Много, сказал я.
О! удивилась она и допила свой кефир. Потрясла у своего лица пустым пакетиком, демонстрируя его мне, и вопросительно посмотрела на меня: А куда это можно бросить?
Пристроив пакет, она вернулась на место, задержавшись на секунду у книжного шкафа:
А «Майн кампф» тут случаем нет?
Нет. Не читаем, нахмурился я. Она меня раздражала всё больше и больше.
Чем он занимался? Спрашивала я его, где он бабки делает. Он только смеялся. «Какая тебе разница!» говорил. Когда виделась с ним в последний раз? Пятнадцатого апреля он в тот вечер на мой спектакль приходил. А нерусей у вас тут много работает?
Что-что? переспросил я.
Ну, нерусских.
Нет, пожалуй, даже не раздражение, а жалость вызывала у меня эта девушка. Вот ведь сбил Корнеев её с толку! Хорошей девушке голову задурил! Я сложил бумаги в сейф и задержался взглядом на сидевшем у окна Корнееве. Тот спрятался за развёрнутой газетой, и некоторое время в кабинете стояла тишина. Наконец, когда уже собирался покинуть кабинет, я услышал голос Корнеева:
Девушку пожалели! Конечно, господин следователь, девушка красивая, молодая, танцует хорошо её можно пожалеть! А вы не подумали, Иван Иванович, что она-то со своими дружками-байкерами как раз и могла меня замочить? Молодые, нетерпеливые, резкие. Им подавай всё сразу и сейчас. Я вполне мог обмолвиться, что еду утром с деньгами.
А вот это сейчас и проверю, подумал я и отправился к байкерам на улицу Онуфриева. Корнеев засеменил за мной следом, бормоча примирительно:
Всё-таки я жертва, а не злодей, которого вы должны найти. Не забывайте это, Иван Иванович!
Байкеров я нашёл не скоро. Они расположились в одном из крыльев корпуса замороженного в последние годы строительства. Ещё в советское время возвели семиэтажную коробку. Поставили крышу, установили окна и двери, а затем, с приходом рыночных отношений, всё затихло.
Главным у них был Федорченко. В коже и металле, с распущенными до плеч волосами и строгим лицом. Типичный байкер. Единственно, рост и комплекция никак не вязались с имиджем крутого парня. Щупленький и невысокий, он преувеличенно прямо старался держать свою спину, пытаясь выгадать таким способом пару лишних сантиметров. Встретил меня настороженно:
По всем вопросам только ко мне лично, сразу же предостерёг он меня.
Из общего зала, где до недавнего времени была автомастерская, а сейчас стояли мотоциклы, мы поднялись по металлической лестнице наверх, в будку с большим незастеклённым окном. Видимо, бывшая диспетчерская. Кинув на деревянную скамейку кожаные перчатки, он резко, как будто устал уже таскать на себе многочисленное железо, с шумом приземлился там же, на скамейке. Хмуро кивнул мне, приглашая занять место у стола, на котором стояла консервная банка, доверху наполненная окурками.
Ну что вам сказать о Павле? секунду он сортировал в своей голове информацию. Мужик стоящий был. Серьёзный. Помогал нам деньгами. Федорченко сверкнул глазами: И принципиальный! Всегда участвовал с нами в различных маршах протеста. Катались на мотоциклах с российскими и сербскими флагами вокруг американского консульства в годовщину бомбардировок Белграда. Оцепляли Таганский рынок такой марш протеста против унизительного наводнения России дешёвым и некачественным ширпотребом из Азии. И на момент прихода к нам Павел уже бился один со всей этой иноземной шушерой.
Федорченко натянул на руки перчатки и задумчиво сжал кулаки.
Конечно, мы это так не оставим. Не для того собрались здесь вместе, чтобы нас поодиночке, как крыс, перебили Он посмотрел на меня исподлобья, строго: А вам не кажется странным совпадение? Убили его 20 апреля 2000 года в день рождения Гитлера! Кто-то объявил нашему движению войну!
И кто же это может быть?
А кто враг у патриотов? ответил вопросом на вопрос Федорченко. Неруси всех мастей!
Федорченко немного помедлил, а затем поднял на меня испепеляющий взгляд и произнес пафосно:
Обществу нужна встряска! Может быть, даже война! Чтобы очиститься!
Вот как? удивился я. А вот за это уже и под уголовную статью можно попасть!
Плевать! Мы готовы идти в тюрьмы. Готовы страдать за свою идею!
Я хмыкнул. Это не ускользнуло от внимания оратора, и он уже спокойнее добавил:
Послушайте. Ведь что-то надо делать. Смотрите, что творится кругом коррупция, алкоголизация молодёжи Педофилы вот развелись!
Обществу нужна встряска! Может быть, даже война! Чтобы очиститься!
Вот как? удивился я. А вот за это уже и под уголовную статью можно попасть!
Плевать! Мы готовы идти в тюрьмы. Готовы страдать за свою идею!
