Но ведь осенний призыв, если вы помните, начинается с 15 октября. И некоторые счастливчики успели-таки в армию загреметь. Не знаю, почему, но (видимо, такая была разнарядка) почти все эти счастливчики попали в Афган.
Назовём этих везунчиков младоафганцами.
Из ретроафганцев с нами учился некто по фамилии Захарченков. Звали его, кажется, Леша.
Есть люди, которых можно охарактеризовать одним словом.
Захарченков был Тихий. Подозрительно тихий. За всё время нашей совместной учёбы я от него не услышал ни слова. Он молчал, как партизан. И только чему-то улыбался таинственной тихой улыбкой. И была эта улыбка ну не то чтобы смущённой или стеснительной Нет. В этой тихой улыбке присутствовал страх. Будто Захарченков чего-то боялся и в качестве защиты выставлял эту робкую улыбку.
Ну, поначалу мы особого внимания на это всё не обратили.
А потом потом вдруг всё сошлось.
Захарченков постепенно перестал ходить на занятия и как-то затерялся.
А через неделю мы вдруг узнаём, что сегодня ночью он был задержан на вахте родного института в обнимку с подушкой.
Внятно объяснить цель визита он не смог. Он, как всегда молчал и тихо улыбался.
Это сочли уже диагнозом и отвезли его улыбаться в психиатрическую лечебницу.
Больше мы его не видели.
А наши младоафганцы вернулись ровно через 2 года на 1-й курс в то время когда мы уже учились на третьем.
Из младоафганцев я запомнил Вовку Быченкова.
Говорят, ему снились кошмары, а вспоминать об Афгане он не любил.
Но буквально через год началась перестройка, начали возникать всяческие формы маленького бизнеса типа «кооператив», и Быченков как-то торопливо влился в этот процесс. Будто спешил. Будто его преследовали или догоняли.
В Красном Уголке организовал видеосалон, где за деньги показывал зарубежные фильмы с видеомагнитофона.
А потом пошло-поехало.
И, в общем, теперь у него, не сомневаюсь, всё хоккей.
Вот такие две модели постафганского синдрома: негативная и позитивная.
Тихий Захарченков и торопливый Быченков.
У одного психика, у другого нервы.
Наверное, бывают и другие афганцы но лично я знал только этих двоих.
Дай им Бог здоровья.
Б
Бабушка Божий Одуванчик
одна из двух старушек-вахтёрш, сидевших на посту общежития шестого факультета по адресу Дубосековская, 9.
На вид ей было лет 90, а может и все сто.
Её бледные одежды шляпу с цветочком фасона 1920-х годов, и мышиного цвета пальто выдали наверняка уже с небесных складов.
Двигалась она медленно, и уже не шла, а будто бы скользила, лёгкая, как тень, невесомая
А голос голос тонкий и слабый звучал явно с того уже света. Этим своим слабым голоском она пыталась протестовать, когда мы шли мимо неё, не глядя, не чувствуя её в этом мире: «Молодые люди (пауза) предъявите документы».
Потом она повторяла эту фразу на немецком и французском языках. Потому что закончила Смольный институтъ благородныхъ девицъ буквально незадолго до нашествия туда большевиков.
Молодые люди её абсолютно игнорировали, и она принимала это как данность, но, тем не менее, время от времени, словно проснувшись, шелестела: «Молодые люди документы пасспор аусвайс»
Наверно, мы ей снились, и она с лирическим безмолвием наблюдала каждый день дежурства этот славный сон, полный молодых людей может быть, и она рядом с нами чувствовала себя моложе?
Как бы то ни было, с каждым днём она становилась всё бледней, всё прозрачней, пока не растворилась в воздухе окончательно И только иногда из образовавшейся на её месте пустоты раздавался слабый, потусторонний голосок: «Молодые люди документы» и тихий вдох и совсем уже неслышный выдох именно так и дышат, должно быть, божьи одуванчики
Багира
Мы познакомились в литературном объединении «Бригантина», когда она была ещё десятиклассницей. Помню, на ней ещё были какие-то полудетские колготки, своим рифлением слегка утолщавшие ноги.
Волосы у неё очень чёрные и очень длинные, кожа смуглая, глаза карие, диковатые и с огоньками. И губы пухлые. И на губах часто улыбка. Она вообще хорошо улыбалась. И выглядела старше, чем школьница. А что вы хотите южная кровь.
Мама-балерина дочь татарина и украинки, мифический папа чилиец с армянской примесью.
Вот такая гремучая кровь текла в этом смуглом теле.
Маринка, лидерша нашей «Бригантины» её недолюбливала возможно, ревновала к Лёньке. Когда я начинал приводить Маринкины аргументы её, Багириной, вины, она надувала пухлые губки и капризно хныкала «Я хорошая»
Мама-балерина дочь татарина и украинки, мифический папа чилиец с армянской примесью.
