Походы на рынок весёлое развлечение. Вот наши женщины просят меня помочь им поторговаться при закупке фруктов и овощей:
Почём пучок редиски?
50 франков. (20 центов)
А поркуя 50 франков? В прошлый раз было 40?? Слава, скажи ему, пусть отдает по 40! я доплачиваю из своего кармана дискутируемые 4 цента.
Приёмы в посольстве СССР в Ниамее проходили довольно интересно было много вкусной жратвы и вдоволь выпивки. Посол разрешал мне для пользы дела приглашать медицинскую общественность города польских врачей и полковника медицинской службы французской армии. И поляки, и француз на халяву всегда набирались прилично. Один поляк как-то основательно накушался на приёме, но всё-таки напросился ко мне домой для продолжения. Тут он спёкся и уснул на стуле. Ко мне заглянул чёрный сосед по дому я затащил его с его красавицей женой для чуть-чуть выпить. Нашу выпивку скрасила лужа, побежавшая из-под поляка к выходной двери, соседка хохотала до икоты.
Советские дипломаты во время приёма не пили работали. Но когда иностранцы убирались восвояси, то тут уж мы брали своё. Пили, пели, танцевали Уже упомянутая Ирина однажды так набралась, что выдала своему мужу:
А ты вали, у тебя не стоит!
Если честно, то мне как-то даже стало жалко не Александра, а Ирину: трудно представить себе мужика, у которого бы на её костляво-прыщавое существо я не говорю «встало» даже что-то пошевелилось.
Мы хорошо дружили с польскими врачами. Когда Марек Брониковский и его жена-француженка Мишелин приходили к нам, я ставил на стол литровую бутыль виски, сигареты, минеральную воду «Перье» моя доброта объяснялась очень просто: все напитки и сигареты мы получали беспошлинно, то есть в три раза дешевле, чем в магазинах города. Я и жена пили мало, но поляк и француженка не уходили, пока бутылка не становилась пустой. Частенько где-нибудь в час-два ночи Марек говаривал:
Слава, ну пийдем до «хи-фи»!
«Хи-фи» это единственный ночной клуб в городе, где можно было потанцевать. И мы отправлялись туда на машине, которую Марек вёл, что называется, на «автопилоте». Обратно шли пешком. Чудесные безопасные времена в Африке
5. Порнографическая хирургия
Приятель мой тогдашний, Миша Давыдов, говаривал:
Это не хирургия, а порнография какая-то имея в виду дурное выполнение хирургической операции кем-либо.
Позже я открыл, что порнографической может быть названа не только выполненная «через задницу» операция, порнографическими были и некоторые наши профессора, целые больницы, система подготовки отечественных врачей, да и вся наша жизнь в СССР частенько смахивала на порнографию.
Про всю порнографию нашей советской жизни и советской медицины и писать-то даже под интригующим названием «Порнографическая хирургия», достаточно скучно, а уж читать-то тем более. Но это совсем не одно и тоже
6. Мои евреи: первое падение
Вот Мотыле любит Риву,
Но у Ривы отец раввин.
А раввин говорит часто
И всегда об одном:
«Ей нужно большое счастье
И большой дом».
Так жалко, что сердце ноет,
Воет, как паровоз,
Ведь если у Мотыле есть что большое,
Так это только нос
Глупо отрицать тот печальный факт, что в молодости мне больше всего хотелось просто жрать и, грубо говоря, физического женского тепла.
На новогоднем вечере медицинского училища толстушка Татьяна завлекла меня своими многообещающими глазами. Я стал высчитывать: «Татьяна живет у магазина «Москва» в случае фиаско я доберусь до дома за десять-двадцать минут».
Меня в тот вечер очень красиво «лажанули». После первого поцелуя на лестничной клетке моя толстушка тяжело задышала и жарко прошептала мне в ухо:
Пошли ко мне.
«Во даёт!» успел я только помыслить, а Татьяна уже ключом открывала обитую чёрным коленкором дверь и таинственным жестом пригласила меня следовать за ней.
В прихожую из комнат доносились лишь звуки телевизионного концерта. Едва я снял своё на «рыбьем меху» пальтишко, дверь отворилась и нам открылось нечто, что по моим убогим представлениям могло конкурировать только с пещерой сорока разбойников из восточной сказки про Али-бабу.
Глупо отрицать тот печальный факт, что в молодости мне больше всего хотелось просто жрать и, грубо говоря, физического женского тепла.
