После ужина, так ни до чего и не додумавшись, я вернулась в свой номер и принялась мечтать о Пели. Минут через двадцать в дверь постучали. Открыв её, я увидела Цака. Он пришёл поговорить о наших насущных делах. Речь шла о создании нового международного института по нелинейной физике. Нужно было крепить интернациональные связи, и он распределял среди своих учеников направления возможной в будущем совместной работы, с учётом присутствующих на конференции иностранцев. Бал, Наз и прочие свои задания уже получили, мне достался Ян. Выдав мне все возможные советы, пожелания и какие-то печатные материалы, он немного расслабился и неожиданно спросил меня, кто из присутствующих мне лично больше всего нравится. Я ответила не задумываясь: «Пели!» Цак поперхнулся. Затем свирепо заявил, что по его мнению это должен был бы быть Ян. Мотивировал он свою точку зрения тем, что тот высокий, худой и голландец. Поскольку сам Цак был роста небольшого, полноватый и русский, то Ян представлял собою, по-видимому, его личный недостижимый идеал мужской красоты. Я попыталась было ему что-то объяснить про исходящее от Пели излучение, но слушать меня он не стал, а немедленно откланялся и удалился.
Я снова размечталась о Пели, но ненадолго, поскольку в дверь опять постучали. На этот раз пришёл Бал и начал очень сердито расспрашивать меня, чем это я так рассердила Цака, что тот теперь пьёт в одиночку. Не считая себя ни в чём виноватой, я рассказала, как дело было. Бал пришёл в ужас и прочёл мне лекцию о том, что с великими учёными так обращаться нельзя и что мой долг был сказать Цаку, будто бы больше всех из присутствующих мне нравится именно он, Цак. Я рассмеялась и велела ему идти туда, откуда пришёл. Бал отправился восвояси.
Когда в дверь постучали в третий раз да это не номер, а проходной двор какой-то! я даже из кресла вставать не стала, а просто крикнула: «Войдите!» Вошёл Сира, считавшийся уже примерно с год моим официальным почитателем и отгонявший своим постоянным присутствием особо назойливых ухажёров. О моём преступлении против великого учёного он был уже наслышан и теперь пришёл учить меня жизни. Поскольку говорил он всегда очень медленно и очень нудным тоном, то я его и не слушала. Потом одна фраза, по которой выходило, что я будто бы играю судьбами других людей и, в частности, одним неосторожным словом могу принести Пели большие неприятности, привлекла моё внимание. Какие неприятности?! С того самого момента, как я его впервые увидела т. е уже по крайней мере часов шесть или семь я только о том и мечтаю, чтобы принести ему «приятности», да не знаю как. Внезапно я вспомнила разговор за обедом Пели жил один в «люксе» и все желающие брали у него кто стаканы, кто одеяла, которых у него было в достатке, а в других номерах не хватало. Вот оно!
Выпроводив Сиру, я немедленно отправилась к портье и выяснила, где находится «люкс». План мой был очень простой отправляюсь к Пели за будто бы нужным мне одеялом, в тайной надежде, что он догадается предложить себя в качестве достойной замены. Он не догадался.
Потом я медленно плелась по длинному коридору в свой номер, держа под мышкой совершенно ненужное мне светло-коричневое шерстяное одеяло в крупную клетку, и долго искала в кармане джинсов ключ от номера, и не от холода дрожащими руками никак не могла попасть в скважину замка, и подняла глаза вверх, чтобы убедиться, что хоть номер на двери правильный.
Никакого номера на двери не было. И двери тоже не было. А был экран компьютера, и «Google» был уже открыт и слово «Пели» набрано для поиска. Я очнулась. Погрузившись в прекрасное прошлое, я и не заметила, как дошла до дому, включила компьютер и подключилась к интернету. Главное, ни о чём не думать. Просто на кнопку нажать. Я нажала. Через полторы минуты у меня уже был его е-мейл, так что вполне можно было считать, что я его не искала, а нашёлся он сам.
Отправив ему короткое письмо «Do you still remember me? It would be nice to hear from you» я вернулась назад в то далёкое прошлое, в котором, оказывается, жили не только Петька, высокая наука и больной муж, но и страсть, и любовь, и встречи, и расставания, и ещё много чего другого
Глава 2 и в частности
На той киевской конференции так больше ничего интересного и не случилось. Правда, на следующий день за завтраком мы ещё немного поговорили. Поскольку больше заняться мне было нечем, я всю ночь придумывала, какой бы ему вопрос можно было задать, чтобы и к моим научным занятиям он относился, и к его. Придумала. Он выслушал меня, кажется, с неподдельным интересом, на вопрос ответил, а кроме того сказал, что Кац, мой научный руководитель и его приятель, будет очень сердиться на эти результаты. Впрочем, об этом я уже в «Кадише» рассказывала.
