Поэтический постскриптум
Стихи теперь не могут быть красивыми:
ведь правда стала безобразной.
Отныне опыт
единственная плоть стихотворений.
Пока он богатеет,
питаются стихи и, может быть, становятся сильнее.
Болят мои колени,
и пред Поэзией я больше их не преклоняю,
но только свои опытные раны
в подарок предлагаю.
Эпитеты увяли:
теперь я только играми рассудка
Поэзию свою приукрашаю.
Но я не перестану ей служить,
пока нужна ей буду.
Она одна мне помогает позабыть
закрытый горизонт грядущего.
Фомас Иоанну
Улица Гиппократа, 15
Государственная литературная премия ГрецииНоминация «Литературный дебют»2012Издательство «Шекспирикон»,Афины, 2011(С. 9, 13,14, 26, 4445)Штормовое предупреждение
Сколько ты ещё продержишься
На этом снежном склоне
Где упражняются
В слаломе и фрирайде
Мастера стихотворцы
Вовремя обходящие
Любое препятствие
Рано или поздно
Сорвёшься с какого-нибудь обрыва
Забыв поставить точку
Или что ещё хуже
Глупо шлёпнешься
Не поставив своевременно вопросительного знака
И станешь посмешищем
Взыскательного общества
Жадного до любого
Восклицательного унижения
Бросай это дело пока цел
Надвигается снежная буря
А мы уже числимся пропавшими без вести
Среди всех этих многоточий
Вскрытие
После того как его вытащили из моря
Он несколько дней просыхал
Его отбивали как осьминога
Чтобы душа в нём хоть немного смягчилась
Но он не исторгал изо рта
Последнего слова
Не желал очищаться
От своей последней воли
И соль на его теле
Была как пот морской глубины
Куда он вошёл и откуда вышел
С напором любовника
Знающего что каждый раз
Может оказаться последним
В зубах он упрямо
Сжимал ракушку из тех что
Собирал ребёнком
Сувенир пучин
Оберег для тех которые
Пожелали ходить пешком
По морю
Поймал день?
Не торопишься ты ловить день
Время едет верхом на своём мопеде
А ты ползаешь по комнате на четвереньках
Ища
Любимую ногу
Новый день
Застаёт тебя на полу
Пытающегося забраться
В нору сна
Меры предосторожности
Скажи стихам
Чтобы долго не сидели на солнце
Чернеют чернеют стихи
И белые их поля
Сжимаются покраснев
От тревоги ожогов
Начни наконец жить в тени
Или хотя бы намажься кремом от загара
Обеспечь себе элементарную безопасность
Потому что эта дыра души
Разрастается изо дня в день
И во что впитается
Всё сияющее излияние жизни?
Всё транжирство божественного?
Что будет отфильтровывать
Ультрафиолетовый ужас?
Теперь когда мы обнаружили
Что шрамы на нашем теле
Изменили цвет и размер
И проступают на коже как финальные титры
Потеря высоты
Небо находится
В свободном падении
А ты от малейшего
Землетрясения пугаешься
Не дай бог земля
Уйдёт у тебя из-под ног
Может быть мне и завидно
Что ты смотришь в оба
А я пялюсь вверх
Спотыкаясь то тут, то там
Измеряя насколько снизился
Детский горизонт
Надеясь, что настанет день
Когда мы презрев гравитацию
Будем падать в сторону звёзд
Может быть мне и завидно
Что ты крепко стоишь на ногах
А я говорю о вещах беспочвенных
Но ты помнишь дружище как мы за одну ночь
Вымахивали в высоту
И просыпались готовыми
Схватить небо за пятки?
А теперь это небо
Висит у нас над головой
И ты на него даже не смотришь
Кроме как если закапает дождь
Тогда ты его проклинаешь
Что посмело заплакать
О высоте которую потеряло
В детских глазах
Фомас Цалапатис
Утром резня, господин Крак
Государственная литературная премия ГрецииНоминация «Литературный дебют»2012Издательство «Экати»,Афины, 2011(С. 11, 21, 29, 35, 43)Бочка
Бочка
Как-то утром господину Краку взгрустнулось. Он залез на бочку с селёдкой и стал смотреть в небо. Ему нравилось считать падающие самолёты. Вокруг него старики запускают воздушных змеев, и жидкая зелень. И яма, куда попадает в конце концов самое глубокое из недоумений, зарезанное, или просто защекоченное насмерть. Слышится кашель в темноте, а господин Крак всегда улыбается в самый неподходящий момент. Воздушные змеи цепляются за провода, и стариков бьёт током. Господин Крак смотрит на них. Смотрит на них и ест яблоки.