Я хмыкнул. Это не ускользнуло от внимания оратора, и он уже спокойнее добавил:
Послушайте. Ведь что-то надо делать. Смотрите, что творится кругом коррупция, алкоголизация молодёжи Педофилы вот развелись!
Корнеев за это ратовал?
Да все незашоренные люди это видят. Не он один. Только быдло сейчас погоду в обществе делает. Извести их всех надо вот что!
Это как же?
Да в лагеря! А всем инородцам дать двадцать четыре часа, чтобы убраться из Руси. А не уедут, так Федорченко сделал выразительный жест рукой, перечеркнув ладонью своё горло.
Ну-у! Ты что-то совсем зарвался! И следователя не боишься? Ты же мне тут фашизм проповедуешь. Вот возьму сейчас и надену на тебя наручники.
На! На! Федорченко встал и вытянул вперёд руки. Вяжи меня, блин! Вяжи! Что я ещё должен говорить, когда нас тут всех, блин, убивают!
В уголках его губ заблестела слюна, а глаза стали лихорадочно бегать по сторонам. «Сейчас сиганёт ещё вниз с этой площадки. Шею себе свернёт!» подумал я с опаской.
Ну, ладно. Потом разберёмся тут с тобой.
Я задал ещё несколько вопросов о коммерческой деятельности Корнеева, пытаясь выяснить осведомлённость Федорченко, и вскоре, спрятав в папку подписанный протокол допроса, покинул обиженного байкера.
Молодёжь! вздохнул Корнеев, слезая с чёрного громоздкого байка. Ищущие национальную идею молодые люди! Свято место пусто не бывает! Но молокососы всё-таки, чтобы меня завалить.
Из встречи с Федорченко я уяснил, что Корнеев был в рядах байкеров один год. Изрядно снабжал этот клуб деньгами, был для них кем-то вроде мецената. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что Федорченко со своими товарищами приписывали Корнееву какие-то тайные, чуть ли не делегированные каким-то Центром, полномочия. Федорченко верил, что патриотические силы России заинтересовались ими и в лице Корнеева шлют им помощь и руководство к действию. Я же ушёл от байкеров с убеждением, что Корнеев действительно, как говорил его приятель Смольянов, был не таким серьёзным человеком, каким мог показаться на первый взгляд. Какие-то юношеские увлечения. Глупенькие подружки. Более-менее удачный спекулянт, сумевший в мутные девяностые годы урвать деньги, купить коттедж, хорошую квартиру, ну ещё что-то там. Скорее всего, убийство совершили люди из другого круга, воспользовавшиеся информацией о предполагаемой сделке и наличии у него денег. Это самое реальное. Этими людьми могут быть его челябинские компаньоны. Ну и местные, разумеется, включая водителя Калабошкина. В роли преступников могут оказаться и самые близкие его друзья Смольянов и Бекетов. Не стоит пока сбрасывать со счетов и конфликт с женой ей, в сущности, была выгодна его смерть. Конечно, стоит ещё проверить мастера-ламинатчика, который ремонтировал у них пол. Тому могло многое стать известным за время пребывания в доме Корнеевых. Ну и сосед Павлюченков Пожалуй, подумал я, это наиболее реальные версии.
На следующий день мне предстояло нанести визит к матери Корнеева. У неё он и жил в последнее время, уйдя от жены. Квартира располагалась на юго-западе города. Сегодня я был без машины. На автобусе двадцать первого маршрута доехал до парка Чкалова и, с удовольствием прогулявшись по парку, хотя и запущенному, но уже празднично залитому весенним солнцем, свернул к магазину «Купец». Здесь, на пересечении улиц легендарного лётчика Чкалова и малоизвестного комдива Онуфриева, и жила мать убитого Корнеева. Пока звонил в дверь квартиры, внутренне собрался, избавившись от посторонних мыслей. Предстояло разговаривать с матерью, потерявшей единственного сына.
Дверь открыла напуганная, деревенского вида, бабушка. Она тревожно глядела на меня, слегка приоткрыв железную дверь, установленную ещё в пиратские девяностые годы.
Здравствуйте, Зоя Петровна! я постарался придать своему голосу официальную чёткость, дабы не возникло никаких сомнений в визитёре, и, в то же время мягкость, отдавая должное человеку, борющемуся со своим горем. Даже слегка поклонился. Я следователь, хотел бы немного поговорить с вами.
Проходите, сказала неуверенно хозяйка, впуская меня в квартиру. Корнеев юркнул вперёд меня и тут же затерялся в квартире. Пожилая женщина, похоже, в своём горе полагала, что этого мира больше нет. Она была рассеянна и на какое-то время даже оставила меня одного в прихожей. Сама же села на кухне за стол и молча стала разглядывать старую клеёнчатую скатерть. За этим занятием, видимо, и застал её мой звонок. Поняв, что хозяйка не намерена больше ничего предпринимать, я попросил у неё разрешения осмотреть комнату сына. Когда ищешь убийцу важна любая мелочь в вещах и окружении потерпевшего.