(05.06.1942 года после формирования и укомплектования 338 стрелковая дивизия была переподчинена 43-й армии и уже 22 июня 1942 года была выдвинута на передовые позиции. 1138 стрелковый полк, понёсший большие потери, был выдвинут во второй эшелон дивизии в район высоты 233,9 между населёнными пунктами Мусино-Ефаново-Износки. Здесь полк доукомплектовывался и 4 августа был введен в первый эшелон, заняв район Коркодиново-Науменки).
После излечения в прифронтовом госпитале младший лейтенант Берзин возвращался в свой полк. Дорога от госпиталя до штаба полка шла по цветущему разнотравьем полю и пролегала через круглую дубраву, густо поросшую кустарником.
Ни взрыва снарядов, ни свиста пуль, ни оглушительного ора вперемежку с ёмким крепким словом из десятка глоток солдат бегущих в атаку под льющийся на них град пуль полный покой и тишина.
Как дома! Так же пряно пахнет трава под тёплыми лучами солнца, тот же пересвист птиц, только нет рядом мамы, сестёр и моей Серафимочки. Где вы сейчас, родные моя, что делаете? мысленно говорил Филимон и уносился мечтами в родное таёжное село к матери, сёстрам и милой Серафиме.
Упав на вековые дубы с небесной дали, лучи солнца разбились о ветви их и рассыпались тонкими серебристыми нитями по кустарникам и тропе, на которую ступил Филимон. Лёгкое прохладное дуновение ветра принесло из зарослей кустарников, ползущих по правому краю тропы, шёпот листвы и следом резкое:
Стоять! Руки вверх!
Вздрогнув от неожиданного окрика, Берзин тотчас выбросил из головы приятные воспоминания и, подняв руки, замер с занесённой для нового шага ногой.
Справа затрещали кусты.
Осторожно опустив ногу на землю, Берзин медленно обернулся на шелестящий звук. Из кустов с винтовкой наперевес выходил юноша лет пятнадцати в светло-серой залатанной во многих местах гимнастёрке и землистого цвета штанах. На голове юноши, наполовину скрывая уши, была нахлобучена изрядно потрёпанная пилотка старого образца с неопределённого цвета кантами по верху бортиков и швам колпака, с такого же цвета подкладкой для металлической звезды, но без неё. Ноги юноши были всунуты в рваные калоши, подвязанные верёвками за щиколотки, большие пальцы, покрытые серой пылью, торчали из дыр.
Осторожно перебирая ногами, странный юноша надвигался в сторону Берзина с низко опущенной головой, при этом рывками запускал винтовку в его грудь и издавал гортанные звуки, подобные тем, какими обычно пугают дети, того, кого боятся сами.
Э-э! Осторожно с винтовкой! Не видишь что ли, свой я! Из госпиталя! находясь в напряжении, как можно спокойно проговорил Берзин.
Слова не возымели на юношу никакого воздействия. Приближаясь к Филимону, он не только не прекращал пугать его винтовкой и своими гортанными звуками, но и низко опущенной головой как бы давал понять ему, что будет ещё и бодать лбом.
Винтовка упёрлась в грудь Филимона. Юноша остановился, ещё дважды изверг из горла свои пугающие прерывистые звуки: «У-фу-ху-у! У-фу-ху-у!» и застыл немигающим взглядом на его сапогах.
Прошла минута, юноша молчал, вероятно, что-то прокручивал в своей голове. На второй минуте, не поднимая глаз, заикаясь, произнёс:
Я т-т-тебя сразу у-у-узнал!
Больной? догадался Филимон, а выстрелить может. Что с него возьмёшь!
Всё ещё держа руки над головой, Берзин проговорил:
Хочешь, я тебе сапоги свои подарю?
Х-х-хочу! загоревшись глазами, проговорил юноша. И п-п-портянки!
Как же я всё сниму, если у меня руки подняты?
Оп-п-пусти. И на тр-р-раву сядь. Так я тебя б-б-бояться не буду.
А ты боишься?
Б-б-боюсь! У тебя с-с-сапоги.
Опустившись на траву, Берзин снял правый сапог, размотал с ноги портянку и, аккуратно обмотав её вокруг сапога, поставил справа от себя. Проделав подобное со вторым сапогом, приподнял голову и посмотрел на юношу. Бесцветные глаза юноши были направлены на Берзина, но Филимону они казалось пустыми, мертвыми и смотрели не на него и даже не через него, а за спину, в какую-то таинственную бездну, ведомую только ему.
Холодная дрожь прокатила по телу Филимона. Такого пустого отрешённого взгляда он не видел даже у дурачка Прони, бесцельно вышагивающего в любую погоду по улицам районного центра, где Берзин овладевал рабочей профессией.
Бери и надевай. Что стоишь? Я теперь не страшный? справившись с некоторым оцепенением своего тела и разума, проговорил Берзин.