На новогоднем вечере медицинского училища толстушка Татьяна завлекла меня своими многообещающими глазами. Я стал высчитывать: «Татьяна живет у магазина «Москва» в случае фиаско я доберусь до дома за десять-двадцать минут».
Меня в тот вечер очень красиво «лажанули». После первого поцелуя на лестничной клетке моя толстушка тяжело задышала и жарко прошептала мне в ухо:
Пошли ко мне.
«Во даёт!» успел я только помыслить, а Татьяна уже ключом открывала обитую чёрным коленкором дверь и таинственным жестом пригласила меня следовать за ней.
В прихожую из комнат доносились лишь звуки телевизионного концерта. Едва я снял своё на «рыбьем меху» пальтишко, дверь отворилась и нам открылось нечто, что по моим убогим представлениям могло конкурировать только с пещерой сорока разбойников из восточной сказки про Али-бабу.
Это была приличных по московским понятиям размеров комната, забитая на 90 % её площади добротной и красивой мебелью столами-столиками-креслами-стульями-диванами и полными всякой ценной всячиной шкафами, все стены комнаты были укутаны коврами и гобеленами с картинами и часами поверх них. Центром комнаты был стол со скатертью-самобранкой, уставленной необыкновенными яствами: сервелад-сыр-с-большими-дырками-севрюга-чёрная икра-икра красная-мясо-мясо-мясо Свет огромной хрустальной люстры только частью утопал в сказочных узорах мягких ковров, другая часть его отражалась от бесчисленных хрустальных ваз, фужеров-бокалов-рюмашек и, преломившись через золотое-рубиновое-или-просто-водочное содержимое последних, лениво поблескивала на мельхиоровых вилках-ножах-ложках Как-то сразу мучительно захотелось просто сесть и пожрать всего этого великолепия.
Руководящим и интеллектуальным центром небольшой семейной компании являлась высокая брюнетка с классическими чертами лица и умными спокойными глазами.
Танюш, проходите к столу, после танцулек-то есть хочется. А это, наверное, Слава?
Она протянула мне свою ладонь с красивыми пальцами, украшенными многочисленными кольцами и перстнями.
Мама, он мне всю дорогу рассказывал про Шолом Алейхема, читал Багрицкого. И ещё Уткина про какого-то там Мотыле закладывала меня Татьяна своей мамане.
Потом она повернулась ко мне:
Моя мама учительница литературы.
Да-а-а? недоверчиво пропела мама. А вы что еврей?
«Вот он момент истины» подумал я и проглотил слюну. Но мне так хотелось жрать, что я не смог обмануть ожиданий литературной мамы и тут же продал своих русско-татаро-монгольских предков:
Квартерон
Через несколько дней Татьяна поймала меня в коридоре между занятиями:
Приходи с друзьями в пятницу на обед мама пригласила. Предки до воскресенья уезжают на дачу на этот раз я вознагражу твои желания.
Я звоню своему приятелю Юрке с фамилией Бабьяк, реально отражающей не только его сексуальную ориентацию, но и основной стимул к жизни:
Юрка, живём! Имеем хату с пятницы на субботу! Интеллигентнейшая еврейская семья ищет мужа для своей дочери я вхож в дом на покушать с правами потенциального жениха. Небольшое осложнение нужны доказательства моей принадлежности к хорошему еврейскому обществу. Бабьяк, в обмен на моральную поддержку, я тебе и твоей даме кто там у тебя сейчас? гарантирую не только отдельную комнату на всю ночь, там хо-ло-ди-и-ильник ломится от жратвы!!!
Но у меня Ирина она из старинного русского дворянского рода.
Чувак, о чем ты говоришь? Твои древние предки никогда не были расистами. А уж эти вообще приличные люди: папа директор гастронома и мама со знанием литературы, ничего общего с антимонархическими эсэровскими евреями-террористами. Ты там сделаешь пару аккордов на пианино «Берштейн», споёшь им про Дуверлея-с-Доротеей мама-с-папой заплачут навзрыд!
Юрка превзошёл мои ожидания. В какой-то момент я даже стал опасаться, что учительница литературы, очарованная приведённым мной еврейским вундеркиндом, никуда не поедет, и опять я буду вынужден утолять свой сексуальный голод только за счёт перераспределения крови от таза к желудку.
Как же мне было прервать явный перебор Бабьяка?!
Рояль весь был раскрыт,
И струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас
В гостиной без огней
Тут я вспомнил о коробке из-под сигар, набитой оловянными солдатиками, подаренных мне Юркой.