Первым делом мне пришлось подавить острый приступ желания ворваться туда и оторвать от первого подвернувшегося под руку конечность. Хотя остатки моего самоконтроля и иссякали неуклонно, как последние песчинки в песочных часах, мне всё же хватило разумения понять, что обидятся при таком подходе и поесть нормально не дадут, а потому придётся отбиваться от остальных. И я вовсе не был уверен, что в том моём состоянии справился бы.
То ли воображение, то ли «лесной интернет», тогда не знал и сейчас не знаю что именно, одарили меня смутным, как через запотевшее стекло, но вполне различимым по смыслу видеороликом: то ли один из моих братьев в реальности, то ли сам я в воображении, именно что врывается в племя и успевает урвать себе еды, но потом вынужден начать драться. Однако, вот паскудство, даже начать толком не успевает: отмахнувшись от двоих-троих попросту отключается и становится лёгкой жертвой остальных. Печальная и незавидная судьба.
Себе я такой не хотел. Дополнительно нежелание рисковать подогревалось смутным пониманием: даже при самом лучшем раскладе, отбившись ото всех, я лишаюсь самоходного запаса еды на продолжительное время. В тогдашней моей реальности, знаете ли, не существовало не только морозильников, но даже проблеска идеи о таковых. Поэтому я умудрился остаться в себе и провести какую-никакую рекогносцировку.
Какое-то время просто слушал и наблюдал, бесшумно обходя стоянку по кругу. Слушая человеческую речь, я понимал её функциональное назначение, но не понимал ни слова. Естественно. У меня в мозгу и участков-то не имелось таких, чтобы понимать: Папочка их перепаял под улучшенные навигацию и моторику. Помните, говорил о проблемах с речевым контуром? Вот отсюда и проблема. Уходящая корнями в изначальную установку на то, что мы людей будем жрать, а не вести с ними светские беседы. Да и до времён хоть какого-то этикета тоже было ещё далековато, а потому от нас даже самого завалящего «же не манж па сис жур» не требовалось.
В общем, мы не только не говорили, способность отсутствовала по проекту, но и думали невербально. Сам наш образ мыслей, если их так можно назвать, основывался на чистом смысле. И лишь многие годы спустя Агрегация составила эдакую карту слов, в основе которой лежали наши встроенные навыки по продвинутому ориентированию на местности. Поэтому «карта слов», а не «словарь»: мы по-прежнему ни бельмеса не понимали смысла ни в отдельных словах, ни в их совокупностях, но определённые услышанные их сочетания рисовали у нас в голове ту, или иную «карту местности». Не составь мы её, не разживись по наитию таким дополнительным инструментом для охоты, не получилось бы у нас никакого Первого Договора Крови. И история для нас закончилась бы очень и очень давно. В смысле, как для людей, так и для вампиров.
А тогда грозила закончиться непосредственно моя история. Я понимал, что до утра уже не дотяну и потихоньку начал приближаться. Когда же я оказался достаточно близко, чтобы начать выбирать непосредственное место нападения и жертву, тьма начала понемногу сгущаться. Осознав, что в сумерках вижу лучше, чем люди, я несколько осмелел и ускорился. Но тут в стойбище зажгли огонь. Я тут же распластался по земле и почти перестал дышать. Вот так неожиданность. Зачарованно наблюдая за языками пламени, я стал очень медленно отползать туда, куда рукотворный свет точно не доставал.
А внутри меня возникла странная смесь различных оттенков раздражения от необходимости на ходу менять тактику и удивления: я мог допустить, что Папочка не в теме, он на деталях не фиксировался, но почему в мицелии ничего об огне не поминалось? Проверил оказалось, поминалось. Но я не спрашивал. Удивление сменилось досадой, а досада первыми в истории алгоритмами работы с базами данных.
Меж тем, ситуация складывалась не очень. Внезапное освещение и пара особей мужского пола явно на дежурстве, оставляли только один вариант: дождаться, пока кто-нибудь не отделится от группы. По тёмному же времени суток желающих как-то не наблюдалось. Даже за справлением естественных надобностей отходили лишь немного поодаль, кого им было стесняться. Поэтому я стал накручивать себя всё-таки на лобовую атаку, примерно так высчитывая её вектор, чтобы на одном проходе вынести дозорных и раскидать кострище. А потом, в неверном свете отдельных факелов, постараться убить любого, кто в состоянии оказать мне хоть какое-то сопротивление, используя их детей, стариков и женщин, как живые щиты и препятствия для прямой контратаки.