Вот такая гремучая кровь текла в этом смуглом теле.
Маринка, лидерша нашей «Бригантины» её недолюбливала возможно, ревновала к Лёньке. Когда я начинал приводить Маринкины аргументы её, Багириной, вины, она надувала пухлые губки и капризно хныкала «Я хорошая»
Я даже не помню, как развивались наши отношенья.
Ей нравились мои песни. Нравились они и другим девочкам.
Она меня хвалила. Хвалили и другие девочки.
Так прошёл год, другой
И вдруг на одном из заседаний, словно почувствовав, что у меня никого нет, Багира просто взяла и уселась мне на колени. И рука моя непроизвольно обвила её подвижный стан. И успокоилась где-то в районе живота.
А потом я загремел в ПССО, на полгода скрылся в Крыму. Мы переписывались.
Весной я нагрянул в Москву на несколько дней. И, кажется, мы впервые поцеловались.
Потом я снова уехал на ударную стройку южной базы МАИ. Мы снова переписывались. О чём-то серьёзном, включая политику.
И вдруг неожиданно она пригласила меня к своей бабушке-украинке, в степной крымский город. Этакий хэппи-энд дней на семь после полугода стройки. И какое-то странное существование в этом доме на правах почти жениха. Или кандидата в женихи.
Я жил в отдельной комнате, с отдельным входом. И Багира приходила ко мне. Целоваться.
А ещё мы ездили на пляж под Евпаторию в душном автобусе и лежали там рядышком (на пляже, а не в автобусе), с трепетом касаясь друг друга пальцами рядом лежащих ног.
И было это очень ну, сексуально, как ещё сказать?
Правда, вдвоём нас беспокойная Багирина мама не отпускала далеко. Например, в парк.
Я возмущался. Багира перешла на второй курс университета. А её мама не отпускает.
И мы всё-таки ушли в парк. И целовались там.
А потом нам влетело, и я впал в немилость. У этой самой мамы. Она чего-то такое говорила, что другие мальчики такого себе не позволяли. Альмир, например. И я вынужден был пообещать, что впредь такое не повторится.
Уже в Москве я часто встречал Багиру из института она училась на вечернем. Мы шли от «Белорусской» по Ленинградке, заходили на детскую площадку в укромной темноте какого-то двора, в какую-то избушку и целовались.
И Багира однажды сделала мне замечание, что я, мол, не так обнимаюсь. Я обиделся: а что, есть с кем сравнивать? Она ускользнула от ответа. И от меня ускользнула.
Но потом мы снова целовались, в очередном дворе.
Провожание заканчивалось в их однокомнатной квартире, на диване, и мама вежливо уходила на кухню, а Багира расстёгивала пуговки на блузке и брала мои руки в оборот. Ну и губы, разумеется.
Потому что большую часть нашего времяпровождения мы молча и жадно целовались.
Шли по улице и целовались.
Ехали в метро и целовались.
В театре мы целовались чуть ли не на сцене.
Но слаще всего нам целовалось на вечерах поэзии. Коржавина ли привезут, Рейн ли поминает друга Бродского, ссорится ли со зрителями обиженный Леонович мы сидим себе в укромном уголке и целуемся. Багира сама засовывала мои руки себе под блузку. И сама прижималась губами к губам.
И я уже привык к этому положению: руки на груди, губы к губам. Удручало только одно: Багира позволяла делать с собой всё, но почему-то только с верхней своей частью. Словно ниже пояса её не существовало. Ну, точно дама в колоде карт.
Пиковая дама потому что была Багира жгучая брюнетка.
Она даёт себя гладить только до пояса» жаловался я опытному Подобедову. Её заклинило выйти замуж девочкой.
Всё это до первого траха, грустно улыбался Подобедов. Она сама ещё не понимает, каким телом владеет. Говорить и думать она может, что угодно, но тело-то требует своего».
Чего? наивно переспрашивал я.
Мужика, вздыхал Подобедов и с глубоким скепсисом осматривал мою фигуру (тщедушную, написал бы я, и Подобедов написал бы так же, но я ведь не был тщедушным, я всегда был полноват): «Нет, вы не пара»
Это ещё почему?
Потому что ты её не удовлетворишь
А потом я серьёзно заболел, и лежал с температурой в общаге. А пугливая мама не пускала Багиру меня навестить. Я звонил, я скучал, я обижался, кричал что-то в телефонную трубку, но она так ко мне и не пришла.
Хуже того пока я болел, она нашла мне замену. Я это почувствовал, потому что из Багиры сразу посыпались какие-то чужеродные слова, мужские слова. Какое-то пошловатое выражение (я его забыл), она им упивалась, она его подцепила, очевидно, вместе с поцелуем, и упивалась им, произнося вслух как некий символ принадлежности другому.