Академия поэзии. Альманах 2 2020 г. - Альманах 6 стр.

Н. М. Рубцову

Он шёл сквозь лес в промёрзших башмаках.
Шёл поздней осенью в свою «Николу».
Хоть глаз коли, нигде ни огонька, 
Его звезда за тучею тяжёлой.

Он брёл на ощупь по родной земле,
Шёл сквозь пургу, себя превозмогая.
Среди ночи надеждой помогая,
Вела его вперёд звезда полей.

Он часто в жизни брёл на огонёк,
Брёл на авось, шарахаясь, сбиваясь,
Страдая, голодая, напиваясь,
О жизни вспоминая между строк.

И чередою  фразы и мечты,
Сумбурной жизни хрупкие фрагменты,
Прокуренных общаг аплодисменты,
И в изголовье скорбные цветы.

В мороз январский траурный венец 
Его строка о смерти зазвучала.
Нелепый и трагический конец 
У этой смерти женское начало.

Пусть не сложился образ в голове,
Средь сплетен, пересудов и сомнений.
Весь путь его настоян на молве:
Он гармонист, он пьяница, он гений.

Но если вдруг на сердце тяжело,
В щемящих строках утопаю снова.
И в горнице моей светлым-светло
От тихого немеркнущего слова.

Такая даль, что звон в ушах,
Такой простор, что нет границы.
Лишь слышно: крыльями шуршат
Над миром птицы и зарницы.

Благословленье высотой,
И, будто в детстве, сердце бьётся.
Знакомой песнею простой
Петух далёкий отзовётся.

И, воспаривши над собой,
Влекомый ветром восходящим.
И воздух, за крылом свистящий,
И неба купол голубой.

Блестит церквушка в стороне,
Где небо сходится с землёю,
Где лес зелёною струёю
Сбегает вниз к речной волне.

В кустах укрылись берега 
Речушка мелкая петляет,
Соломы свежие стога
Янтарным сполохом сияют.

На горке сосны и песок,
И детских сказок отголоски.
Пространство делит на полоски
Сквозь тучки луч наискосок.

Мысль прикоснуться к чистоте
Вновь гонит на поля родные,
Чтоб силы черпать в красоте
Исконных мест глуши России.

На тихой Коктебельской улице,
Из инфернального «замкадия»,
Что возле кольцевой сутулится,
Живут не только лишь исчадия.

Аборигены разномастные,
Серпом иль молотом крещёные,
Коронавирусом заразные
Иль оным не отягощённые.

И уголовные традиции
Встречаются у населения,
Они  проблема для полиции.
И дамы  для увеселения.

Сюда бы Макса нам, Волошина,
Дуэль бы вспомнили, Ахматову!
Вся улица б переполо шилась
При виде демона лохматого.

Мы б повели его в «Хинкальную»,
Забавы ради, не из вредности.
Хоть место, где-то криминальное,
Всё ж наливают по потребности.

А в выходные мы, в подпитии,
С собакой по дворам слоняемся,
А, протрезвевши, по наитию,
К другому Максу приклоняемся

Мы  русские люди! Земные просторы
На мысль всепрощения нас обрекли.
Мы шире, чем реки, мы выше, чем горы,
Мы те, кто становится солью земли.

Нелёгкая нам выпадала дорога 
Добро защитить, об ушедших скорбя.
Искали мы правду, искали мы Бога,
Но лишь не всегда находили себя.

Был Пушкин  наш гений, а Ленин  Мессия,
Подобных не будет в заглавных рядах,
Но высшую правду, что выше России,
Отняли у нас в девяностых годах.

Украли, как воры, украли с Россией,
И мы в простоте не сумели понять,
Кого мы пригрели, кого воскресили
А значит, не надо на Бога пенять!

Пора покидать надоевшие клетки,
Чтоб на ноги ставить весь мир с головы,
Иль нас не поймут наши мудрые предки,
Что в гордом величии были правы.

