Когда его внесли в зал суда, где святые отцы начали готовить его к смерти, он оттолкнул рукой принесенное ему распятие и пробормотал сквозь зубы несколько слов, которые не были услышаны. Его охранники, ставшие свидетелями этого действия, были шокированы и сказали монаху не предлагать ему распятие снова, так как он его отверг. Он никому не позволял молиться за себя, ни до, ни во время исполнения приговора только, когда он шел по улицам, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, чтобы посмотреть на людей, было замечено, что он дважды произнес: «моли Бога за меня», и те, с кем он говорил, были гугенотами, среди которых был отступник. Монах, который был с ним, увещевал его сказать: «Cor mundum crea in me, Deus». Грандье повернулся к нему спиной и сказал с презрением: «Cor mundum crea in me, Deus» (лат. «Сердце чистое сотвори во мне, Боже» пер.).
Дойдя до места казни, отцы церкви удвоили свою милосердную заботливость и самым настойчивым образом стали уговаривать его обратиться к Богу в эту минуту, поднесли ему распятие и положили его на грудь, но он так и не соизволил взглянуть на него, а раз или два даже отвернулся; он покачал головой, когда ему предложили святую воду. Казалось, ему не терпится покончить с жизнью, и он торопился зажечь огонь, то ли потому, что не ожидал этого, то ли боялся, что у него хватит слабости назвать имена своих сообщников; или, возможно, как полагают, из страха, что боль заставит его отречься от своего господина Люцифера. Ибо дьявол, которому маги отдают себя телом и душой, так основательно овладевает их разумом, что они боятся только его, и ничего не ждут и не надеются, кроме него. Поэтому Грандье возразил, приложив руку к сердцу, что не скажет больше того, что уже сказал. Наконец, увидев, как они подожгли хворост, он испугался, что они не собираются сдержать своего обещания и хотят сжечь его заживо, громко пожаловаться, палач подошел, как это всегда делается, чтобы задушить его; но пламя вдруг вспыхнуло с такой силой, что веревка загорелась, и он упал живым среди горящих хворостов. Как раз перед этим произошло странное событие. Среди этой массы людей, несмотря на шум множества голосов и усилия лучников, которые потрясали в воздухе своими алебардами, чтобы напугать их, стая голубей летала вокруг столба. Сторонники Грандье, бесстыдные до конца, говорили, что эти невинные птицы явились среди людей, как свидетели его невиновности; другие же думали совсем иначе и говорили, что это была стая демонов, пришедшая, как это иногда бывает после смерти великих магов, на помощь Грандье, чье позорное неразумие, несомненно, заслуживало такой участи. Его друзья, однако, называли эту черствость постоянством сердца и собирали его прах, как будто это были реликвии. Гугеноты смотрели на него как на одного из них, особенно когда они заметили, что он никогда не призывал Деву и не смотрел на распятие.
Таким образом, он завершил свою преступную карьеру смертью, которая ужаснула не только католиков, но даже членов кальвинистской партии.
Но конец колдуна был еще не концом его колдовства, как многие надеялись, и оно продолжалось еще некоторое время. Бог допустил, чтобы многие из тех, кто был связан с этим делом, были более или менее охвачены демонами. Лейтенанта Луи Шове охватил такой страх, что он не выдержал и никогда уже не оправился. Конечно, друзья Грандье говорили, что Сьер Маннури, хирург, который озвучил следы12 оставленные дьяволом на маге-священнике, и страдающий от необычайных неприятностей, стал жертвой угрызений совести. Вот некоторые подробности смерти этого хирурга. Однажды ночью, когда он возвращался около десяти часов после посещения больного, прогуливаясь с другом и сопровождаемый человеком с фонарем, он вдруг закричал, как человек, проснувшийся ото сна: «Ах, Грандье! Что тебе надо?»
И в то же время его охватила дрожь. Двое мужчин отвели его домой, а сам он продолжал беседовать с Грандье, который, как ему казалось, был у него перед глазами. Его уложили в постель, и он дрожал всем телом, охваченный той же иллюзией. Он прожил всего несколько дней, в течение которых его состояние никогда не менялось. Он умер, полагая, что колдун все еще был перед ним, и прилагая усилия, чтобы держать его на расстоянии вытянутой руки.
Отец Лактанс, достойный монах, который помогал одержимым в их страданиях, сам подвергся нападению через некоторое время после смерти священника. Почувствовав первые симптомы болезни, он решил отправиться в Нотр-Дам-де-Ардилье, часовню, которая пользуется большим уважением в Сомюре и его окрестностях. Г-н де Канэ, направлявшийся в деревню, уступил ему место в своем экипаже. Он слышал разговоры о его состоянии и знал, что его мучает дьявол, но тем не менее он шутил по этому поводу, когда, совершенно неожиданно, катясь по идеально ровной дороге, карета перевернулась с колесами вверх, хотя никто при этом и не пострадал. На следующий день они продолжили свой путь до Сомюра, когда экипаж снова перевернулся точно так же на середине улицы Фобур-де-фене, которая совершенно гладкая и ведет к часовне Ардилье. Этот святой монах впоследствии испытывал величайшие огорчения от бесов, которые временами лишали его зрения, временами памяти; они вызывали в нем сильные приступы тошноты, притупляли его ум и беспокоили его во многих отношениях. В конце концов, после того как он был испытан столькими бедами, Бог призвал его к себе.