Потом конференция закончилась, и мы разъехались по домам, и наступила пустота. Пустоту время от времени заполняли короткие нервные романы, которым так и не удалось затушить разгоревшееся в Киеве пламя. Я написала диссертацию, и аспирантура подошла уже к концу, и я попросила Пели дать отзыв на мою диссертацию. Он согласился. В Москву он приезжал обычно на день или два и время его было расписано по минутам, так что за текстом диссертации он заехал ко мне прямо с поезда, в шесть утра. Он приехал, и мы опять завтракали вместе, и что-то там обсуждали, а думала я только о том, что муж мой должен через несколько часов вернуться из командировки, и что было бы, если бы он возвращался завтра
В положенное ему время подоспел декабрь, и теперь я защищала диссертацию, и Пели снова приехал. Вечером был банкет в ресторане. Пару часов, принимая поздравления, я готовилась мысленно к решительному шагу пригласить его потанцевать, справедливо полагая, что уж во время танца смогу, наконец, разобраться, как именно он ко мне относится. Когда же я решилась и подошла, то оказалось, что ему пора уходить, чтобы не опоздать на поезд. Так мы и не потанцевали.
Странно, что никакой непрерывной цепи событий в памяти моей не осталось. Только отдельные встречи, которые я даже ни к какому конкретному году отнести не могу. Была осень, отчего-то в Англии, и очередная конференция по вечерам Цак читал мне свои стихи, Беер звал решать его задачи и рассказывал про своих четырёх жён и про то, что пришло время взять новую, пятую, выразительно поглядывая при этом на меня, а Сира приходил ко мне в номер среди ночи то за сахаром для чая, то за зубной пастой, которая у него будто бы кончилась. Пели там тоже был. Однажды он попросил меня пойти с ним в банк, поскольку по-английски я могла изъясняться лучше его, и протягивая какие-то свои банковские документы, погладил меня по руке. Или мне только показалось? До самого конца конференции я так и не смогла решить эту сложную задачу было ли прикосновение случайным или нет. Много позже, когда мы с ним со смехом вспоминали эту самую конференцию, оказалось, что он видел идущего ко мне в номер часа в два ночи Сиру и очень ему позавидовал. А когда ещё через час вышел прогуляться по коридору что-то не спалось ему в ту ночь и увидел свет в моём номере, и услышал через дверь наш разговор, то больше всего на свете в тот момент ему хотелось вытащить своего бывшего ученика за шиворот из моего номера и остаться там самому. Жаль, что не вытащил.
Потом опять была весна, Москва, и дел у него опять было больше, чем времени, и он попросил меня взять для него утром в институте какие-то бумаги, с тем чтобы забрать их у меня дома, днём, когда он освободится. Бумаги я взяла, надела самую прозрачную кофту из всех, что нашлись в шкафу, под неё не надела вовсе ничего и принялась его ждать. В два часа его ещё не было, и я решила почему-то, что он уже не приедет. В рыданиях позвонила я Татьяне, не будучи в состоянии даже объяснить, что именно случилось. Та решила, что муж мой опять что-то учудил, и примчалась меня утешать. Объяснить ей я так ничего и не успела, поскольку Пели приехал минут через пять после неё.
Мы пили чай втроём, ели какие-то пирожные, о чём-то разговаривали, потом он попрощался и ушёл. Когда он вышел, я заметила, что бумаги, за которыми он, собственно, и приезжал, остались лежать у меня на столе. Открыв окно, я окликнула его и протянула бумаги вниз, благо квартира находилась на первом этаже. Руки моей он не заметил и исчез в подъезде. Я открыла свою дверь. Он вошёл и обнял меня.
Не знаю, сколько времени мы целовались. Татьяна сказала потом, что выглянула в коридор минут через десять, удивившись наступившей внезапно тишине. Увидев нас, она скромно удалилась в спальню и просидела там уж по крайней мере полчаса, пока я не появилась. Она потом ещё долго ругала меня и заявляла, что нельзя быть такими дураками и целоваться в прихожей, не давая ей никакой возможности покинуть помещение. «На кухне надо было целоваться! На кухне!!» кричала она как сумасшедшая. А я смеялась и плакала, плакала и смеялась
Недели через две он опять приехал. Муж мой и сын были на даче. Ни до завтрака, ни до чаепития в тот день дело не дошло. Когда мы проголодались, была уже ночь. И был второй день, и еда в доме кончилась, так что ели мы какие-то консервы. Одеваться мы к тому времени уже перестали за полной бессмысленностью этого занятия, только иногда, поплескавшись вместе в ванне жара в то лето стояла в Москве немыслимая заворачивались на время в полотенца. Потом и консервы тоже кончились, но мысль одеться и сходить в магазин никому из нас в голову не пришла. В доме остался один шоколад.