Липы вековые
в золоте кудрей
как сторожевые
у судьбы моей.
Осень тихо дышит
у виска её,
весь зигзагом вышит
путь мой  бытиё.
И куда ни кинешь, 
боли и долги,
где же этот финиш
жизненной пурги?
Расскажите, липки,
как деньки круты,
как держаться хлипкой
мне средь суеты,
как равняться стоит
на характер лип,
чтоб не выдал боли
ни скулёж, ни всхлип.
Так стою под вечер,
липы солнце пьют,
падает на плечи
отсвет жёлтых вьюг

И постигая в мире нищету
блаженства бытия и силы духа,
врагов своих слепую клевету
и настигающую слабость слуха,
я понимаю сердцем, как далёк
от истины любой из нас, живущих, 
такой же, в общем, хрупкий мотылёк 
несеющий и оттого нежнущий
И всё-таки есть слава в каждом дне 
могучая божественная слава 
в молитвенной прозрачной глубине,
хоть дни, апостол говорит, лукавы.

Осина зарделась осеннею краской 
до неба костёр, шелестят языки.
Последней, щемящей, надломленной лаской
наполнено сердце и светлой тоски.
Какою дорогой пойти мне  не знаю,
каким переулком, чтоб встретить те дни;
догнать ли высокую белую стаю,
согреют ли душу былые огни?

Срывает ветер листья,
они летят, летят
то медленно, то быстро,
приковывая взгляд.

Они ещё живые
и золотом горят,
то светло-восковые,
то охрою пестрят.

Вот снова парашютик,
ещё один за ним
Ах, ветер, как он шутит,
беспечный пилигрим!

Но есть ещё на кроне
у старой липы сень,
и, может быть, не тронет
её осенний день

Рассвет вплывает медленной рекой,
знобит слегка, и плавятся минуты,
и надо жить достойно, а не круто,
и надо петь свободно и легко.

Ловлю тепло ноябрьских серых дней,
пленительный полёт последних листьев,
покой реки медлительной, небыстрой
среди живых предутренних огней.

И ясный вдруг душе предстанет путь 
он всё короче, всё неотвратимей 
одна любовь нас делает святыми,
её одну ничем не зачеркнуть.

Каштан как фиговое древо
среди осеннего двора, 
опять осенняя пора,
чьё ненасытно пламя-чрево.

Ещё далёко нам до встречи
Во сне осенних пепелищ
танцует плавно ветер лишь
и тихо шепчет сердцу речи

Ещё далёко до разлуки,
ещё нам предстоит понять,
что только на себя пенять
должны в тисках сердечной муки

Как это дерево живое
стоит без ропота и слёз
и без ответа на вопрос:
за что страдание такое

Моя ли жизнь?  Моя.
Иду по Патриаршим,
по листьям, тихо павшим,
по жизни, где края
так ясны, так остры, 
о, прошлого утрата
Какая ж будет плата
у поздней сей поры?

Ноябрьские пути
в былое недоступны,
не мы ли там преступны?
Как это превзойти?
Как оправдать себя?
Как оправдать другого 
ушедшего, живого?
Лишь веря и любя

Осенняя ноябрьская простуда,
курлы летящей далеко судьбы,
как будто озарение и чудо
средь ежедневной суетной пальбы
тревог, забот, сумятиц и сомнений,
среди накала споров и страстей 
вдруг этот зов, как отзвук песнопений,
врачует дух, уставший от сетей
земных и бренных, алчущих нас жадно,
и поднимает над оскалом дней,
чтоб ты, душа, вновь верила отрадно
небесной славе, следуя за ней.

Глухая осенняя ночь.
Стою у окна пред иконой,
молю Тебя, Боже, помочь
развеять сомнений препоны

Сквозь зыбь ледяного стекла
лишь ветра шальные тирады
и ветка, что ночь рассекла, 
без листьев, их чуткой отрады

Стою, леденею сама,
фонарь вырывает фрагменты
ночного пространства, зима
уж рядом, к чему сантименты?

Опять эти серость и мгла,
неясность пути, неизбежность
принять злую боль, что дошла
до сердца, как дикая нежность

В прозрачных кронах октября
вечернее гуляет солнце.
Наверно, встретились не зря
уставших душ два взгляда-донца.
Куда идти? Кому сказать
о переполнившемся сердце?
И лишь безмолвные глаза
всё скажут лучше громких скерцо.
Последней нежности слова
всё ж сердце ждёт, назло прогнозам,
так прикасается едва
осенний луч к беспечным розам.
Нет, не уходят навсегда,
сгорая в страсти беспощадной,
как корабли и поезда 
наперекор разлуке жадной