Видит в самом деле, как носатая бабка в землянке говорила прикован к скале могучий черный олень, тяжкая цепь синей стали захлестывает крутую шею и оплетает рога, а у ног ярятся злые косматые псы, жуткие пасти скалят, клыки их под розовой пеной длиннее пальца, острее ножа!
Эй вы, твари полночные, ведьмино порождение!
В крутые загривки тварей ударило по увесистому камню. Звонок голос юного охотника так звонок, что ветер понес его эхом дробить о скалы.
Бросились псы на дерзкого юного элро, что стоял перед ними да только Ниив-охотник не стала мешкать, изготовила княжье чаровное копье, уперев меж камней покрепче, и, как псы кинулись на нее, так все один за другим на то копье и насадились так, что древко не выдержало веса туш их и треснуло. Но дело было уже сделано погас алый огонек в глазах злобных тварей.
Вот вытащен из-за пазухи приберегаемый до той поры пучок волшебной травы, и сказаны нужные слова падает, рассыпаясь в прах, цепь из синей злой стали!
Все, как старуха-сова говорила не узнал!
Не слышит голоса, не узнает с лица зажигается злая искра в светлых глазах, острое копыто роет землю, взвивается на дыбы черный олень, норовя обрушить удар на юркого охотника, что стоит перед ним. А у того в руке золотой, сверкающий, точно солнечный луч, клинок.
«Будет у тебя времени чуть, хватит только на один удар и уж вложи в него всю свою силу» говорила старуха с совиной тенью. Как кривой старухин коготь ткнул в прочерченный углем рисунок, помнит Ниив до последней капельки. И, извернувшись, подныривает под занесенное бронзовое копыто, и, выставив клинок, рывком навстречу черной груди бросает себя всем весом. Никакой бы воин не вложил в удар коротким сияющим лезвием столько силы, с какой сам же лесной бык налетел на острый клинок. Вошло яркое золото по самую рукоять прямо в сердце, оплетенное сеткой злых чар. И умерли чары вместе с тем, на кого наложены были.
Едва-едва успела Ниив отскочить с полным невыносимой боли криком упал могучий черный олень, точно срубленное дерево, смертной пеленой подернулись светлые зеленовато-голубые глаза, алым кружевом выступила легкая пена на оленьих ноздрях.
Дернулся слабо черный бок, исчерченный шрамами и затих могучий зверь. И пала густая тишина лишь далекие вздохи ветра средь камней.
Подбежала ближе девушка, бросилась перед лесным быком на колени, смотрит, сама себе не веря ну же! Что же ничего не происходит? Выдернула клинок из раны ничего!
Вспомнила разговор полночный со старухой в землянке и жутко ей стало так, как не было никогда до этого! Если умрет, сказала та, значит, недостаточно крепко ты его любила!
А что, похолодев, подумала Ниив, если обманула старая сова, и заодно она с той, что приковала его тут? А что, если не очнется мой король, и в самом деле я сама, вот сию же секунду его своими руками и убила?
Закричала девушка яростно, горько и страшно, упала на бездыханное тело, и заплакала так горько, как не плакала вообще никогда в жизни! Покатились горячие слезы по черной шерсти, смывая кровь, и, едва только первые капли их попали в глубокую рану, так начала та затягиваться так быстро, что заметить и то было бы сложно, да Ниив и не смотрела. И не заметила, как вздрогнуло звериное тело и поплыло под ее руками, точно воск, переплавляясь в новую форму. Не заметила до того горько плакала, да сквозь рыдания причитала:
О мой король, мой любимый, единственный! О муж мой! Ты не услышишь уже о том, как дорог ты мне был! Не узнаешь, что свет без тебя мне не мил с этой поры!
Ну отчего же, в ухо девушке шепнуло знакомым голосом, а руки освободившегося от колдовства крепко обняли ее. Может, если расскажешь, так и услышу!
Поднимает девушка голову и видит: жив ее король! Столь же неотразимо прекрасен, как и помнила она, и на благородном лице играет ясная улыбка, ровно солнечный луч, жаркая да яркая!
Ахнула тут Ниив громко, закружилась у нее голова от неожиданной радости, обняла она в ответ своего супруга крепко-крепко и в ту же секунду пропали все прочие злые колдовские происки Ангарвы, стали все заколдованные жители королевства из карликов да зверей снова теми, кем были людьми да элро. На месте мрачных лесов города да замки появились, на месте глухих троп широкие дороги, а вместо гнилых болот добрые поселения да хутора поднялись.
