Двойственная природа симулякра заключается в том, что это виртуальный объект (пост-объект), который появился в полном отрыве от всякого смысла и всякой пользы, полностью отрезанный и от обозначающего, и от обозначаемого и потому оригинальный. Но поскольку за симулякром не стоит никакое бытие, нет никакой реальности а значит, он абсолютно несамостоятелен он является универсальным символом, в силу размытости смутно знакомый всем и вызывающий ассоциации у всех. Как отмечает Александр Дугин, «в симулякре нет даже той остаточной онтологичности, которая пусть даже обратным нигилистическим образом присутствовала в объекте парадигмы модерна. Симулякр вообще не находится с онтологией ни в каких отношениях. Он не только ее не утверждает, он даже ее не отрицает»17.
Делёз показывает свое понимание симулякра примером из Катехизиса: «Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но в результате грехопадения человек утратил подобие, сохранив, однако, образ. Мы стали симулякрами, мы утратили моральное существование, чтобы вступить в существование эстетическое. <> Конечно, симулякр еще производит впечатление подобия; но это общее впечатление, совершенно внешнее и производимое совершенно иными средствами, нежели те, которые действуют в первообразце. Симулякр строится на несоответствии, на различии, он интериоризирует некое несходство»18.
Симулякр это последний симптом исчезновения бытия, не изгоняемого (модерн), а забытого (постмодерн). И это снимает все возможности какой бы то ни было онтологической верификации. Отсюда можно сделать далеко идущие выводы: ведь основная потенция виртуального потока симулякров направлена на то, чтобы никому и никогда не пришло в голову ничего сверять с бытием. А модерировать и направлять этот поток можно с помощью искусных комумникационных или социокогнитивных практик воздействия. После избрания Дональда Трампа президентом США в 2016 годц, эта потенция попадет под свет академических и медийных софитов, став главной темой для обсуждения на протяжении последующих лет.
Бодрийяр и сам понимал, насколько его концепты увязаны на социальные процессы и практики, медиэффекты. Внимательно изучая средства массовой коммуникации в эпоху расцвета телевидения, Бодрийяр приходит к выводу, что образ опередил и победил реальность, «навязывает реальности свою имманентную эфемерную логику, эту аморальную логику по ту сторону добра и зла, истины и лжи, логику уничтожения собственного референта, логику поглощения значения»19. Образ «выступает проводником не знания и не благих намерений, а, наоборот, размывания, уничтожения значения (события, истории, памяти и так далее)»20. Результат поглощение реальности ирреальностью, «прохладное», функциональное удовольствие, которое нельзя назвать в буквальном смысле эстетическим, бесстрастное, механическое наслаждение. Такова, пишет Бодрийяр, «логика симулякра: место божественного предопределения занимает столь же неотступное предшествующее моделирование»21.
В таких условиях, жизнь, по мнению Бодрийяра, проходит под покровом знаков и в отказе от действительности: «Чудесная безопасность: когда мы смотрим на образы мира, кто отличит это краткое вторжение действительности от глубокого удовольствия не быть в ней?».22 Не-бытие в действительности предстает своего рода «ускользанием» от системы координат реальности модерна, ускользанием постольку осознанным, поскольку и реальность оказалась «лишенной загадки», иссушенным концептом, потерявшим свою символичность.
По Бодрийяру, история больших нарративных моделей заканчивается, потому что история, одержимая ужасом своей смерти, создавала симулякры самой себя (где, например, празднование 50-летия Великой Октябрьской Социалистической Революции важнее самой революции). Наступает время заведомо лишенных смысла малых нарративных форм, пустотность которых балансируется мощностью конструирования реальности. Сконструированная с помощью симулякров реальность у Бодрийяра получает название гиперреальности симуляция реальности или реальность, воспринимаемая без доказательств своей фактической верности. В ходе своих исследований, Бодрийяр пришел к тому, что винить в ее появлении стоит масс-медиа:
«Вся современная архитектура масс-медиа основывается на том что: они являют собой то, что навсегда запрещает ответ, что делает невозможным процесс обмена (разве только в формах симуляции ответа, которые сами оказываются интегрированными в процесс передачи информации, что, однако, ничего не меняет в однонаправленности коммуникации). Именно в этом их подлинная абстракция. И именно на этой абстракции основывается система социального контроля и власти. Для того, чтобы хорошо уяснить себе смысл термина ответ, последний нужно взять в строгом его смысле, а для этого нужно обратиться к эквиваленту этого термина в примитивных обществах: власть принадлежит тому, кто способен её дать и кому она не может быть возвращена. Отдать и сделать так, чтобы вам было невозможно вернуть отданное, означает: разорвать процесс обмена в свою пользу и установить монополию тем самым социальный процесс оказывается нарушенным. Вернуть отданное, напротив, означает разрушить властные отношения и образовать (или вновь образовать) на основе антагонистической взаимосвязи цепь символического обмена. То же самое происходит и в области масс-медиа: нечто оказывается произнесённым, и всё делается таким образом, чтобы на эти слова не было получено никакого ответа»23.