Меж тем, ситуация складывалась не очень. Внезапное освещение и пара особей мужского пола явно на дежурстве, оставляли только один вариант: дождаться, пока кто-нибудь не отделится от группы. По тёмному же времени суток желающих как-то не наблюдалось. Даже за справлением естественных надобностей отходили лишь немного поодаль, кого им было стесняться. Поэтому я стал накручивать себя всё-таки на лобовую атаку, примерно так высчитывая её вектор, чтобы на одном проходе вынести дозорных и раскидать кострище. А потом, в неверном свете отдельных факелов, постараться убить любого, кто в состоянии оказать мне хоть какое-то сопротивление, используя их детей, стариков и женщин, как живые щиты и препятствия для прямой контратаки.
Разумеется, я сделал поправку на то, что взрослые женщины тоже в состоянии оказать отчаянное сопротивление, особенно защищая детей, но их дети как сила, так и слабость. В первую очередь они ведь попытаются защитить их. И наверняка постараются окружить плотным кольцом. И моя задача оказаться как раз внутри кольца сразу же после первичного прохода, сея панику, смерть и ужас. Да, самоочевидным решением вроде как было кружить по границе освещённой области, постепенно выбивая замешкавшихся защитников одного за другим, а то и вовсе, улучив удачный момент, оттащить одно из уже поверженных тел в сторону и дать дёру, но грохот и шипение в ушах подсказывали мне, что времени на реверансы у меня нет, нет уже совсем: тут или пан, или пропал. И я подобрался для отчаянного рывка, заняв удобную позицию
Вы знаете, что такое пруха? Вот я не знал, пока за мгновение до моей атаки одна из мамок, явно в раздражении, не погнала свою малолетнюю дочь к проточной заводи, возле которой племя встало на стоянку. И я тут же увидел возможность. Заводь освещалась плохо, даже непосредственно возле берега, а мамка загнала дочь в воду по пояс, сама оставшись на берегу. Один из дозорных окликнул мамку, возможно, предложил посветить, та ему что-то ответила, на что тот гыгыкнул и отвернулся. А мамка, отвлёкшаяся на него буквально на пол оборота головы, снова повернулась к дочери. Вот только дочь уже исчезла, только круги расходились по воде. И ни всплеска, ни вскрика.
Даже под неглубокой водой, прижимая сопротивлявшееся и извивавшееся тело дочурки ко дну, я слышал, как мамка заголосила. А уже с другой стороны заводи, взваливая добычу на плечо, я слышал, какой всеобщий поднялся переполох. Видел, как заметались факелы. Наверняка будут искать. Но в ночное время в непосредственной близости от лагеря, а днём да пусть хоть обыщутся. Мои нюх и слух позволят мне избегать нежелательных встреч, пока они снова не станут желательными. Вот только теперь я был намерен не запускать себя до умопомрачения, по крайней мере, пока племя в непосредственной близости. А потому условия встреч будут моими. Пока же я просто исчез в темноте, уходя от начавших приближаться пятен света рукотворного огня.
И кое-как дотянул до места, которое счёл достаточно удалённым и безопасным для спокойной трапезы. При том, что желание бросить тело и начать глодать его посещало меня каждую микросекунду пути. А на последних метрах я и вовсе чувствовал себя, как офисный планктон в последние десять минут рабочего дня пятницы, вкушая полными горстями смесь радостного предвкушения и «застрелите меня кто-нибудь». И вот наконец-то. Пожалуй, избавлю вас от подробностей, да я их и сам с того раза не помню, настолько всё происходило в кровавом тумане. А относительно ясное сознание и трезвая память вернулись ко мне только спустя некоторое время после насыщения. Когда я неподвижно сидел и остановившимся взглядом смотрел впотьмах на растерзанное тело. В чём явно читалось много звериного безумия и совсем не читалось необходимости.
Тут вот ведь какое дело: вампиры не имеют ничего общего с теми лощёными хлыщами, в которых их когда-то превратила массовая культура по заказу скучающих протофеминисток с болезненными мурсиками. Более точные совпадения следует искать в славянском и тюркском фольклоре. Хотя под другими именами мы встречаемся почти везде и намного раньше. Но под любым ярлыком мы не кровососы по проекту, а пожиратели. Да, кровь нас тоже стабилизирует, но слабее и максимум на неделю.
А вот сытный ужин, который утоляет наш второй голод, даёт нам пару комфортных недель, одну так себе и ещё одну, когда вопрос выживания переходит в теорию вероятностей, помноженную на индивидуальные особенности. Как у Влада Цепеша, например, у которого криво продублировалась пара генов, и насыщения практически не наступало. Отчего у бедолаги на раз сносило башню, пока её не отделили от туловища насовсем. Вампиры же, которые подкрепляются вовремя, до эксцессов не доходят.