Уж как принялась метаться злая Ангарва в замке, увидав все это да поняв, что обманули ее! Хотела было она схватить свой посох да лететь прикончить дерзкую девицу но вот беда, забыла ведьма, что, когда короля в оленя превращала, столько влила в те чары своей колдовской мощи, да столько лет потом их постоянно в силе оберегала, что ни капли колдовства в ней не осталось, чтоб на том посохе лететь. Так шагнула она с башни да и расшиблась о камни у подножия ее, а там уж добрые люди собрали останки да бросили в костер, чтоб и духу поганого ведьминого на земле не осталось.
А Ниив стала королевой рядом с мужем своим, королем горным, и сыновей да дочерей от них пошло немало, прекрасных ликом и славных деяниями своими. Родители Ниив получили после свою собственную усадьбу, а вторая сестра Ниив замуж за племянника короля вышла, и жили они долго и счастливо все.
А может, и по сей день где живут, на мир смотрят да забывать, что храбрость, верность и большая любовь что угодно одолеет, не велят.
А что тот рыжий князек с влюбленной в него девицею, спросите? А ничего клятву принес королю, за него воевал, если надобно было, ну а в остальном жил, как прежде и дальше себе да охотился на своей же земле, а что девицу ему подменили, так ни он, ни его дружки не сообразили, верно Ниив сказала пьян был излишне. Впрочем, никому бы жаловаться и в голову не пришло жену он любил, ну а уж как она его!
Вот как оно бывает иногда за счастьем девяносто раз по девяносто лиг отмахать потребно, а иногда вот оно, под носом только глаза разуй.
На то и истории такие в сердцах людских да элфэйских оседают накрепко чтоб тот, кто поумней, слушал да смекал себе, на чем мир-то стоит.
Вот и вывела тропинка
Ллиэ перебирает вещи, растерянно посматривая на каждое новое извлеченное из сундука.
«Если хочешь, можешь собрать вещи, поговорить с домашними, с подругами».
Да, именно так.
Она сразу обрадовалась этому предложению, но сейчас перебирая все то, что ей раньше так нравилось бусы, подвесы, платья она понимала, что ничего из этого она не возьмет.
Льняное зеленое платье? Почти самое новое, если не считать еще невышитого из «приданого». Его она просто наденет, оно у нее самое любимое. Или лучше это, светло-васильковое? Оно даже новее, к тому же такой красивый цвет, но Нет, его ей подарил сын хуторского головы, нет. Остальные наряды а к чему ей эти простенькие деревенские платья, если?
«Ни к чему» легко как-то вдруг думает она. И украшения тоже ни к чему! Вот эти зелененькие бусы, искристые, яркие, с золотистыми взблесками в стеклянных шариках подарить Тирке! На память! Янтарные, из мелких неровных кусочков, что привез откуда-то давно отец младшей сестренке пусть остаются! Подвесы подвесы тоже сестренке, и платья, и недособранное приданное, все ей. Еще вот эти красные бусы и медные тонкие браслеты их подружкам раздать, на память.
А себе она возьмет только старое истертое колечко медное тоже, с бледным синеватым камушком, очень-очень старое его подарила маленькой Ллиэ бабушка, сказала, как сейчас девушка помнила: «Мне оно тоже от бабушки досталось, теперь тебе вот. Вырастешь большая и красивая! И мужа найдешь себе сильного, красивого, честного»
Девушка чуть улыбается, вспомнив бабушкино напутствие.
Вот эту бусину еще большую, крупную, одна на нитке отец подарил, когда Ллиэ только-только дюжина зим сравнялась. Стекло, конечно но какое! Зеленые и алые искорки в фиолетовом прозрачном! На память об отце, его же года четыре назад медведь по зиме Тихонько вздохнула. Хорошо хоть ма не стала заламывать руки «что отец бы сказал!»
Мать, против чаяния, только головой покачала, увидев Ллиэ поутру:
Неужто ты думаешь, дочка, что деревенская девочка может стать женой лорда! Разве что только наложницей Ох, дочка, храни тебя Миана!
Ллиэ упрямо поджала губы. А пусть! Пусть и так! Все равно как иначе она может поступить? Взять и остаться, стать примерной женой рыжему Рою, смотреть каждый день на его курносую веснушчатую физиономию и да, да, верно старая карга, ведьма горная, сказала хотеть удавиться в чулане? Ну уж нет. Не ведьмина слова она боится, а того, что и без этого слова жизнь ее не подарит ей ничего другого разумеется, если она, Ллиэ, останется. Примерная дочь и послушная жена. У которой, конечно же, будет обязательно обустроен в доме глубокий и темный чулан для всякой всячины. Нет. Ни за что.