Теперь он видел чистоту звездного неба.
С непривычки еще немного пощипывает, но уже не то, не так, как восемь месяцев назад. Или больше? И какое ему дело, что об этом не догадываются, или не должны, Высшие? Вскоре он будет ходить прямее, пусть и медленно. Пусть во тьме. Пусть в одиночестве.
Он пройдет с очередной Единицей до Процедурной, не помня этой ночи. И снова будет вспоминать.
И в очередной раз, силясь открыть глаза, чтобы все-таки проснуться и вырваться из магнитной бездны тяжелых сновидений.
МОЛЧАНИЕ МОРФА
Совсем не знак бездушья молчаливость.
Гремит лишь то, что пусто изнутри.
У. Шекспир. «Король Лир»
Кричащая красота Марии, жены Михаила Морфа, вызывала естественную и двусмысленную озабоченность. Возбуждение. Зависть. Казалось, что с Михаилом дружат ради общения с нею. Казалось, что ему отведена участь рогоносца. Казалось многое, на что также легко навесить ярлык.
Когда в Метрональдсе появился маньяк, вылавливающий в парке им. В. В. Лолиты привлекательных девушек, многие стали шушукаться. Тревожиться. Бояться. Готовиться к обороне.
Звонок Михаилу Морфу был непримечателен.
Я неизменно пялился на его худую полку, где было всего несколько книг: «Татьяна Онегина» Владимира Базарова, «Подвиг Лужиной», Евгения Мартынова, «Каменная подруга» Бориса Меншикова и «Война И. Берия» Льва Набокова. Михаил предпочитал электронные версии и, наверное, это выкрал у меня, не любил коллекционировать книги, которые либо прочел, либо не успевает прочесть и о существовании которых забыл.
Михаил необычно поспешно сбросил звонок, пока я оценивал содержание и уровень знания его полки. Он по-прежнему оставался бледен. Он размышлял. Медленно и мучительно. Это уже я коллекционировал, но по лицу было видно, что это не игра.
Я вспомнил, что он сделал сброс так, как это несвойственно его характеру. Дергано. Удручающе. Михаил Морф всегда действует честно, ровно и прямо. Более честного человека я не встречал.
Он достал сим-карту и положил ее в карман.
И впервые у него появилась просьба ко мне, молчаливая, робкая, мягкая, как фамилия его матери Мармеладовой Марии.
Знаете такую игру, когда по внешности человека определяешь, чем он занимается и кто он такой? Или игра в эмоции. Мы с Михаилом Морфом угадывали мысли друг друга, и потом их озвучивали. Например, по его грязной посуде и различным пустым банкам и пакетам полуфабрикатов, я ему разъяснял, почему он не умеет и не любит готовить, хоть мог съесть галлон борща за один присест.
Учитывая, что я с гаджетами как с дальними родственниками, и все навигации у меня встроены благодаря тому же Михаилу, я, очень любопытный до его характера и мышления, отдал ему свой смартфон «Годунов» без промедления. Их он настраивал под мое эго.
Были, конечно, и скрытые мотивы, почему я с ним общался, почему дружи. А куда без этого? А потом, как на социальные сети, я подсел на его дружбу. Я стал зависимым от него. Я вошел в ту зависимость, которая уже утратила грань между мной и я, и так далее.
Ничего не поняли? Утраченная грань это когда ты сегодня добрый, а завтра злой; сегодня серьезный, а завтра дурной.
Нет решительного тебя, твердого меня.
Зато уже есть осознание, что этот человек понимает и объясняет тебе больше, чем ты ему. Хотел написать «дает», но у нас столько подозрительных сочетаний в языке, что страшно употреблять их в достоверной связи с мыслями.
Я уже писал, редактировал, извещал, оповещал только по этому устройству, по «Годунову». Так висели «Победители Апокалипсиса», «Переселенцы рая», «Государево кайло» и «Подобие подобия». Чего стоят крупные тексты «Их» и «Они».
Михаил уставился в одолженную ему мной книгу. Я забывал и названия книг и тех, кому их давал. Пока я вычитывал «Приглашение к дару».
С говорящими именами я только-только стал работать. Фамилии Годунов, Колчак, Троцкий, старший Набоков уже вертелись в моей голове вокруг призрачных и туманных идей. Хотя мне явно нужен был либо большой экран, либо небольшой блокнот, либо длительный сон, либо еще что-то. Таких «либо» у меня каждый день по пачке сигарет «Графиня Турбина». И еще по упаковке таблеток «Княгиня Мышкина».
Теперь же нужно было немного сосредоточиться на заботах Михаила Морфа, на друге, а он знал достаточно секретов обо мне, чтобы мы назывались друзьями. Тем более, что тут развитие было из ряда вон выходящее даже в пределах воображения, даже в пределах того, чему нас учат. У человека, который недавно женился, выкрали жену. Маньяк звонит с явными намерениями и требованиями. У него все рычаги управления на руках. Есть вопросы? У Морфа их больше всего.