Через пять лет от той же болезни умер отец Транкиль. Это был святой монах, знаменитый проповедник, одаренный рассудительным умом, великим благочестием и глубоким смирением. Трудолюбивый экзорцист, которого очень боялись дьяволы, он предпочел эту мучительную обязанность, обычно мало кем принимаемую на себя, славе проповедника и посвятил себя служению одержимым Лудуна. Демоны, раздраженные его постоянством, решили овладеть его телом. Но Бог никогда не позволял ему быть полностью одержимым. Тем не менее, его жестокие враги преуспели до некоторой степени в нападении на его чувства. Они бросили его на землю, они проклинали и ругались из его уст, они заставили его высунуть язык и шипеть подобно змее, они наполнили его разум тьмой, и, казалось, раздавили его сердце и наполнили его тысячью других мучений.
В день Пятидесятницы они напали на него еще яростнее, чем прежде. Он должен был проповедовать, но был слишком болен, чтобы попытаться это сделать. Но его духовник приказал дьяволу оставить его и приказал отцу взойти на кафедру. Он сделал это и проповедовал более красноречиво, чем если бы он готовил свою проповедь в течение нескольких недель. Это была его последняя проповедь.
Он отслужил мессу еще два или три дня, а потом лег в постель и больше не вставал. Демоны причиняли ему боль, о жестокости которой никто не знал, кроме него самого; они кричали и выли из его рта, но голова его оставалась ясной. На следующее утро монахи увидели, что Бог дал волю силам ада и решили отдать им жизнь монаха; сам монах попросил, чтобы ему было совершено предельное помазание, когда они увидят, что он умирает. Около двенадцати часов демон, которого изгоняли, объявил, что отец Транкиль находится при последнем издыхании. Они поспешили проверить, правда ли это; он умирал, и ему было дано причастие. Он умер и получил корону, которую он заслужил в битвах с адом, так мужественно выдержанным.
Мнение Его Святейшества привлекло на его похороны огромную толпу. Один иезуит произнес над ним похоронную речь, и на его могиле была выгравирована достойная эпитафия.
Другой факт, который следует упомянуть, заключается в том, что когда ему было совершено предельное помазание, дьяволы, изгоняемые таинством, были вынуждены оставить его. Но они не ушли далеко, ибо вошли в тело другого превосходного монаха, который присутствовал там и которым они владели с тех пор. Сначала они досаждали ему яростными выкрутасами и ужасными воплями, а в момент смерти Транкиля они с ужасом кричали: «Он мертв!» как будто хотели сказать: «Все кончено, нет больше надежды на эту душу!». В то же самое время, бросаясь на другого монаха, они действовали на него так ужасно, что, несмотря на многих, которые держали его, он продолжал самым жестоким образом пинать ногами в сторону покойного. Его вынуждены были унести с собой.
Отец Сурин, иезуит, сменил отца Лактанса; у него тоже были свои испытания. Демоны обычно угрожали ему из уст настоятельницы, которая была под его опекой. Однажды, в присутствии епископа Нима, демон занял свое место в лице монахини; однако внезапно он исчез и через мгновенье напал на отца, заставил его побледнеть, но вскоре, повинуясь приказу другого экзорциста, он вернулся к монахине, заговорил через ее рот и показал себя чрезвычайно отвратительным и ужасным через ее лицо; и отец, вернувшись к борьбе, продолжил свои обязанности, как будто он никогда не был атакован. В один прекрасный день он был атакован таким образом и освобожден семь или восемь раз; но за этими нападениями последовали другие, еще более жестокие, так что при изгнании дьявола он, казалось, был поражен сильными внутренними ударами его противника; он оставался в таком состоянии иногда полчаса, иногда час. Другие экзорцисты прикладывали священное таинство к тем местам, где он чувствовал демонов, иногда к груди, иногда к голове. Когда диавол покинул его, он вновь явился на лице матери, где преподобный со святой мстительностью преследовал его и принуждал поклоняться святому Таинству. Однажды дьявол выбросил его из окна на скалу, где стоит монастырь иезуитов, и сломал ему одно бедро. Выдержав в течение многих лет с совершенным терпением и смирением эти ужасные испытания, он был освобожден от них и в конце концов умер в благоухании святости.
Что же касается настоятельницы, то к концу 1635 года с ней случилось нечто из ряда вон выходящее. Лорд Монтегю прибыл в Лудун в сопровождении двух других английских аристократов. Он принес экзорцистам письмо от архиепископа Турского, приказывая им как можно больше поучать его светлость. Настоятельница, дрожа всем телом, протянула левую руку, и на ней заглавными буквами было написано имя Иосифа. Отчет об этом событии был подписан английскими дворянами. Лорд Монтегю поспешил в Рим, отрекся от своей ереси, принял духовную карьеру и под другим именем поселился во Франции, где прожил много лет. Он упоминается в мемуарах мадам де Мотвиль.