Боишься? спросила она.
Зак кивнул.
В комнате царил полумрак. Единственная маленькая лампочка горела над книжной полкой, заваленной стопками журналов, на полу валялось несколько книг. Шторы были задернуты, на черных стенах однажды Зак взял и покрасил их, пока Сьюзан была на работе ни плакатов, ни фотографий.
Отец с тобой связывался?
Нет. Голос у Зака был низкий и хриплый.
Я просила его написать тебе.
Больше не проси.
Он же твой отец.
Я не хочу, чтобы он писал мне, потому что ты попросила.
Постарайся уснуть, сказала Сьюзан после долгой паузы.
* * *Назавтра в полдень она разогрела Заку томатный суп из банки и сделала сэндвич с жареным сыром. Низко склонившись над столом, Зак похлебал суп, съел половину сэндвича, держа его тонкими пальцами, и отодвинул тарелку. Затем поднял темные глаза, и на секунду Сьюзан вновь увидела в нем маленького ребенка, каким Зак был, прежде чем стала явной его неспособность нормально общаться со сверстниками, прежде чем неумение играть в спортивные игры сделало из него изгоя, прежде чем его нос утратил детскую бесформенность и заострился, как у взрослого, а брови срослись в сплошную темную линию. Застенчивый и очень послушный маленький мальчик, который всегда привередничал в еде.
Ступай-ка в душ, распорядилась Сьюзан. И оденься прилично.
Прилично это как?
Рубашку надень. И брюки, не джинсы.
Не джинсы?.. Он не протестовал, но был очень встревожен.
Ладно, надевай джинсы. Только без дырок.
Сьюзан взяла телефон и позвонила в участок. Начальник, ОХейр, был на месте. Сьюзан пришлось трижды назвать свое имя, прежде чем ее соединили. Она заранее написала на бумажке, что будет говорить. Во рту пересохло, губы слиплись.
В общем, мы скоро придем, закончила она, не отрывая глаз от бумажки. Только дождемся Боба.
Она прямо видела, как Джерри держит трубку большой рукой, и лицо у него лишено всякого выражения. За последние годы Джерри сильно растолстел. Изредка он заходил в салон оптики в торговом центре за рекой, где работала Сьюзан, и ждал, пока будут готовы очки для жены. Обычно приветствовал Сьюзан кивком и держался с ней ни любезно, ни нелюбезно, а совершенно равнодушно. Именно этого она от него и ожидала.
Значит, вот как я это вижу, Сьюзан, усталым деловым тоном ответил Джерри. Имело место серьезное правонарушение. Когда мы установим, кто виновен, я буду обязан прислать людей и произвести арест. Сама понимаешь, дело громкое.
Джерри Господи боже мой, только не отправляй за ним полицейскую машину. Я тебя очень прошу.
Я думаю вот о чем. Этого разговора сейчас не было. Мы с тобой старые друзья. Я уверен, что скоро увижу вас с Заком. Вы зайдете ко мне сегодня же. Вот так.
Спасибо! прошептала Сьюзан.
* * *Боб удобно устроился за рулем машины брата, ощущая под собой ее ровное движение. За окном мелькали рекламные щиты торговых центров, таблички с названиями озер, но чаще всего коннектикутские деревья они появлялись на горизонте, проносились мимо и исчезали за спиной. Пробок не было, и между водителями чувствовалась какая-то общность, словно все они соседи в летящем вперед строю. Боб думал об Адриане. «Мне страшно», сказала она ему, стоя у дверей в темно-бордовом спортивном костюме, и ветерок шевелил ее мелированные светлые волосы. Так Боб узнал, что у нее низкий грудной голос, прежде она никогда с ним не заговаривала. Без макияжа она выглядела намного моложе. На щеках не осталось румянца, большие зеленые глаза в красных прожилках смотрели вопросительно. Боб заметил, что она обкусала все ногти, и сердце у него сжалось. Он подумал, что эта девушка практически годится ему в дочери. Годами он жил, то и дело видя рядом с собой тени своих неродившихся детей. Сперва малыша с соломенными волосами (как у Боба в детстве), неумело играющего на площадке в классики, потом подростка, девушку или парня, смеющегося с приятелем на тротуаре, а теперь вот студента, который пришел в его юридическую контору на практику и чье выражение лица заставляло Боба подумать: «А ведь это мог быть мой ребенок».
Он спросил Адриану, есть ли у нее кто из родных поблизости. Она покачала головой: родители в Бенсонхерсте, управляют жилыми домами, но отношения с ними не очень хорошие. Зато у нее есть работа, она ассистент юриста на Манхэттене. Только как теперь работать, если она чувствует себя совсем Она повертела пальцем у виска. В лице ни кровинки. Боб заверил ее, что работа в таких случаях очень помогает. Как ни удивительно.
«Значит, это у меня не навсегда?» спросила она.
