Как-то на одной пресс-конференции один из журналистов спросил: а есть ли у вампиров свой язык? Так вот, нету. Каждый конкретно взятый за жабры вампир (теперь мы вампиры, оставайтесь на линии, ваш звонок важен для нас) говорит на том языке, который считает для себя родным его текущая инкарнация. А вот у Агрегации, как у общности, есть своё арго, густо замешанное на шумерском и латинском лексиконе. С некоторых пор его в шутку стали называть шуржиком. И вот «экимма» родом именно оттуда. И представляет из себя искажённое массовой культурой «эдимму». И, если внимательному читателю знакомо значение сего слова (ну, или сейчас станет знакомо, славься G!), то он/она поймёт чего ж мы не настаивали. Так ведь себе изысканность.
(Заметка на полях, лингвистическая: юмористы могут дать и расшифровку «аббревиатуры» того, что такое шуржик: шумерский, убейдский, римский, жаргонизмы, испанский, китайский. Дано практически дословно по убыванию частоты использования отдельных слов, хотя испанский определённо идёт наперёд локальных жаргонизмов. И нетрудно догадаться, что римский соотносится с латынью также, как и любой другой живой язык таверн, казарм и торговых развалов соотносится с любым другим академически высоким штилем. Короче говоря, типичному лаоваю без многократного ганьбэй не разобраться.)
Накладывается также то, что типовой упырь в некотором смысле до самой своей смерти пубертатный подросток во взрослом теле, разве что без прыщей. Ну а вы сами наверняка знаете (либо себя помните, либо дети вам уже отомстили), как оно бывает во взаимоотношениях пубертатных интеллектуалов и старпёров: стоит старпёрам освоить какое-нибудь слово из подросткового лексикона, как подростки тут же теряют к нему интерес так старпёры говорят, фу так делать. Вот и нам стало бы не смешно.
И да, об интеллектуальности как отдельно взятого упыря, так и Агрегации в целом можно долго и до хрипоты спорить, но вас, хорошие мои, таки двенадцать мульярдов на текущий момент. Несмотря на всё ваше упорное сопротивление всю дорогу и нашу постоянную борьбу с собственной природой. Да, я к тому, что типичный пубертат большую часть времени думает вовсе не о судьбах мира. Хотя с последним стало намного легче, когда после бессчётного количества моралфажеских баталий победили прагматичные циники и антропоморфным биолемам дали зелёный свет на законодательном уровне. С оговорками. Крайне грозно звучащими и столь же крайне бессодержательными.
В общем, не знаю, сколько бы я ещё смотрел задумчивым взглядом на чертёж экиммы, но тут в поле зрения появился Котангенс. Стоило непроизвольно скосить глаза и таким образом установить зрительный контакт с желтоглазым марсианином, прозвучало вопросительное по форме, но требовательное по содержанию «мыр». Что ж, ритуальные нормы вежливости соблюдены. Я свёл ноги и похлопал по коленям. Дважды просить не пришлось. Первый и единственный в истории биолем домашнего питомца, шестидесяти двух совокупных лет, начал устраиваться поудобней. А я смахнул из поля зрения надоевший экран с чертежом.
//first day at the office//
Между искусством и искусностью бездна. И она смотрит на тебя.
Postmortem Сatechesis
Добычи я дождался только к вечеру. Олень в стадии отращивания нового комплекта черепной мужественности хозяйски вышагивал среди трёх самочек. Сторожевые пункты «разбудили» меня заранее, но я сознательно сохранял себя в состоянии кататонии до момента броска, чтобы не спугнуть их безмятежное шествие. Выбор пал на оленя-самца не из каких-то соображений, а по стечению обстоятельств именно он шёл по наиболее удачной для атаки траектории. Рывок. И первый на моей ясной памяти случай из разряда «всего не предусмотришь». Совсем небольшой участок коры на ветке совсем немного оторвался, и я промахнулся. Совсем немного. Но олени прыснули во все стороны. Однако в следующий момент я уже бежал за рогатым, у которого не осталось ни единого шанса. Мир изменился для меня. Прежде, чем закончиться для него.
Стал более чётким и контрастным. Да, немного просело периферийное зрение, но таков побочный эффект фокусировки на преследуемой жертве. Звуки вокруг стали другими. Ниже, но более глубокими, с большей детализацией и расширенным диапазоном. И самое главное сдвинулось субъективное восприятие времени: олень будто и не пытался бежать, очень-очень медленно вскидывая ноги. Зато со мной дело обстояло в точности до наоборот: успел даже немного отвлечься и оглядеться. Увидеть, как одна из олених медленно парит над ручьём в затянувшемся прыжке. Как замерли кроны деревьев. Как пара спугнутых птах ооооочееееееень медленно машет крыльями. А потом я схватил оленя за молодые рога и без особых усилий свернул ему шею. После чего мир снова стал прежним.
