Недели через две он опять приехал. Муж мой и сын были на даче. Ни до завтрака, ни до чаепития в тот день дело не дошло. Когда мы проголодались, была уже ночь. И был второй день, и еда в доме кончилась, так что ели мы какие-то консервы. Одеваться мы к тому времени уже перестали за полной бессмысленностью этого занятия, только иногда, поплескавшись вместе в ванне жара в то лето стояла в Москве немыслимая заворачивались на время в полотенца. Потом и консервы тоже кончились, но мысль одеться и сходить в магазин никому из нас в голову не пришла. В доме остался один шоколад.
В те времена в России шоколада в продаже давно не было, и в силу этого печального обстоятельства он являлся замечательным подарком и хорошей взяткой для секретарш и средних административных чинов. Привозили мы его из-за границы килограммами, и в настоящее время всё содержимое моего холодильника составляли штук тридцать стограммовых плиток. Сама я шоколада не ела, так что теперь питаться мне оставалось только любовью, а Пели с удовольствием закусывал любовь шоколадом.
Утро четвёртого дня наступило как-то неожиданно, и он должен был уезжать. Я так и не узнала, зачем он приезжал в тот раз в Москву. Или как раз узнала?.. Я лежала на спине, на смятых простынях, положив руки под голову, и молча смотрела на него. Он одевался. Я впитывала каждой клеточкой своего тела самые мелкие его движения, взгляды, улыбку. Чудом было всё как он застёгивал пуговицы рубашки, и как собирал рассыпавшиеся в первый день из случайно открывшегося портфеля какие-то бумаги, и как не мог найти второй ботинок Уже одевшись, он сказал немного растерянно: «Если кому рассказать ведь не поверят же!» Я только улыбнулась в ответ: «Присылай ко мне, я подтвержу». Подтверждаю.
А однажды у него было всего часа три, и мы встретились в пустом офисе какой-то частной фирмы, принадлежащей ещё одному его бывшему ученику. Офис представлял собой небольшую квартирку в центре Москвы, с телефоном, вешалкой, парой столов, одним стулом и почему-то брошенным на пол узким полосатым матрасом. Даже простыней не было. И кому они нужны?..
Каким-то летом он сказал мне, что готов развестись в любой момент. Но только с тем, чтобы немедленно жениться. Ах, ну не могла же я бросить своего калеку!
В конце 1992 года, когда перед окончательным отъездом из России Бен помогал мне решать мои самые неотложные задачи, я как-то упомянула, что, мол, есть ещё один человек, только видимся мы редко. Бен не удержался и начал задавать вопросы, из которых следовало, что на роль этого «одного человека» он примеривает Цака. Мысленно рассмеявшись, я тему сменила. Бена я не виню и психотерапевт он был хотя и гениальный, но начинающий, и всю окружающую меня толпу знал лично, вот и не устоял перед искушением.
Последний раз мы виделись в Голландии. Я договорилась с хозяйкой дома, и жил он у нас. В доме вечно толпился народ, так что по вечерам мы уходили гулять в парк, выбирая место потемнее. Помню, первый раз, уже возвращаясь домой, он сказал: «Я и не думал, что ты решишься». А я даже не поняла сначала, что он имеет в виду, поскольку единственное, чего я хотела это быть с ним, и никакая мысль о нарушении общественного порядка мне даже в голову не пришла. Так мы и нарушали бесстыдно этот самый порядок пару недель подряд, до самого его отъезда. Порядок ничего не заметил.
Что это было страсть? Любовь? Роман? Больше на стихийное бедствие похоже. Но что бы это ни было, оно давно кончилось. Десять лет прошло.
За все эти годы я вспомнила Пели только однажды, года два назад, в переписке с Комом, которая в тот момент из чисто интеллектуального общения начала вдруг почему-то скатываться на более личные, чуть ли не интимные, рельсы. Уж не помню как он этого добился, но в некоторый момент я написала ему очень откровенное письмо с обоснованиями моего нынешнего нежелания завести себе близкого друга. Он немедленно ответил, что когда видел меня в компании с Пели, я казалась ему совершенно счастливой. Интересно, до сих пор помнит! Восемь лет прошло. Ком тогда пригласил нас с Пели пообедать, и я заметила, что он как-то особенно внимательно меня рассматривает. Когда Пели уехал из Голландии, Ком заявил, что Пели хороший человек, и жена у него тоже очень симпатичная. Они встречались все вместе у Таро в гостях, когда тот получал профессорское звание. «У хорошего человека и жена хорошая», ответила я. Больше эта тема у нас не возникала. А теперь возникла. Совершенно рассвирепев, я написала ему, что Пели является единственным мужчиной в моей жизни и вероятно в мире, который умеет доставлять только радость и никаких проблем, что я совершенно не собираюсь обсуждать эту тему и предлагаю вернуться к спокойному, сиречь бесполому, интеллектуальному общению. Что мы через некоторое время и сделали.