Отзвук
Господину Краку не спится. Орда гуннов не даёт ему заснуть. Каждую ночь повторяется та же история и его изводит. Один и тот же грохот сдёргивает одеяла, один и тот же грохот раздвигает шторы, раздвигает веки. Подковы их лошадей оставляют выбоины на мостовой. Из их сердитых ноздрей вырывается пар. От суровых, огороженных железом взглядов кровь стынет в жилах. От того, как они счищают с клинков человеческие останки, кровь стынет в жилах.
Они шумят, затачивая свои мечи, и шумят, поедая сырое мясо, шумят, с рёвом бросаясь в атаку, и шумят, насилуя монахов. Шумят, сжигая деревни, и шумят, создавая свои империи. Но прежде всего они шумят, когда, напившись на своих свадьбах, задыхаются от крови в переломанных носах, спящие густым сном.
Разумеется, всё это случилось в 450 году до н. э., то есть за века до того, как господин Крак лёг в постель.
Коробка
Есть у меня одна маленькая коробка, в которой постоянно кого-то режут.
Она чуть побольше коробки из-под ботинок. Чуть попроще ящика из-под сигар. Не знаю, кто и кого, но кто-то кого-то режет. Звуков оттуда не доносится (кроме тех моментов, когда они доносятся). Я ставлю её на этажерку, на стол, когда хочу провести немного времени, глядя на неё, подальше от окон, чтобы не пожелтела на солнце, ставлю её под кровать, когда хочу почувствовать себя хулиганом. В ней кого-то режут, даже когда в доме праздник, даже по воскресеньям, даже в дождливую погоду.
Когда я нашёл коробку где и как, не скажу, я с удовлетворением принёс её домой. В тот момент я думал, что услышу шум моря. Но там внутри происходит резня.
Мне уже дурно делалось от шума, от понимания происходящего, от разворачивающихся в коробке событий. От самого её присутствия мне делалось дурно. Нужно было что-то предпринять, избавиться от неё, успокоиться, принять ванну. Нужно было решить этот вопрос.
Так я отправил её по почте одному своему другу: у меня есть один друг, нужный только для того, чтобы дарить ему подарки. Я завернул коробку в невинную цветную бумагу, перевязал невинной цветной ленточкой. В коробке с письмами лежит коробка, и в этой коробке кого-то режут. Лежит себе в почтовом ящике и дожидается моего друга. Такая дружба, которую я поддерживаю только для того, чтобы дарить подарки.
Стихи одного плохого человека
Теперь мои дни спокойны, и сон мой крепок по ночам.
Джек Лондон, «Лунный лик»
Сначала мы разорвали с ней отношения.
Потом разорвали ей горло.
У мадам де Сталь была большущая шляпа,
три кошки и корзинка, полная сонных ящериц.
Она была женщиной
из тех могучих женщин
с широким тазом,
готовых родить целый спозаранку продравший глаза легион,
готовых столкнуться с бронетранспортёром
и наблюдать, как сминается листовое железо,
причём сами они отделаются парой царапин
и, быть может, лёгкой удовлетворённой улыбкой.
Жизнь, полная стонов, мозолей и плоти.
О, жизнь с безвольно повисшими руками,
расстилай на полу свои пластиковые пакеты:
по ним пойдёт сейчас
тишина, бабёнка с кривыми ногами,
а ты смотришь, только смотришь и просто смотришь.
Но: сперва отношения,
потом горло.
Старая угроза моей влажной археологии,
наконец-то я с тобой расквитался.
Абсурдный страх моего детства, страх
абсолютный.
Наконец-то я узнал твою меру.
Наконец-то измерил твоё падение.
Ответы
В один решающий день публика потребовала, и господин Крак согласился. Он даст ответы! Он мобилизовал самые редкие слова. Украсил их значками облечённого ударения и густого придыхания[2]. Почистил зубы, отрепетировал свою речь, надел очки. Бот он поднимается на трибуну, а под ним океан взглядов.
Господин Крак немеет, а публика, без нетерпеливости, но и без терпения, на него смотрит. И так уже не один день. Господин Крак нежданный истукан, не могущий заговорить, не могущий хотя бы иносказательно стряхнуть с себя это свойство, эту инертность, бессилие, эту трещину своего имени. Произнести речь и возвратиться восвояси. Туда, где отзывы, в конечном итоге, не так уж и много значат.