Бери и надевай. Что стоишь? Я теперь не страшный? справившись с некоторым оцепенением своего тела и разума, проговорил Берзин.
Угу-у! с кривой улыбкой гукнул юноша. Теперь ты б-б-без сапог и не с-с-страшный! Теперь я тебя не б-б-боюсь. Теперь я буду с-с-страшный.
Отбросив винтовку в сторону, юноша склонился над сапогами, взял их в руки и в этот момент Берзин резко встал на ноги и в несколько стремительных шагов подбежал к оружию. Подняв винтовку с земли, наставил её на юношу и громко проговорил: «Руки вверх!»
Юноша, выронив из рук сапоги, упал на колени и слёзно взмолил:
Не уб-б-бивайте! Не с-с-стреляйте! а потом, ткнув пальцем в винтовку, проговорил, а там п-п-пулек нету!
Филимон передёрнул затвор и убедился в том, что в винтовке действительно нет патронов.
Что ж ты тогда трясёшься и руки поднял? удивился он.
Ага, а вдруг вы с-с-стрельнёте. Тогда пулек не б-б-было, а сейчас м-м-может есть!
Окончательно убедившись, что юноша болен на голову, Берзин приказал ему встать и следовать рядом, предварительно, конечно, возвратив свои сапоги на свои ноги.
Прибыв в расположение штаба дивизии в деревню, где он остановился для переформирования и пополнения частей и подразделений, Филимон передал юношу потерявшей его матери.
Вы прости его, товарищ офицер, больной он. Таким стал после того как согнали всех нас фашисты на площадь. Девушку партизанку повесили там молодую и очень красивую. Фашист, который вешал её, всё время перебирал ногами и стучал нога об ногу. С того дня Стёпушка стал бояться всех, кто в сапогах.
Понятно! Только вы посматривайте за ним, мамаша Мало ли что Винтовку где-то нашёл ваш сын, в меня целил, благо, что в ней патронов не было, а ежели были бы До беды не далеко.
С сочувствием посмотрев на разбитую горем женщину, Берзин тяжело вздохнул и, увидев мимо проходящего солдата, спросил, где располагается штаб дивизии. Получив от него ответ, пошёл в указанном направлении.
В штабе, лишь только вошёл в дом, в котором он располагался, услышал крик. Кто-то, кого-то «распекал» с применением крепких выражений.
Трусы, паникеры, в штаны наложили! Дураки, негодяи! Не исполнили приказ! Прикажу расстрелять как собак! Разжалую! В штрафбат отправлю! Предатели, расстреляю! и тому подобное и даже круче.
Товарищ генерал, так никого не осталось, погибли все разведчики. «Языка» добыли, а пока переправляли его через линию фронта шальная пуля его
Тебя расстреляю! Пуля видите ли Сейчас везде пули летают, даже у меня тут вчера десант фашистский объявился. Твари, суки, гады и так далее. Через два дня, где хочешь, добудь «языка», хоть высери мне его. Везде ясность, на одном твоё участке не понятно, что творится.
Когда крики в трубке исчезли, полковник с тяжёлым вздохом отдал её связисту и сказал, обернувшись к Берзину: «Слышал!»
Так точно! ответил младший лейтенант и склонил голову, как будто лично бы повинен в том, что командира дивизии крепко обругал, посылая к ядрёной Фене, какой-то вышестоящий командир.
И, что я сделаю? Вот скажи, что мне делать? А! махнул рукой, затем, как бы отрешившись от безысходной реальности, проговорил. Ты из армии, с пакетом?
Никак нет, я из госпиталя, за назначением.
Из госпиталя, говоришь, а я, было, подумал из штаба армии чистенький.
Из окружения выходил, обмундирование в негодность пришло, новое выдали.
А с винтовкой почему?
Так встретил тут одного дурачка местного. Я по дубраве шёл, а он из кустов и с винтовкой. Разоружил, потом на околице мать его повстречал. Сказала, что головой повёлся после казни какой-то молодой партизанки.
Врёт! с ненавистью воскликнул комдив. Деда его на днях расстреляли, вот и свихнулся.
Деда? удивился Берзин. За что, разрешите спросить, товарищ полковник.
Спросил уже. За дело подлое. По мне бы я их всех тут расстрелял, сволочей! И без сожаления! вновь с ненавистью проговорил полковник и поведал Берзину трагическую историю последнего дня жизни молодой партизанки. Сдали, сволочи, молоденькую девушку партизанку фашистам! Те пытали, а потом повесили. Вот такие дела, лейтенант.
Да, я бы их сам за такие дела, крепко сжав кулаки, как клопов раздавил, налился гневом Филимон.
Раздавили уже, и подело́м им! Слушай, лейтенант! резко, как бы спохватившись, что не довёл какое-то важное дело до логичного завершения, воскликнул полковник. Ты часом не разведчик?