Ты думаешь о греховном.
Ты думаешь о клиторе, хочешь к нему прикоснуться.
Ты смотришь на чужого мужчину сквозь решетку окна.
Ты окликаешь его, ждешь прикосновений к опухшей вагине!
Умоляешь пронзить пенисом.
Показываешь голую грудь и скользишь соском
по ряду сатанинских зубов.
Он прикасается языком, надкусывает,
сначала осторожно, вдруг впивается,
словно пытается высосать жало, как после укуса пчелы.
Ты видишь в нем спасителя! Героя!
А он искуситель! Грешник! Преступник!
Это Грех, Грех, Грех!
Посмотри на мое лицо. Запомни.
Лицо Греха найдет тебя и станет твоим!
Не мечтай о свободе. Освобождение Грех!
Свобода похоть, источник адских мук.
Бойся ее, беги прочь!
Улица ад! Заполненный соблазнителями!
Не веришь? Посмотри, что сделал со мной Ад!
Бойся его посланников!
Найду тебя, вытащу из Греха!
Лишу тебя глаз! Сожгу твою кожу!
Напущу псов на твой след!
Найду!»
Издерганные лохмотья губ задрожали, испуская нити бурой слюны, потекли по экрану.
Пора.
Бегу.
Свет.
Шум воды.
Экран гаснет. На других каналах проповедь:
«Муззии идеальные жены. Они чисты, праведны, не гневливы, не противятся порке, не строптивы, не требуют ярких нарядов»
«В толпе их легко различить по тонкому золотому звону.
И тогда, о благоверные, ваше дело схватить нарушительницу! Проверить разрешение, доложить в верховный муззиакат».
* * *
Когда-то все было иначе.
Книги повествуют об ушедшем мире, сотканном из солнечных лучей и детского смеха. Он был создан для женщин и по меркам их легкомысленных прихотей. Женщин закидывали цветами, сражались за улыбки на турнирах, ваяли скульптуры, молились на матерей, воспевали юную красоту и зрелую страсть.
Этот мир слизнула послевоенная мерзлота. Он рассыпался в прах, как росчерк песчинок на лице.
Остатки ушедшего мира гноятся в подвалах старинного музея. Вход разрешен лишь органам безопасности. Государственной тайной стали осколки сокровищ, собранные на развалинах. Запрещены прекрасные мраморные скульптуры, диковинные картины с пейзажами гор и долин, а главное портреты.
В пыльных стопках до потолка собраны тысячи лиц с прекрасными распахнутыми удивленными, умными или насмешливыми глазами.
Глаза главное, что подарила человеку природа.
До того, как живые существа научились издавать звуки, они говорили друг с другом при помощи глаз. Этой способности не отнять у людей. И у картин. Они способны рассказать о невидимом. Особенно большие выразительные глаза. Даже в окружении подобострастных толп и блеска драгоценных камней они рассказывают о том, что и в далеком прошлом люди ценили грусть и тишину.
Когда приходится скрываться в норах, мы говорим одними глазами. Нельзя шуметь, чихать и смеяться. Радары способны запеленговать малейшее колебание воздуха.
Но мы справляемся.
Одна слезинка способна поведать больше тысячи слов.
3. Плюнь в улыбку!
«Только оскопленная муззия способна стать верной женой!»
«Граждане правильноверного города! Выискивайте амазонок и тех, кто их укрывает!»
«Амазонки главные враги! Растопчи на месте! Плюнь в улыбку! Вырви волосы! Выколи глаз! Смерть соблазну!»
Я не стала муззией только потому, что родилась амазонкой.
Таких, как мы, осталось очень мало.
Как правило, отцов, родивших амазонку, лишают должности и принуждают к изгнанию.
Произвести на свет младенца женского пола большое несчастье для семьи. Но если дочь, ко всем несчастьям, еще и амазонка, дело оборачивается трагедией.
Амазонки с рождения остроумны, любят подражать взрослым, но, высмеивая стражей, доводят родителей до слез. Во время обучения в младших классах они всегда лидеры, учеба дается не то что бы легко, но знания словно считывается из генетической памяти.
Они знают, что с рождения приговорены к смерти.
Но, скорее всего, само общество, корчующее разумные ростки, приговорено к бесславному будущему.
Но, скорее всего, само общество, корчующее разумные ростки, приговорено к бесславному будущему.
