Потом на автобусе нас доставили на совершенно безлюдную базу, где разместили в пустых номерах.
К вечеру на нас набрёл абориген-сторож, удививший нас густым красно-коричневым загаром на своём лице.
Напоминаю, был февраль, а Южный берег Крыма всё-таки не южное полушарие. То есть февраль в Крыму это всё-таки скорей зима, чем лето.
Где ж вы так успели загореть? спросили мы аборигена с уважением.
Это не загар, улыбнулся он во все свои жёлтые зубы. Это портвейн.
И для знакомства притаранил нам трёхлитровую банку местного красного кислого домашнего вина. Которое, кстати, пришлось очень кстати поскольку воды в корпусе не было.
И когда утром мы решили почистить зубы, ничего лучше не придумали, как отправиться к морю, лежавшему от корпуса метрах в двадцати.
Эту процедуру я тоже запомню навсегда: утреннее ласковое солнышко, нежные волны у ног и полный рот солёной воды.
Вода была ну очень солёной пришлось выплюнуть. И захотелось пить.
Остатки красного вина были к нашим услугам.
И, несмотря на бытовые неудобства, недавнее фиаско в личной жизни и провал в учёбе, я почувствовал себя счастливым, щурясь на это райское солнышко, глядя в это бескрайнее синее-синее небо я такого синего больше никогда не видал.
Да, что характерно и ни облачка.
Значительно позже, ознакомившись со статистикой в Интернете, я был неприятно удивлён: в Италии, к примеру, чуть ли 270 солнечных дней, а в России, наоборот чуть ли не 300 пасмурных. Сама погода воспитывает в нас нашу грусть.
Но только не в Крыму. И только не в том 88-м году.
Вспоминая тот день, я словно снова облизываю солёные от морской соли губы и благодушно шелещу:
Алушта, солнце моё! А вот и я
Английский юмор от Шуры Шмурнова
Шура сейчас известный футбольный комментатор, а на первом курсе был в нашей группе комсоргом.
И большинство за что-то Шуру активно невзлюбило.
Возможно, инстинктивно чувствовало, что он здесь, в техническом вузе, немножко чужой.
Да он этого и не скрывал. Немножко снобил, бывал высокомерен. Заявлял, что на МАИ образование завершать не собирается. Метил, кажется, в МГИМО или в ИнЯз.
Короче, Шуру довольно быстро с должности комсорга свергли.
А он и не особенно расстроился.
Шура впервые познакомил меня с запрещёнными песнями Галича и фольклорной песней про засекреченного физика.
Слуха у него практически не было, голоса тоже, но желание горело.
Но не меньше песен запомнились его английские анекдоты.
Не знаю, откуда он их брал может, из английских журналов. Может, и сам выдумывал.
Как-то по телику один из артистов рассказал Шурин анекдот, но изложил его крайне вульгарно и невнятно.
Попытаюсь исправить ошибку.
Итак, Лондон, вечер. Сэр Джон у себя в кабинете читает вечернюю «Таймс». Входит сэр Гарри:
Ваша жена дома, сэр Джон?
Дома, сэр Гарри, у себя наверху.
Сэр Гарри снимает макинтош, вешает зонтик и по скрипучей лестнице поднимается наверх
Утро. Сэр Джон у себя в кабинете читает утреннюю «Таймс». По лестнице спускается сэр Гарри. Он надевает свой макинтош, берёт зонтик и задумчиво говорит:
Ваша жена была сегодня довольно холодна, сэр Джон.
Да, сэр Гарри, отвечает сэр Джон, не отрываясь от газеты. Она и при жизни не отличалась особым темпераментом
Артистка
Хмурый 85-й. Или хмурый 86-й.
Я в компании угрюмо сосредоточенных каэспэшников.
Мы не просто поём бардовские песни.
Мы поём их с ненавистью к эстраде.
Мы тем самым клянёмся друг другу в нашем общем деле.
И ужасно горды собой.
Наш вождь, вечный студент Женька Меренков из соседней комнаты, чтоб не пропали ноябрьские праздники, потащил нас в Ленинград. В Ленинграде у Женьки брат, он работает дворником и за это имеет отдельную квартирку в полуподвале.
На праздники Женькин брат куда-то отвалил, вот Женька и заманил нас в этот северный город и в эту отдельную квартиру.
Сколько нас было, и какого мы были пола не помню, но ехали мы все в одном купе. Наверно, четверо а может, т больше и кто-то потом ушёл спать в другое купе? Хотя вряд ли мы спали мы пели всю ночь, от Москвы до Ленинграда.
Не заметить нас было трудно. Поэтому вскоре в нашу дверь поскреблись, и на пороге возникла улыбающаяся девушка чуть постарше нас.
Прежде всего, девушка была красива. И даже больше того прекрасна. Без дураков и без извилин, как говаривал Пастернак.
Прежде всего, девушка была красива. И даже больше того прекрасна. Без дураков и без извилин, как говаривал Пастернак.