Ставший уже классическим пример был приведен философом в его работе «Войны в Заливе не было». В качестве симулякра он привел в пример конфликт 1991 года в Персидском заливе. Последний транслировался в эфире CNN, при том, что у аудитории не было никакой возможности знать, был ли репортаж реален или же был просто пропагандистским монтажом.
Как мы могли увидеть, постмодерн строится на исключительном отрицании большого проекта, метанарратива. Именно поэтому список концепций и имен, предложенный эпохой постмодерна так широк и ситуативен. Системная философская логика «new normal» это сетевая логика возникновения и распространения хаотично конструируемых малых рассказов, где у каждого человека, оснащенного к тому же цифровыми платформами для своего виртуального эксзистирования новыми медиа, есть реальная возможность стать автором, а у каждого автора есть шанс на минуту славы. Напоследок хотелось бы выделить несколько силовых линий этой логики, которые позволят связать эту интеллектуальную традицию с концепциями теоретиков сетевого общества:
Во-первых, реальность постмодерна представляет собой виртуальный поток симулякров, которым можно манипулировать в любом направлении, конструируя виртуальную реальность, симулируя ее.
Во-вторых, в силу отрицания любого рода больших проектов, метанарратативов, поток симулякров является основным инструментом по созданию произвольных малых рассказов, которые распространяются по сетевому принципу.
В-третьих, знание в постмодерне понимается как ситуативный, динамический и постоянно меняющийся процесс свободного и недетерминированного описания картины мира.
В-четвертых, онтологический фокус постмодерна направлен на интеллектуальную игру с текстом. Эта игра ведется ради себя самой, децентрализованно и не подчиняется никаким вертикалям, метапроектам или большим рассказам.
В-пятых, постмодерн примечателен своим конвергенционным потенциалом: при неортодоксальном подходе к истории и игровому отношению к ускользающей реальности, в постмодерне происходит конвергенция всего, от идеологий и научных школ до медиаплатформ.
1.2 Теоретический контур
Я думаю следовательно, я произвожу24.
«Информационная эпоха:экономика, общество и культура»М. КастельсПервыми теоретическими и концептуальными вестниками «new normal» по научной линии были авторы теорий постиндустриального общества. Эта интеллектуальная традиция возникла в тот момент, когда стало понятно: возникают новые способы производства, отличные от тех, которые лежат в основе индустриальной эпохи автоматизированного конвейерного производства фордистского толка. Анализируя творчество этих авторов, мы будем руководствоваться тем же подходом, что и в разделе выше. Различие заключается в том, что теоретики информационного общества во многом не совпадают друг с другом в исторических моделях, которые они предлагают, тезаурусе, концептах и оценке происходящих изменений в мире «new normal». Чтобы достичь поставленной цели, нам нужно будет рассмотреть работы каждого теоретика и предлагаемой им модели в отдельности (за исключением тех случаев, когда мы имеем дело с научной школой). Не менее важно и заранее отметить западоцентричность описанных ниже моделей особенно наиболее ранних из них. Она раскрывается многофакторно: при недостатке внимания к развивающимся странам, прогрессивизм западной цивилизации склонял первых теоретиков к доминирующе позитивной трактовке происходящих изменений. Это, как мы увидим ниже, привело к тому что теории информационного общества изначально содержали в себе установку на киберутопизм.