Воспоминания о прекрасном прошлом дело затяжное, так что когда они подошли к концу, уже стемнело. Заметив, что я так и просидела всё это время перед экраном компьютера, я решила его выключить и ложиться спать. Только сначала почту посмотреть. Письмо от Пели пришло несколько часов назад. Не думай. Открывай. Я открыла.
Он писал, что искал меня все эти годы, и всех общих знакомых расспрашивал, последний раз Таро, в прошлом месяце. А мои письма из Америки до сих пор хранит в своём компьютере. Я и забыла, что писала ему оттуда. Ещё он спрашивал, как я живу и чем теперь занимаюсь.
Ну что тут скажешь? Теперь мы целыми днями болтали по интернету, и пламя горело вовсю, как если бы и не угасало вовсе. Удивляюсь, как компьютер не сгорел. По ночам он читал мои книги, а я размышляла о том, что прежний способ лишать его сна нравился мне больше. И чем именно Но как сказала однажды Татьяна, профессиональный искусствовед, в таких делах самое важное не перейти тонкую грань между эротикой и порнографией. Будем стараться.
В какой-то момент он прислал мне две свои фотографии одну с внуком на руках, другую в виде белоснежного мраморного Зевса. Внук был такой же рыжий и светящийся, как и он сам, и я мысленно пожелала счастья всем его будущим подружкам. Сам Пели ничуть не изменился, только в бороде появились снежные пряди. Мне понравилось. На второй фотографии лежал обнажённый Зевс в натуральную величину. Голова его покоилась на согнутой в локте правой руке, в левой он держал кувшин. А тело было тем самым, которое я знала когда-то, которое так любила, которое Стоп. Главное, про тонкую грань не забывать. Короче, если бы древний мастер догадался приделать к мраморному телу янтарные волосы, то получился бы у него не Зевс, а Пели, светило современной физики, повелитель комет и галактик, обладатель бесчисленных научных трудов, званий и наград, множества учеников, разбросанных по всему свету, отец по крайней мере двоих детей и дед уж не знаю скольких внуков.
От общения с Пели я как-то переменилась, хотя сама этого вначале и не заметила. Прежде всего, знакомые перестали узнавать мой голос по телефону, утверждая, что он стал совсем юным и звенящим. Потом оказалось, что хожу я теперь иначе быстрее, легче, почти летаю, к тому же я постоянно улыбалась. Апофеоз наступил в пятницу, когда мне нужно было отправляться на мои регулярные занятия по изучению торы и иврита. В полдень я строго написала ему, что на сегодня наша переписка заканчивается, поскольку у меня есть другие дела. Ответив после этого всего только на три или четыре его новых письма, я полетела в синагогу.
Ничего из наших занятий в тот день не вышло. Мои крылья мешали. Сосредоточиться на серьёзных вопросах не мог никто, беседа всё время скатывалась на рассказывание весёлых историй и анекдотов, что, впрочем, тоже является неотъемлемой частью еврейской традиции. В конце концов один из присутствующих заявил, что сегодня что-то такое носится в воздухе. Я ответила: «Ich bin´s», что примерно соответствовало бы русскому: «Это я ношусь в воздухе». После чего предложила покинуть честную компанию, чтобы не мешать им заниматься. Честная компания дружно отклонила моё предложение, и вместо этого все в очень приподнятом и очень легкомысленном настроении отправились гулять, а после службы ужинать в индийский ресторан.
Еда оказалась замечательной, а собеседники разговорчивыми. Врач стоматолог описывал свои проблемы с пациентками, которые в летнее время приходят на приём полуголыми, и как, интересно, он должен при этом работать; художник рассказывал про некоторые особенности живописи древнего Египта и убедительно доказывал, что форма важнее содержания, поскольку она его определяет; раввин на весёлый лад толковал всё это примерами из Торы. Где-то к полуночи, когда все присутствующие уже пытались говорить по-русски (лучше всего это получалось у раввина), я, наконец, поняла, что происходит. Собеседники мои пытались выяснить, кто именно из них привёл меня в такое состояние. Ха. Поскольку тот, кто привёл, находился за несколько тысяч километров отсюда, по дороге из Франции в Японию, то выяснять им пришлось бы долго. Я вспомнила одну из моих самых любимых в детстве книг, «Ходжу Насреддина» Соловьёва, и историю о том, как благодаря Ходже Насреддину был утоплен вредный меняла Джафар, терроризирующий всё бедное население славного города Бухары. В некоторый момент меняла оказался сидящим в завязанном мешке под охраной стражников правящего тогда в Бухаре эмира. Стражники распрашивали его о спрятанных сокровищах, а тот, следуя совету великого хитреца, отвечал им: «Дорогие джины, вы ищите там, где не прятали. Поцелуйте же за это под хвост моего ишака!» Разъярённые стражники вдоволь попинали его ногами и утопили в озере.