Нам ведь тоже выходить пора.
Сиди, не привлекай внимание, проедем до «Радуги».
Чё, удивился Муха, на целую остановку дальше ехать?.. а потом назад топать? Да ещё с грузом
Так пойди, встань рядом с инспекторшей с мешком, да ещё поздоровайся, съехидничал Пегас. А она, по-твоему, не обратит внимание ни на поздний час, ни на твой мешок? нашёл дуру со стажем.
Кстати свет в её кабинете всё ещё горит, заметил Муха, глядя в окно на дом, где размещалось отделение милиции.
Значит, пойдёт в отделение, раз свет горит, предположил Пегас.
А чего свет горит? Не знаешь?..
Я откуда знаю проговорил Пегас. Может быть новый сотрудник появился рвение проявляет, под собой землю роет, чтоб звёздочку заработать не подозревая того, что угодил своим предположением в яблочко.
И друзья, поругивая инспекторшу, проехали лишнюю, но довольно длинную остановку, вышли на остановке «Радуга» и потопали обратно на четвёртый жилучасток.
Глава 3. Фома Фомич
Над свалкой поздний вечер, почти что ночь. В стороне, над лесом, в небе, бело-серым туманом висят отсветы от городских уличных фонарей. Сам город внизу, под горой, его не видно. Здесь, у Саратова, ночью всегда так. Поднимутся над домами и улицами снопы блёклых лучей, остановятся в подоблачной дали и висят над городом, словно привязанные за ниточку детские шары, мерно плавая и колыхаясь в ночной свежести. Они то соединяются в одну светлую мглу, то рассасываются по всему небу, делая его на время, обманчиво, более утренним и вдруг разом, всколыхнувшись, будто испугавшись своей смелости, сбегаются стайками на прежнее место, переталкиваясь и перешёптываясь.
А здесь, над свалкой, иное небо и иная ночь. И, сдаётся мне, что забрался на это небо ученик, да и пролил в нерадивости своей из непроливайки чернила, да ещё, ради озорства, наставил там и тут паучьих клякс по всему тёмному необъятному небосводу, да и спрятался за старой бочкой, чтобы посмотреть, а как отреагируют на его художества люди.
На улице заурчала машина. В малюсенькое оконце было видно как Сима выскочил из вагончика и, высоко задирая ноги, побежал на звук мотора, стал отворять широкие, обшитые ржавыми, кровельными железными листами ворота.
Лёгок на помине, сказал Крокыч, кивнув на окно. Фома Фомич, собственной персоной.
Что?.. Тараканов в такое время?.. удивился Позолотин.
На территорию свалки, высвечивая фарами мусорные кучи вполз чёрный ««шевроле»» и остановился около столба с фонарём. Сима поспешно закрыл ворота, подбежал к въехавшей на территорию свалки машине и подобострастно раскланялся, хотя из ««шевроле»» никто ещё не вышел. Издали казалось, что он раскланивается перед этим чёрным лимузином с поблёскивающими, полированными боками-дверками, и что этот лимузин и есть сосредоточие власти и силы на этом маленьком, отгороженном от остального мира, отрезке земли, и что всё живое тут обязано этому чванливому господину из металла, никеля, краски и лака. Вот он, подсвечивая глазами-фарами, выжидательно осматривает свои владения, чуть подрагивая от работающего мотора. Тонированное лобовое стёкло выглядывает выпуклыми тёмными очками, впереди которых величественно, точно в роговой оправе выступает с горбинкой нос-капот, а чуть ниже вытянулись одутловатые губы бампера со скошенной бородой подмоторья.
Он не спешит. Он знает себе цену. Он хозяин.
За тонированными стёклами автомобиля не видно ни одного человека. Казалось, что никакой свет не может проникнуть внутрь этого существа и даже яркие лучи солнца меркнут и тускнеют прикасаясь к нему. А точнее, эти лучи, их свет и теплота с неудержимой прожорливостью поглощаются чёрным телом этого монстра, чем и поддерживается его жизнь и благополучие. Этот монстр на дорогах России не один, но этот, кажется, выше и чернее других. Благодаря чему, способен принимать более них благодатную теплоту лучей. Эго чернота является главным и самым совершенным его собственным эволюционным приобретением, потому, как только абсолютно чёрный цвет может впитать абсолютно большое количество тёплых лучей. И чем чернее и больше монстр, тем холоднее становится вокруг, ибо лучи, предназначенные для всего живого, притягиваются и поедаются им одним. При свете дня и при свете луны и звёзд всё живое шарахается от него в сторону, дабы не быть к нему притянутым, чтобы это существо не высосало из них оставшиеся теплотворные силы.
