На здоровье вам, масса, послушно сказала она.
Ей Фредди ответил кивком: большего пока не положено.
Выйдя из кухни, Фредди надел шляпу, сдвинув её на затылок и оглядел двор. А смотри, как споро всё закручивается. Когда команда с умом подобрана, то и дальше идёт по-умному.
Великая РавнинаСоюз племёнВесна всегда была плохим временем. Голодным, мокрым прежде всего, голодным. А когда зимние запасы не просто съедены, а их вообще не было Оголодавшие за зиму охотники ничего не могут добыть, пушнины для торговли нет много ли добудут голодные, а силы нужны для охоты жизни Всё так, но, если к этому добавить боли, когда негнущуюся полумёртвую ногу сводит болевой судорогой, головокружения от контузий при каждом наклоне к капкану, и и это можно пережить. Страшно другое. Ты обуза, не просто никому не нужен, а мешаешь. Ничего нет хуже жизни из милости. То, что ты можешь не нужно, а нужного ты не можешь. И ты один. Есть род, но нет семьи. И не будет.
Ты всё-таки уходишь.
Спящий Олень не спрашивает. Но он кивает в ответ.
Мы не гоним тебя.
Я знаю.
Жена и дочь Спящего Оленя, не поднимая голов, перебирают лоскуты кожи и клочки меха, шьют куртку единственному сыну и брату. Парень уже охотится наравне с отцом, этим летом на Большом празднике Солнца пройдёт посвящение и получит имя. Он настоящий индеец, завидный жених Громовой Камень затянул завязки на вещевом мешке и достал сигареты, последнюю пачку. Спящий Олень кивнул, соглашаясь покурить на прощание.
Они сидели у огня и курили, глядя в огонь. Говорить не хотелось, да и не о чем. Из рода уходили и до него, будут уходить и после. Как и из других родов. Некоторые возвращались, но он не вернётся. Это тоже всем ясно. И его возвращения никто не будет ждать.
Громовой Камень докурил, выбросил крошечный окурок в огонь и встал, взял мешок и привычным движением надел его на плечи. Теперь в левую руку небольшой чемодан тетради, карандаши, кое-какие книги, ещё всякая школьная мелочёвка. Купил, когда ехал из госпиталя, думал, что будет учительствовать. Не пришлось. Теперь в правую руку палку. Без костылей он обходится, а без палки шагов десять по гладкому и ровному пройдёт, и не больше.
Вы остаётесь, я ухожу, ритуальная фраза прощания.
Пригнувшись, он вышел из типи и, не оглядываясь, пошёл к дороге. Снующие между типи ребятишки, занятые хозяйством женщины, отдыхающие у шатров мужчины никто не окликнул его, не посмотрел ему вслед. Мужчина решает сам. И решает окончательно.
До дороги недалеко, здоровому час с небольшим идти, а ему но род собирался откочевать ещё дальше, так что откладывать уход было нельзя. Надо дойти до дороги. Там есть шанс найти попутку. Добраться либо до ГОКа, либо до Юрги, а уже оттуда автобусом до Эртиля.
Он шёл медленно, тщательно выбирая место для следующего шага. Ему нельзя падать. Каждое падение это потеря сил и времени. Назад он не оглядывался. Зачем? Чтобы увидеть, как близко стойбище, и понять, насколько медленно он идёт? Хромая улитка вот кто он теперь. Громовым Камнем его назвали за меткую стрельбу. И умение молча терпеть любую боль. Как камень. И то, и другое при нём и сейчас. Но для полноценной жизни не просто в стойбище, а вместе с родом мало. Вон ту кочку надо обойти: нет места для палки, вот так, и взять левее, где просвет пошире. Вот так. Ну, до чего же болит, стерва, сырая весна, все старые раны ломит. И ещё шаг, и ещё Вот так, всё путём, всё идёт, как надо. Армейские сапоги, конечно, тяжелее мокасин, и, когда идёшь, не чувствуешь земли, ломаешь веточки, шумишь прошлой листвой, но они лучше защищают ноги и не промокают, а обходить ещё и лужи он не может: слишком много лишних шагов.
Он шёл медленно и шумно, распугивая птиц и зверьков, то-то они небось потешаются над таким охотником. Нет, его охота кончилась
Тебе повезло, парень.
Они курят в укромном углу госпитального сада. Присесть тут не на что, и они висят на своих костылях, прочно уперев их в мёрзлую землю. Он невольно кивает: у его собеседника ног нет. Обе до колена ампутированы, вот и привыкает теперь к протезам. Но всё-таки возражает:
Больно хреновое везенье, и нехотя поясняет: Не охотник я теперь.
И вполне логичный, вполне разумный ответ:
Не одной охотой жив человек.
И ему нечего возразить. Он не может сказать, что человеком, мужчиной считают только охотника. Каков охотник таков и человек. Ему ему стыдно сказать об этом.
Ты до армии кем был?
Он усмехается.
Школьником. Закончил, получил аттестат и добровольцем.