Стал более чётким и контрастным. Да, немного просело периферийное зрение, но таков побочный эффект фокусировки на преследуемой жертве. Звуки вокруг стали другими. Ниже, но более глубокими, с большей детализацией и расширенным диапазоном. И самое главное сдвинулось субъективное восприятие времени: олень будто и не пытался бежать, очень-очень медленно вскидывая ноги. Зато со мной дело обстояло в точности до наоборот: успел даже немного отвлечься и оглядеться. Увидеть, как одна из олених медленно парит над ручьём в затянувшемся прыжке. Как замерли кроны деревьев. Как пара спугнутых птах ооооочееееееень медленно машет крыльями. А потом я схватил оленя за молодые рога и без особых усилий свернул ему шею. После чего мир снова стал прежним.
Олень не успел далеко убежать. Его несчастливая судьба настигла его буквально в считанных шагах от той точки, где должна была настигнуть по моему первоначальному плану. Расстояние вроде всего-ничего, но его хватило, чтобы я сполна прочувствовал всем своим естеством ничего не даётся бесплатно: я тяжело дышал, сердце бухало, лёгкий флёр апатии покрыл восприятие, а обильно покрывшая тело испарина ощутимо холодила под несильным, но заметным ветерком с далёкого ледника. Дыхание и сердцебиение восстановились практически сразу, а вот апатия и испарина, плохо сочетавшаяся с актуальными климатическими условиями, явно на что-то намекали. Что следовало учесть в будущем. А пока частичное решение очередных проблем лежало у меня под ногами.
Для начала я как мог обтёрся о шерстяной покров безжизненного тела. Со стороны, было б кому смотреть, выглядело бы несколько странно, если не извращённо, но зато помогло: метаболический шторм улёгся и новой испарины практически не выступало. А та, что выступала, тут же обсыхала. Потом я встал, упёрся одной ногой в туловище оленя и двумя руками, эдак без затей, оторвал ему заднюю конечность. Удерживая затем её одной рукой, другой содрал шкуру со стороны от копыта и приступил к восполнению энергетических потерь. Да, прям вот брал, отрывал куски сырого мяса зубами и, практически не жуя, глотал. Что тут сказать? Да, не стейк средней прожарки со специями и гарниром из овощного рагу, но на тот момент заходило нормально. Даже со вкусом. И гельминтология не беспокоила вовсе.
Обеспокоило другое: мне привелось узнать насколько быстро в лесу разносится весть об убийстве. Ещё даже насытиться толком не успел, как услышал и почувствовал незваных гостей, заходивших с подветренной стороны. Но с подветренной они заходили скорее инстинктивно, поскольку стая производила достаточно демонстративный шум. Понять можно: запах человека им знаком, и также они знали, что я один обречённая жертва. Возможно, им и показались странными некоторые нотки моего амбре, но знаете, как в живой природе бывает: не попробуешь не узнаешь. Я пах почти, как человек, выглядел почти, как человек, звучал почти, как человек А нюансы выглядели настолько несущественными, что и прошли в натуральной экономике по графе «незначительное». Поэтому стая атаковала сразу.
Тогда я испытал двойственное чувство. Первое из столь многих двойственных, которые мне привелось испытать в последующем. С одной стороны, я не хотел с ними драться: ну кто захочет физкультурки после трапезы, есть такие? Мало того, по мере насыщения по мне начинало разливаться доселе неизведанное благодушие. И оно мне определённо нравилось. Но именно поэтому практически сразу за ним следовало раздражение. И следовало шаг в шаг: чем лучше мне становилось субъективно, тем больше меня бесила объективная необходимость.
Сначала я подумал залезть на дерево, поступив в полном соответствии с генетическими заветами далёких предков, но вспомнил свой недавний опыт и понял так, что изгвазданный в кровище может быть и справлюсь, но времени не хватит. Поэтому просто прислонился спиной к ближайшему стволу подходящего обхвата. Потом выдернул из обглоданной оленьей ноги бедренную кость, само бедро отбросил, а кость сломал пополам, с закручиванием. Получилось не совсем пополам, но зато с относительно острыми краями. Некий очень смутный образ, эдакое искажённое и слабое эхо, промелькнул попутно в голове, но цепляться за него я по понятным причинам не стал. Оставалась только надежда на то, что стая заинтересуется брошенной тушей, а меня оставит в покое. Не тут-то было.