Аномальный ген выявляют еще в роддоме.
Этот ген передается от матери по материнской линии, но виноватыми считаются отцы, так как некоторым из них трудно убить свою дочь.
Дело не только в том, что девочки-мутантки рождаются не с криком, а с ослепительной улыбкой на лицах, и даже не из-за природного очарования и особенного света в любопытных глазах.
Их крепкие ручонки сразу после первого вздоха способны с неистовой силой вцепиться в волосы отцов. Новорожденные амазонки, словно чувствуют, что попали в страшный мир, что секатор в руках мужчины, склонившегося над роженицей, не игрушка.
Но если отец, взяв крошку на руки, успеет встретиться с доверчивым детским взглядом, запускается механизм надежнее пуповины.
Принято считать, что слезы на глазах отцов позор. Но позорнее бегство из родильной палаты со спрятанным свертком под плащом.
«Гражданин, скрывший рождение мутантки, достоин смерти!»
Для отцов амазонок заведено правило: если собственноручно обезглавишь запрещенное дитя, получишь денежную компенсацию.
Благочестивые родители так и поступают. Но некоторые не могут поднять руку на новорожденную девочку.
Жизнь таких людей сразу превращается в ад. Шаг и ты в нищете, без работы, без крыши над головой. Зато ненаглядное дитятко сидит беспечно на твоем плече и говорит:
Пап, гляди, женщины прячут лица в тряпки. А для чего?
Действительно, для чего?
Противогазы на лицах муззий появились во время массового заражения черной чумой. С тех пор женщины, как порождение грязи и разносчики заразы, обязаны быть укутанными с ног до головы в черный саван. Дозволена лишь узенькая прорезь в саване для глаз.
Пап, тот дядя сказал, что муззии заживо похороненные.
Молчи. И никому ни слова о дяде.
Почему нельзя?
Потому что он друг.
Я- муззия?
Нет. Ты другая.
Я лучше их?
Конечно, милая, ведь ты же не «заживо похороненная».
А почему?
Вырастешь узнаешь.
Отец увез меня от расправы, спрятал в руинах мертвого города.
Там я и выросла.
О, нет, не среди так называемых нелюдей и отступников, проклятых человечеством, а среди настоящих людей. В мире, кроме хомячков и пластиронов, остались и настоящие люди.
Если в механизме не хватает детали, то он не работает. Так и человек. Если мозг без цепей он вольное существо.
Почему дураки живут в городе, а мы, умные, в норах? однажды я спросила отца.
Не задавай нечетких вопросов, Ана.
А вопросы так и зудели на языке. Их становилось все больше. Обычно я сидела у отца на коленях, когда начинались споры у костра, и мне приходилось многое о себе узнать.
Отцу говорили:
Раймонд, девочку нужно оставить в норах.
Она пойдет со мной, отвечал он.
Амазонку не скроешь от Пекла. В городе опасно. Каждый гражданин обязан пройти тест на генетическое совершенство.
Мы что-нибудь придумаем, все будет хорошо, не сдавался отец.
Однажды у костра появился новый человек. Он был молчалив, ни слова не проронил. Мужчины подвинулись, освобождая место. Он долго собирался с мыслями, чувствовалось, что тяжело вспоминать о прошлом. После долгого молчания, отогрев руки над пламенем костра, он приступил к рассказу:
Плохо дело. Я только что из Мегаграда. Изгои, пришлецы, уроды, все у кого нет паспортного чипа в затылке, сжигаются на месте.
Сжигаются?
Испепеляются плазмометами. Был человек и нет. Лишь кучка пепла. Черный жирный пепел, закрасил стены домов и окна. Город словно в трауре. Не стоит выходить по ночам. Улицы охраняют пластироны. Они реагируют на малейшее движение воздуха. Лишь только раздастся шум врубаются прожекторы, и камеры начинают транслировать показательную аннигиляцию нарушителя.
Как ваша группа справлялась с этим так долго?
Мы нашли слабое место пластиронов. На производстве ночных стражей здорово сэкономили. В темноте они реагируют лишь на вибрацию. Мы научились передавать информацию посредством карманных фонарей. Наши люди были рассосредоточены по кварталам в шахматном порядке. Ход конем стал козырем в передаче информации между сигнальщиками. И вот Все сломано незнакомец опустил голову на колени, закрыл ее руками.