В тот момент я обожала журналистику, ничего не знала об имидже и понятия не имела, что буду этим заниматься. Но имидж у меня уже был. Еще десять лет мне предстояло быть известной в исключительно узких кругах тех, кто работал со мной бок о бок. В силу специфики профессии, у меня было больше знакомых коллег, чем у среднего специалиста: несколько сотен.
И все же я понятия не имела, как выйти на тысячную аудиторию, продолжая свято верить в заслуженный успех по итогам упорной работы из года в год. Мне было очень удобно в это верить в том числе потому, что у меня была куча страхов, например, почти фобическая боязнь телекамер. Рядом с которыми, по иронии судьбы, я стояла едва ли не каждый день.
Тезисы главы 1 и всего вышесказанного:
Проповедникам успеха в имиджевых вопросах верить нельзя. Они объясняют свой успех так, как им самим приятнее, и направляют вас туда, куда им выгодно: т. е. в противоположном направлении.
Успех нельзя мерить в автомобилях, яхтах, и баснословных доходах. Успех измеряется широтой круга людей, которые знают о вашем профессионализме, его также можно взвешивать в соцсетях в лайках и комментариях.
Участники российского рынка за последние 30 лет научились делать красивую упаковку для товара. Но все еще не научились красиво «упаковывать» себя.
Ваш имидж не возникает в результате упорной работы кроме, собственно, упорной работы над вашим имиджем.
Глава 2
Телефонные звонки, телекамеры и еще 1000 вещей, которых я боялась
Писать мне всегда чрезвычайно нравилось.
Сначала просто часами выводить буквы. Возможно, это странно, но даже когда я была чересчур мала, чтобы придумать что-то толковое, когда мне было лет 78, я наслаждалась самим процессом письма.
А еще больше я любила читать, сидеть с книгами в полной тишине и уединении. Не то, чтобы мне совсем не нравилось играть с другими детьми просто никогда не считала это самым захватывающим занятием из всех возможных.
Однажды получилось даже смешно: снизу явился сосед и начал громко возмущаться «прыгающим и бегающим» ребенком. Моя бабушка, хватая воздух ртом как рыба, безмолвно указала на меня, сидевшую на диване. Когда они с соседом вошли в комнату, все стало ясно: над моим диваном сотрясалась люстра прыгали дети этажом выше. Я, увлеченная книгой, этого даже не слышала.
В какой момент все внутри меня резко поменялось, я не помню, но уже в 16 мне страстно хотелось общаться с людьми. Тому было две помехи, первой из которых стал крайне малый коммуникативный опыт по итогам детства, в котором «ей рано нравились романы, они ей заменяли все». Вторым препятствием стали взрослые, которые к тому времени уже вовсе не хотели, чтобы я чаще ходила гулять.
В результате мой своеобразный «выход в свет» совпал с борьбой за независимость и это, вероятно, определило весь вектор моей жизни на последующие 10 лет. За которые я вряд ли стала гением общения, но пару-тройку серьезных страхов убрала. Помогали тексты и люди. Люди по ситуации, чаще когда все было не так уж серьезно. Тексты приходили на помощь всегда, в самых сложных ситуациях.
Ради текстов я совершила невозможное для себя и пришла в журналистику. Это была для меня «профессия вопреки». Я самоотверженно продолжала плыть против течения и преодолевать фобии. Первым моим подвигом стало трудоустройство с улицы в самое известное агентство в России (сделано с первой попытки). А дальше, как в «Том самом Мюнхгаузене», каждое утро до десяти подвиг.
Героическим преодолением в первый месяц было все: позвонить из редакции незнакомому человеку и попросить комментарий к заметке, приставать к митингующим на улице и требовать интервью, на мероприятии в Торгово-промышленной палате подойти к легендарному Евгению Максимовичу Примакову и взять короткий эксклюзив.
Последний, как сейчас помню, посмотрел на меня весьма добродушно и спросил: «Почему нет диктофона?» И я с перепугу ответила правду: что работаю меньше месяца и просто не успела его приобрести. А потом каким-то чудом получила ответ на вопрос и даже успела записать в блокнот ключевые фразы дословно.
Через полгода я была парламентским спецкорром и совершенно другим человеком. Я сделала немало потрясающих открытий: оказалось, ньюсмейкеры боятся журналистов даже больше, чем мы их, для многих экспертов звонок из крупного СМИ счастье, а не раздражающий фактор, а еще я способна на большее, чем когда-либо могла представить.
И еще примерно через год я полетела в первую командировку с Путиным, тогда председателем правительства, но работа в премьерском пуле не стала (к счастью) главным моим достижением в журналистике. Хотя, безусловно, стала важным впечатлением и, если можно так выразиться, интересным аттракционом.
Самая главная фобия, которую мне в журналистике не удалось изжить это боязнь камер вообще и телекамер в частности. У многих коллег накопилась целая коллекция фото и видео «за работой», у меня их почти нет. На всех подходах и пресс-конференциях я всегда пряталась за камерой, старалась не попасть на картинку.
Зато всегда есть «зато»
Но всегда есть «зато». Сейчас я очень хорошо понимаю всех людей, которые опасаются внимания и публичности. И я могу со всей уверенностью утверждать: вы это преодолеете, если только захотите. Даже если боитесь панически, как боялась я. И еще внутреннюю трансформацию можно проходить постепенно. Только начните писать тексты и они сразу же начнут писать нового вас.
Еще одно интересное открытие, которое я сделала на заре карьеры в ТАССе это то, что даже журналисты делятся на 2 категории: одни работают от текста, как я, другие строят свой успех на общении. Вы можете называть это «интроверты» и «экстраверты», «писатели» и «ораторы», «муравьи» и «стрекозы».
Но для меня факт остается фактом: если вы не блестящий продавец, переговорщик и артист, это еще не значит, что вы не можете состояться в той же профессии, но немного иначе.
Третий путь, по традиции, тоже есть. Если пожертвовать всеми принципами, то можно вообще особо не заморачиваться. Например, меня всегда поражали телевизионщики на пресс-конференциях без пишущих коллег они обычно ничего не могут спросить. В это трудно поверить, но иногда они даже не знают, какое мероприятие приехали снимать.
Я сама бы в это не поверила, если бы множество раз не видела своими глазами, как девушки-корреспондентки с ТВ на голубом глазу задают свой коронный вопрос любому спикеру: «Скажите, пожалуйста, что сейчас здесь было?»
Однажды я наблюдала забавную сцену с телевизионщиками на съезде умирающего в судорогах «Союза правых сил». Пишущих, кроме меня, там не было, а у меня уже не было вопросов все новости на тот день я отписала, откровений не ожидалось, так что я взяла кофе перед уходом и спокойно его пила. В этот момент из зала вышел Борис Немцов.
Телевизионщики резко зашевелились и начали выставлять камеры. Немцов из вежливости решил задержаться и дождался, пока оборудование включили. Но затем повисла гнетущая тишина. Борис Ефимович в ожидании вопросов смотрел на телевизионщиков, а телевизионщики в ожидании импровизации на него.
Признаться, мне даже было неловко за них, и я еще могла подбежать и что-то придумать. Но я, с одной стороны, боялась, что с них станется повернуть на меня камеры, а с другой внезапно стало ужасно любопытно: чем это закончится, если не выручать их, как обычно?
И, наверное, если бы это был не Немцов, все закончилось бы банально ньюсмейкер что-нибудь пробубнил сам про заседание, которое закончилось продуктивным обменом мнений. Камеры есть камеры, в телек на федеральные каналы хочет каждый.