Укради мою женщину, я бы превратился в ничто. Морфу хватило духа при первых словах выключить телефон и избавиться от его присутствия.
После Михаил отключил компьютер. Позвонил матери. Четко, тут он был явным тираном, дал ей инструкции, что делать. Я не решался ни вмешиваться, ни задавать вопросы вслух. Он знал, что я случайный свидетель, которых обычно убирают, как обычно показывают в остросюжетных детективах и новостях. Он также знал, что, не имея возможности реализовать свои теории в жизни, я использую жизненные истории моих знакомых, приятелей, товарищей, любую публичную информацию.
Грубо говоря, идею можно высосать из пальца. Писатели ведь как вирус. Им бы только сочинять. Собственно, я давно это ему сказал.
Мой комментарий в адрес того, что его жена пропала, что, возможно, ее похитили, он пропустил мимо ушей. Я попросту Кюхля, дилетант. Как будто он не знает, что произошло.
Михаил Морф многим был неприятен. Особенно неприятен тем, кто не ценит слушателей. В любой момент Михаил мог развернуться и, даже извиняясь, уйти, и не потому, что он был не вежлив, совсем наоборот. Правда, порой у него случались затяжные периоды молчания. Это уж или характер, или теория.
Заходишь порой к нему в гости, а он лежит и никак не реагирует на твои слова. Просто лежит. Лежит и ничего не говорит. Глаза в потолок как у раненого.
Я видел таких. Но Михаил отличался, наверное, как многие из нас, если забыть, что у некоторых удаленные, отвлеченные, аморфные ценности. Он, Михаил, что называется, был приземленным. Здешним. С четко рассчитанной организацией жизни, действий, потребностей и возможностей.
Вот же сволочь. Мое недоумение и дежурное выражение, говорящее о том, что я хочу помочь, он проигнорировал более тупым молчанием.
Он словно уничтожал все резервы, которые у него были, потому что вошел сосед, знающий Марию, и передал смартфон «Пугачев», новый дизайн. Бедный Михаил вырвал его. И тут же сказал фразу, подобную «фас». Моя рука легка, когда я разливаю, иначе действую опрометчиво.
Какой писатель не удовлетворит потребность в избиении другого писателя в прямом смысле?
Сосед был возмущен тем, что разбили его аппарат. Тем, что так наплевательски отнеслись к его благородным поступкам, тем, что он ничего не успел осознать, тем, что люди такие жестокие вообще, и не понимают чуткой натуры поэта, который стремится к вечности.
Как в фильме «Сашка Андреев», я двигался быстрее и умнее, но с человеком, отслужившим в космических войсках, сложно бороться. Он меня избил, как щенка, и вышел из комнаты. Нам с Морфом оставаться здесь было нельзя.
Да, я приврал по поводу моих способностей к рукопашной.
Из комнаты Михаил в своих приступах молчания не выгонял, чем я и пользовался. Не принимал никаких споров в разговоре.
Позже я нашел лазейку, вполне приемлемую для себя. В таких случаях, как с Михаилом, я просто говорил и говорил, говорил и говорил, а потом уходил.
Сейчас же украли его жену, и он не выходил на контакт ни с кем, кроме меня, разумеется, потому что мы перебрались в мою комнату, где до него не доберется ни маньяк, ни соседи с боевыми навыками.
Мы обсуждали вопросы моего тщеславия, тщеславия местного варианта и тщеславие как основу психотипа творческих людей. Попутно размышляли о Вадиме Дубровском с его личностной философией для себя, когда человек устанавливает правила и религию в пределах своих желаний. Михаил воспринял неписанную, точнее, недописанную теорию Дубровского о выявлении собственной философии и религии слишком буквально. И написал свой трактат, который называл «Морфологией молчания».
Мне было известно только название. Читать его я не собирался.
По отрывкам я могу предположить, что в его трактат вошла концепция нашей игры. Правда, из меня плохой отгадчик. Как можно угадать мысли и действия человека по-настоящему? В пределах шутки еще возможно. Опять же, человек не тумбочка, чтобы ее переставить и расположить по своему усмотрению. Он, человек, вдруг возьмет и чихнет в самый неожиданный момент, и вдруг передумает, например, идти в магазин, зато вдруг развернется и пойдет в поликлинику.
Следующая связь с «маньяком» пошла из университета, которую передавала моя сердобольная знакомая, но я отмахнулся. Михаил посмотрел на меня так, словно сегодня или завтра мне придется сделать что-то помимо потасовки с соседом, которого я и так ненавидел.