О нет. Конечно, нет. Хотя Боб знал, конец брака кошмарное время. Он сказал ей, что все будет хорошо, и повторял много раз, а ее дрожащая собачонка обнюхивала землю под ногами. Адриана боялась потерять работу. На эту позицию возвращалась из декретного отпуска сотрудница, а компания небольшая, кто знает, нужен ли им будет еще один ассистент юриста. Боб дал ей контакты фирмы Джима; это большая контора, там часто бывают вакансии, так что все устроится. В жизни всегда все устраивается. «Вы правда так думаете?» спросила она, и Боб ответил, что да.
Теперь он ехал мимо розоватых домов Хартфорда. Пришлось сбросить скорость и сосредоточиться. Поток машин стал плотнее. Боб обогнал грузовик, потом грузовик обогнал его. На границе с Массачусетсом в голове, как по команде, всплыли мысли о Пэм. О Пэм, его горячо любимой бывшей жене, чей острый ум и любознательность могли соперничать лишь с ее горячей верой в то, что нет у нее ни того ни другого. О Пэм, которую он встретил больше тридцати лет назад, гуляя по кампусу университета штата Мэн. Она приехала из Массачусетса, единственное дитя пожилых родителей, которые к выпускной церемонии, когда Боб впервые их увидел, казалось, изрядно подустали от своей взбалмошной дочери. Мать была по сию пору жива, лежала, прикованная к постели, в доме престарелых недалеко от поворота на следующую автостраду. Она уже не помнила, кто такая Пэм, и не узнала бы Боба, если бы он сейчас заехал ее проведать, а он, кстати, раньше иногда заезжал. Пэм, такая пухленькая в юности, впечатлительная, растерянная, смешливая, всегда готовая загореться какой-нибудь идеей и так же легко переключиться на другую. Откуда такая беспокойность натуры? Когда они переехали в Нью-Йорк, она как-то вечером присела помочиться между двумя припаркованными автомобилями в Вест-Виллидже. Пьяная, хохочущая. Ура феминизму, кулак в воздух. За равное право ссать где придется. Материлась она как матрос. Его любимая Пэм.
Миновав указатель поворота на Стербридж, Боб вспомнил о своей бабушке, которая рассказывала ему о британских предках, приехавших в эти края шесть поколений назад. «Про индейцев!» требовал Боб, сидя в детском стульчике. Вот это были истории снятые скальпы; маленькая девочка, похищенная и увезенная в Канаду; ее брат, который несколько лет добирался туда в лохмотьях, нашел сестру, спас и привел назад в родной городок на побережье. Женщины тогда делали мыло из золы и лечили боль в ухе корнем маргаритки. Однажды бабушка упомянула, что воров заставляли с позором пройти через весь город. Если кого-то ловили, к примеру, на краже рыбы, этот человек с рыбой в руках должен был пройти по всем улицам, крича: «Я украл эту рыбу, и мне стыдно!» А за ним шел городской глашатай и бил в барабан.
После этого интерес к предкам у Боба пропал. Заставлять человека идти через весь город и кричать: «Я украл, и мне стыдно!»
Нет уж. Ну их.
* * *И вот он на границе Нью-Гэмпшира, где у въезда на автостраду стоит магазин со спиртным, небо затянуто осенними тучами. Нью-Гэмпшир, где в законодательных органах по старинке работают сотни людей, а на номерах автомобилей значится девиз штата: «Свобода или смерть». На дороге была пробка, машины съезжали с круговой развязки и ползли к лесу в Белых горах. Боб остановился взять кофе и позвонить сестре.
Ты где?! прокричала она. Я тут с ума схожу! Как ты мог опоздать на полдня?! Впрочем, уж ты-то можешь!
Ой-вей, Сьюзан, я скоро буду.
Солнце уже клонилось к закату. Боб снова сел за руль и поехал, минуя Портсмут, который уже не первый год старались привести в порядок как и многие маленькие города на побережье. Когда в семидесятых началась программа восстановления городов, тут вновь сделали булыжные мостовые, починили старые дома, по всему городу появились фонарные столбы в стиле ретро и свечные лавки. Но Боб помнил Портсмут усталым портовым городком, и ностальгия пробирала его до дрожи. Эти улицы когда-то были такими простыми и незамысловатыми, с разбитым тут и там асфальтом. А в универмаге с большими витринами, экспозиция в которых менялась два раза в год, зимой и летом, красовались вечно улыбающиеся манекены: безглазая женщина с сумочкой на сломанном запястье и счастливый безглазый мужчина с садовым шлангом под ногами. Универмаг давным-давно снесли, но все это отложилось у Боба в памяти, потому что однажды здесь останавливался междугородний автобус, на котором они с Пэм ехали в Бостон. На Пэм тогда была юбка, которая запахивалась на талии и очень красиво подчеркивала фигуру.