Собеседник кивает.
Понятно. А хотел кем?
Он вздыхает.
Учителем.
Ну, так чего ж ты?! Учитель самое милое дело. Тут же голова, а не ноги нужны.
Он согласно кивает, не возражая вслух. Но знает: учителя слушают, когда тот охотник
Нет, он знал всё, всё понимал и всё равно, демобилизовавшись по полной, пошёл на учительские курсы. Два педагогических класса и годичные курсы право преподавания в начальных классах и язык в средней школе. И его возвращение в свой род, и и его поражение. На что он надеялся, возвращаясь? На память о Синем Облаке. Но отец умер слишком давно, отцовские ровесники дряхлые старики тоже жили из милости. Но те хотя бы были когда-то охотниками и их уважали за их прошлые заслуги. Братья отца? Их тоже не осталось. Годы взяли своё. Век индейца и без войны недолог. Нет, его не гнали, Спящий Олень говорил правду, его терпели. И не больше.
Ты из нашего рода. Живи, сказал вождь.
Ему никто не мешал, он не может жаловаться в Совет. Не на что. А на помощь он и не должен был рассчитывать.
Ладно, это уже прошлое. А вон и дорога видна. Серая бетонная лента. За дорогой земля другого рода. А дорога ничья. Или общая. Это уж кто как думает.
На обочине Громовой Камень остановился и перевёл дыхание. Всё-таки дошёл! А если повезёт и его нагонит колонна с ГОКа, то и довезут. До Юрги уж точно.
Почему-то идти легче, чем стоять. То ли меньше болит, то ли не обращаешь внимания на боль. И он, перебравшись через узкий кювет, не спеша быстро у него всё равно не получится пошёл по направлению к Юрге
Громовому Камню опять повезло. Где-то через час с небольшим его нагнал не грузовик, а военный «козлик». Нагнал и, пискнув тормозами, остановился в метре впереди.
В Юргу, браток? высунулся из кабины голубоглазый метис в гимнастёрке без погон, но с нашивками.
Два лёгких, одно тяжёлое определил Громовой Камень и улыбнулся.
А до Эртиля если?
А без если! Садись.
Забравшись в машину и разместив вещи, ногу и палку, Громовой Камень улыбнулся.
Спасибо, браток.
Спасибо в Эртиле будет.
Машина рывком прыгнула с места.
Пехота? бросил, не глядя, метис.
Да, кивнул Громовой Камень. А ты?
Автобат. Михаил Нутрянкин, честь имею.
Громовой Камень. Очень приятно.
Чтобы обменяться рукопожатием, Михаил бросил руль, но машина у него словно сама по себе шла. Говорил он по-русски, очень естественно вмешивая слова на шауни.
Решил, понимаешь, мамкину родину посмотреть, охотно рассказывал Михаил. Ну, дембельнулся вчистую, приехал, родню кое-какую отыскал. За давностью лет мамкин побег ей простили, да и не судят покойников, живи, говорят. А я прикипел. Смехота, а так и есть.
На ГОКе работаешь?
В автокомбинате. Мы везде, где надо, Михаил весело хохотнул. И где не надо, тоже.
Имя получил уже? не удержался Громовой Камень.
Михаил вздохнул.
Год на это нужен, да и охотник из меня сам понимаешь. Нет, с мелкашкой хожу, в общем загоне с роднёй ходил, но на испытание это ж с луком надо. Да ещё самому его сделать. И ещё всякое там. А работать за меня некому. Зима голодная была, на моей зарплате вся семья держалась.
Громовой Камень кивнул.
А что, в Эртиле тоже охотой живут?
Кто чем может, тем и живёт, Михаил снова вздохнул. Ну, да в каждом дому своего по кому А, ч-чёрт!
Михаил затормозил так резко, что их бросило вперёд, и Громовой Камень еле успел подставить руку.
В кювет, пехота!
Вывалиться из машины и броском откатиться в кювет удалось неожиданно легко. Привычно вжимаясь в землю, Громовой Камень не так услышал, как ощутил. Верховые, семь всадников, три и следом четыре Уходят Выстрелов не было, без огнестрела? Перестав ощущать топот копыт, он встал и тяжело вылез на дорогу. Михаил, злобно сопя, осматривал машину.
Ну, встретил он Громового Камня, видал подлецов? Делать им нечего, межплеменную затеяли!
Дорога же нейтральна, Громовой Камень дохромал до машины и привалился к ней.
Потому и уцелели. Меня-то они знают, и что за мной семья и автокомбинат мой, тоже знают. А вот ты Не в племенном. Да им, браток, уже кровь глаза залила, стреляют, не глядя, и виновато улыбнулся. Не простил бы я себе. Ладно, садись, браток.
Возле распахнутой дверцы в щели у подножки торчала стрела. Громовой Камень выдернул её, едва не обломив наконечник, и сел. Михаил захлопнул капот и сел за руль. Покосился на стрелу в руках Громового Камня.