Ещё от неё пахло дорогой французской косметикой. Может, и не французской и не дорогой но пахло приятно. А может быть, это была и не косметика. Может быть, так пахло её тело. Приятное тело.
А ещё она была хоть и ненамного старше нас (а может даже и не старше) но всё равно какая-то взрослая.
Уж эту разницу наша компания поющих девственников просекла вместе с запахом её, улыбкой и красотой.
Мы даже на миг прекратили петь, когда она вошла.
А она вошла в смысле залетела, как бабочка, как раз на наши песни. И как паучиха (но красавица-паучиха цветная, полномасштабная, глянцевая) сразу опутала нас своим обаянием.
Ещё она была слегка подвыпившая, что её только ещё больше украшало.
Выяснилось, что наши общие песни ей знакомы. А незнакомые песни понравились.
Ещё выяснилось, что девушка эта учится в школе-студии МХАТ на одном курсе с Мишей Ефремовым и Никитой Высоцким. И она живописно рассказала нам, как Миша Ефремов отказался сдавать историю партии ну, может, и не отказался, но бузил что-то в этом роде антисоветское, вполне в духе времени, поскольку перестройка приближалась вкупе с неумолимым ускорением.
Девушка, конечно, представилась. Кажется, Люба. Или Лена. Мы пропели почти до самого утра, мы даже что-то пили. За ней заходила её подруга (кажется, Соня) и два каких-то парня с невыразительными унылыми харями. (Впрочем, с остальными частями тела у ребят было всё в порядке, и это, видимо, перевешивало унылость и неинтеллигентность харь).
Соня и мальчики звали Любу-Лену «домой», в своё купе. Видимо, без неё у них там что-то не получалось. Мне же не хотелось верить, что эта симпатичная молодая актриса участвует там в чём-то неприличном. Может, поэтому Люба-Лена всё не уходила и не уходила.
Расстались мы в лучших чувствах. Обменялись телефонами московскими и питерскими. Лена-Люба клялась, что мы обязательно встретимся если не в Питере, то в Москве-то уж точно. Да нам даже звонить не надо можно просто придти к ним в общагу.
Мы все были впечатлены и очарованы.
И когда приехали в Питер, выдержав небольшую паузу, позвонили по указанному телефону.
Нам никто не ответил.
Мы позвонили ещё раз. Люба-Лена скучающим голосом сказала, что занята. И завтра тоже занята. А послезавтра возвращается в Москву.
Наш маленький коллектив почувствовал себя маленьким коллективным отвергнутым любовником, обиделся и больше Любе-Лене не звонил.
Мне же по этому поводу вспомнилась тётя Роза из Денискиных рассказов Драгунского, которая всё время что-то красочно обещала маленькому Дениске, а потом про свои красивые обещания благополучно забывала. И папа Дениски (или мама Дениски) что-то такое нехорошее в конце рассказа про эту лживую тётю сказали.
Сказали свои слова про лживую Любу-Лену и мы. Но всё-таки не матом. И скорей с сожалением, чем со злом.
И ни в какую общагу школы-студии МХАТ мы, разумеется, не попёрлись. Хотя некоторые из нас (например, я) порывались, но в одиночку идти стеснялись. А остальные разубеждали нас весьма аргументировано: типа, на фиг мы этой артистке сдались?
И действительно. Это была просто случайная встреча. Которая и осталась в нашей памяти случайной встречей.
А уж осталась ли она в её памяти сомневаюсь. Наверняка, её ждала интересная артистическая жизнь.
Жалко, координаты Любы-Лены затерялись где-то в одной из моих утерянных записных книжек, и я не могу даже проверить, стала ли эта ясная звёздочка настоящей кинозвездой.
Очень хочется верить, что стала. Несмотря на то, что она нас так незаслуженно проигнорировала.
Но мы всё-таки ВМЕСТЕ провели целую ночь, мчась на скором поезде вперёд и с песней!
Афганцы
Афганцами, если вы ещё не забыли, у нас в стране называют не только жителей страны Афганистан.
Афганцами (только в кавычках, вот так: «афганцы») у нас в стране называют военных, прошедших службу в ограниченном контингенте советских войск в этом самом Афганистане.
У нас в МАях «афганцев» было немного.
Часть из них пришли в 1983, а потом и в 1984 году на абитуру вместе с нами, сопляками. А они уже успели побывать в этом пекле. Назовём их ретро-афганцами.
Но их было мало. Поступили ещё меньше. А доучились до конца вообще единицы. Почему? читай ниже.
А ещё были ребята, наши сверстники, поступившие с нами в 1984 году на 1-й курс. В МАИ как раз отменили военную кафедру, но к ноябрю успешно восстановили. И большинство 18-леток уйти на службу не успело, хотя некоторые даже побрились наголо. Один из них, Дима, заслуживший характерную кличку Лысый, обрился навсегда видимо, настолько впечатлил его этот его не-уход в армию.