Приоткрылась, похожая на крыло ворона, дверка. Из ««шевроле»» выкатился маленький кругленький человечек, а за ним вылезла длинноногая девица, с синими волосами и сморщила носик:
Опять эта свалка, куда ты меня привёз, милый, проговорила она гуттаперчевым голоском. Я же тебе сказала, что о твоей свалке слышать не хочу, и она капризно топнула ножкой.
«Барби, кукла Барби» подумает всяк, кто увидит эту картину и, в общем, не будет далёк от истины, однако отвлекаться не стоит.
Терпи, ладушка, проговорил толстячок, это не свалка, а золотоносный рудник. Надо это понимать, дорогая. Подожди в машине, милая, а я пока дам некоторые указания Симе.
И если сказать о девице больше ничего нельзя, даже если б и очень захотелось, кроме как раз того одного слова, которое мы уже произнесли, то толстячок заслуживает гораздо большего внимания, и красок, в этом случае, жалеть не стоит. Здесь главное подобрать точное сравнение, чтоб не возникало при чтении никакого двоемыслия.
Вот-вот Вы уже догадались Правильно. Только облицовка на господинчике, в виду одетого светлого костюма, иная, а так я бы даже и не различил господинчика и его машину, а, вернее, попросту бы спутал: кто в кого влез, и кто из кого вылез? А, в общем, это не так уж и важно.
Слушаю вас, Фома Фомич, проговорил Сима, вырастая перед Фомой Фомичём.
Лиц, приехавших на свалку, было из хибарки не рассмотреть, но по поведению Симы было ясно, что прибыло высокое начальство, а для него самым высоким начальством был, конечно, директор и больше никто.
Фома Фомич отвёл Симу в сторону и что-то ему сказал. Тот в ответ закивал головой. Фома Фомич было направился к машине, затем остановился и спросил: (к тому, что сейчас говорит директор Симе надо обязательно прислушаться).
А этот, как его, Фома Фомич поводил круглой головой из стороны в сторону, будто галстук теснил ему шею, ну этот профессор с художником здесь ещё?
Да, хозяин, а что, согнать? и Сима подобострастно немного наклонился вперёд, говоря этим движением, что он весь само внимание.
Нет, нет, не стоит этого делать, махнул пухленькой ладошкой директор, возможно, они нам скоро понадобятся. Помолчал немного и задумчиво добавил, есть некоторые задумки Ты тут с ними полегче
Как скажете, сказал услужливо Сима. Образовалась длительная пауза. Заговорил директор:
На большие дела, Сима, переходим. Ой, на большие!! Ты что-нибудь про «Изумруд» слышал?
А как же, грамотные, на чём и повязали, самодовольно проговорил Сима и пропел:
Кольца и браслеты
Довольно, всё не то, остановил его Фома Фомич поморщившись, ты мне это брось. Сколько около меня, а всё из тебя старый дух прёт, как со старой свалки. Закопают её бульдозерами, скрейперами земли плодородной навозят, цветы посадят или ещё что, а она, милая, всё равно фонит, как радиоактивная Если не слышал это хорошо. Это даже очень хорошо Изумруды камешки процедил он. Всё правильно
Фома Фомич относился к тому, сейчас довольно распространённому типу людей, которые в удобное для них историческое время сумели благодаря не отягощённости своего «Я» моралью, добиться высокого положения, а, стало быть, и материального благосостояния. Эти два понятия в России существует как бы неслиянно и нераздельно. И, конечно, выбившись, как говорят в народе «из грязи в князи», наш герой иногда очень хочется прихвастнуть особым талантом и эта, можно сказать, единственная слабость, которая не то, что ему мешает, а может даже иногда и осложнить его жизнь, хотя из всех сложностей он всегда выходил целым и невредимым. Зачем он сказал Симе об «Изумруде»? Кто его за язык тянул? Вот то-то и оно Этого он и сам сейчас не объяснит, секретная инфрмация, а поди ж ты взял и сказал А сказал потому, что слаб человек и хочется этому человеку, в собственной слабости прихвастнуть, чтобы ещё более повысить свою значительность.
А, что, Фома Фомич!? спросил Сима, что-то намечается?
Скоро всё сам узнаешь, смотря поверх Симиной головы, проговорил директор, Сказал бы тебе по дружбе, только раньше времени не говорят, плохая примета. Скоро думаю и ты себе «Жигули» заведёшь. Тебе, для начала семёрки хватит. Потом, думаю, отсюда съедешь; ты мне в городе будешь нужен. Фома Фомич помолчал и раздумчиво добавил. Большое, Сима, я строительство затеваю. Уже и участок со старым домом присмотрел. Коттедж строить буду. Вид закачаешься, пол-Саратова видно, мост, пляж и вдалеке город Энгельс виднеется.