничего не болело. Он сел, приготовившись скривиться или крякнуть, но тело было послушно и сильно. Напротив него стоял человек в оранжевом халате, с раскосыми, как у монгола, глазами, и улыбался. Его бритая голова была круглой, словно яйцо.
Степан посмотрел на него и спросил хрипло.
Ты кто? Где я?
А где тебе надо быть? ответил незнакомец, и голос его прозвучал музыкальными переливами церковных колокольчиков, как у отца Игната на колокольне.
Мне? замешкался Степан, Марья где? Что это за Поднебесная? Почему я цел?
Как много вопросов. Ты еще спроси, как звучит хлопок одной ладони? улыбнулся узкоглазый.
Одной ладони? Как это? Степан встал.
Незнакомец оказался ниже ростом почти на голову. Чувства тревоги, беспокойства, желания бежать, зачем-то умирать, постепенно таяли в душе Степана. Внутри стало спокойно.
Марья. Тёплое чувство того, что с ней всё хорошо не покидало его. Её красивый образ стоял перед его глазами.
Пойдём со мной, Си ДиФен, сказал проводник. Если тебе повезёт и Яньло Ван, Владыка преисподней, будет к тебе благосклонен, то лет через пятьдесят ты встретишься со своей Ма Ли Я.
С кем? непонятливо переспросил Степан.
С женщиной твоей! Где она сейчас не знаю, но этот вопрос можно уладить. Сейчас пошли пообедаем и я расскажу тебе, что и как у нас тут устроено.
КУВШИН С ЛАВАНДОЙ
«За утреннею дымкой в дали,
Смотрю я сквозь сердца.
Где был рассвет, там грянет ночь,
Где ночь была, да будет свет.»
Подражая Ли Бо.
Утром, как обычно выполнив все дела по написанию отчётных грамот и отправив посыльного в столицу, Ли Цзи плотно позавтракал, вкусив просяную кашу, сливы и немного козьего сыра. Погода хмурилась, хотя утренняя рассветная дымка обещала обратное, но настроение у мироздания переменилось, собирался дождь.
Жена суетилась по дому, служанки помогали ей. Дети ушли в школу: младший Ли Вэнь еще только постигал основы счёта и посещал младшую группу, старший Ли Цюнь уже ловко писал иероглифы и вовсю читал, подспудно увлёкшись скульптурой и лепкой из глины.
Провинциальный город Сюлинь, что к югу от столицы Бэйцзина, славился своими гончарными мастерами, и Ли Цзи тешил себя надеждой, что старший сын пойдёт по стопам деда, великого гончара Поднебесной Ли Янкая.
К обеду старший сын вернулся из школы, притащив с собой в котомке несколько статуэток из глины, и поставил их возле камина, где обычно хранил свои лучшие работы.
Ли Цзи, добро улыбаясь, спросил сына:
Сам сделал? Или взял у кого?
Сын, хищно посмотрев на отца, заорал:
Заткнись! Не трогай! и, пнув подвернувшегося кота ногой, выбежал из комнаты с криком.
Ли Цзи немного ошалел. Что это? Переходный возраст?
Гнаться за мальцом настроения не было и, решив поговорить с женой вечером, Ли Цзи пошёл на центральный базар, узнать, чего новенького творится в округе.
Рынок гудел ульем: покупали, продавали, спорили, завозили, увозили, разгружали. Ли Цзи, по долгу своей службы, был статистом высшего разряда, систематизировал информацию по северному уезду Сюлиня и отправлял данные в столицу. Приходилось быть в курсе всех событий, особенно, их количественных показателей. Базар прекрасное место для получения свежих новостей.
Там судачили обо всём. Постепенно Ли Цзи уловил интересную нить: то там, то тут судачили о демонах-душепийцах, которые повадились нападать на людей после прошлого полнолуния. После этого люди превращались в неразумные создания, не способные ни на что, кроме поедания пищи и справления естественных надобностей.
Ли Цзи таким сказкам старался не верить, мало ли чего болтают, хотя в каждой сплетне есть только доля сплетни.
А еще они притворяются игрушками и выпивают души детей, трещал торговец специями По Ван, отвешивая порцию лютого перца очередному покупателю.
Эй, Ли Цзи, привет, крикнул он, Как твои дела?
Спасибо, ничего, а что ты там про детей говоришь? переспросил Ли Цзи.
Да то, что намедни у тётушки Као, племянника демон сделал безумным! Выпил всю душу! Как теперь бедолаге жить? Одному Будде известно
Вон как, ты правда веришь в это?
Да мне не надо верить, я сам видел, ответил По.
Нездоровые ощущения появились внутри у Ли Цзи, словно горчицу козьим молоком запил, как-то всё стало тошнотворно.
А как он действует, этот демон? спросил Ли
Мне почём знать начал было По.
Его перебил подошедший Сяо Даосин, одинокий отшельник, вроде бы монах, живущий на окраине города.
Это не демоны, а мелкие злые духи Чу-Чхи, сбежавшие после проделок Девятихвостой Лисы из Преисподней. Почти всех отловили, осталось поймать еще пятерых, самых злобливых, которые сначала бешенством поражают душу, а потом выпивают её, и ищи-свищи их по всей округе.
Бешенством? у Ли Цзи зашевелились волосы на голове, У меня сынок старший сегодня накричал на меня, избил кота, как-то странно было это всё, еще гору статуэток притащил домой из школы!
Статуэток? Вот дурень, он сам притащил духов домой, давно это было?
Да часа два назад!
Есть еще шанс спасти его, бежим! Захвачу только кувшин с лавандовым маслом, Чу-Чхи страсть как падки на ароматы.
Сяо Даосин, Ли Цзи и оставивший свою торговлю на помощника По Ван, стремглав бросились к дому чиновника.
Там стоял переполох.
Бившийся в припадке злости и истерики, старший сын Ли Цюнь, бросался на мать и служанок с чайником кипятка. Дома был страшный беспорядок, служанки плакали навзрыд.
Одной досталось горячей воды на лицо, а жена Ли Мао пыталась обуздать сына, но тот еще пуще принимался ругаться и раскидывать вещи.
Успели! радостно закричал Сяо Даосин, врываясь в переднюю комнату и доставая из сумки кувшин с крышкой.
Точно? испуганно спросил Ли Цзи.
Точно, дальше дело техники. Статуэтки потом нужно разбить молотком! Эй, Чу-Чхи, а ну домой, громогласно закричал он, надвигаясь на застывшего вдруг сына статиста.
НА ВЫСОКОМ БЕРЕГУ РЕКИ РАВ
Так, давай рассказывай, строго сказал Важдяй, глядя на заходящее солнце.
Ты помнишь тридцать шестой год? ответила Верья-Патяй, закутываясь в красную шаль, что плащом свисала почти до самых стоп.
Вечерело. Будапешт окрашивался в розовые оттенки в тон угасающего светила. Даволков выдался на редкость тёплым. Однако, зиму никуда не деть, хоть плюс десять, а всё равно пробирает.
Кто ж не помнит, тогда потрясло всех основательно. Да, что там потрясло, вытрясло всех, как старый пыльный картофельный мешок.
Да, уж! Норрова-Апаручи звонила, говорит в Устье Яика опять что-то не спокойно, капища оживают, старое поднимается опять.