Вопрос, надо думать, не замедлит напроситься: кое бремя вины успели нажить малые сии или их более добросовестные родители, когда мрут и претерпевают невзгоды вперед прочих? Сослаться ли на (пусть неявно) ужасное время («строгое», как при обоих первых и нещадно порицаемых вождях в пору послевоенных, переходных лишений), списав качество среды на один из физико-биологических параметров «реальности», коей «никто не отменял»? Но ведь оная во многом рукотворна, а не только изначально тварна (если в последнее многие прогрессисты не веруют либо верят меньше всего того, что им подсказывают милые бесы и трогательные демоны, уютно баюкающие в сетях как идеальном эфире, то первое видеть им тем паче претит как манкирующим участникам).
Так что же там с подсудностью Бога? Вопрос, в самом деле, на грани и даже за гранью интеллектуально-нравственных приличий, но мы условились рисковать хотя бы в духовно-мысленных экспериментах (так сказать, «спириментах»). С одной стороны, градус сомнительности повыше, нежели с хулой или ропотом на качество среды. С другой же отдает аналогией с позитивистской программой тестирования нарративов вполне приземленных: а именно, критерий проверяемости, верифицируемости, «фальсифицируемости» либо рефутабельности (отбрасываемости) при условии реплицируемости (воспроизводимости условий, технической доступности методов). Куда ни кинь, всюду клин: непроверяемо худо; проверяемо (низвергаемо), и притом проверено с негативным вердиктом (так сказать, «мене, текель у-парсин») тем хуже.
Но, видите ли, милостивые государи: Бог-то заплатил сполна за право быть выше подозрений, отдав самое дорогое и многоценное Сына единородного или, ежели угодно вместить (приняв тринитарную перспективу хотя бы сугубо гипотетически), Самого Себя в жертву принеся. Чего не скажешь о прочих кандидатах в Абсолюты: богов всенаслаждающихся и всепривлекающих, даймонов всеведущих и всемогущих, просветленных и просветляющих беженцев от мира и неба, хладно-беспощадных колес возвращения, магий и подражательных гностик-синкретик-герметик-орфик-пифагореик
И вот еще одна проблема, в подтверждение того, как круг познаваемого ширит непознанное: Любовь-то, она живая, требует познания приобщением, вмещением Причастием, коли угодно. Но не обратно: жизнь ради жизни не обязательно ведет к любви как ее венцу, пределу смыслов. Пределу подчас затертому, смыслу заезженному, ибо какие только самозванцы, иллюзионисты театра теней ни злоупотребили сей высокой нотой, «ища соблазнить, если возможно, и избранных».
Но если путь Бога по определению недоступен никому, подобный же ему путь героя немногим (в т.ч. с поправкой на условия среды, недостаток оных либо отсутствие, но главным образом в меру неготовности терять-тратить за правду и любовь), то не крестный ли путь, обладая признаками последнего и сущностью первого, представляет необходимую достаточность для минования как наглой смерти, так и вольной гибели? Крест о вневедении с готовностью ко всякому, вне предпочтений и сужений, кроме разве чуждого «рода» в смысле зла не крест ли крестов? И не мост ли, что соделывает тождественным Новое и Ветхое роднит с путями: Еноховым (ходи всегда пред Всевышним, не наследуя Адаму), Авраамовым (выйди из земли твоей, будь готов исполнить заповедь пожертвовать ценнейшим) и Моисеевым (выйди из земли изобилия и ищи другой, да не узришь искомого)?
Но и вневедение вне наиценнейшего, не являющегося собственностью либо свойством, любви лишено смысла, или всяко представляет холостую мену, непомерную цену. Имеется ли смысл или польза в отказе от сути Образа? Не лучше ли сохранять нечто бесценное, или внестоимостное, с чем расстаться не готов, даже отдав все предположительно ради чего-то, а именно тождественного оному гипотетическому много-/вне-ценному? Иначе говоря, не должно ли вневедению быть нераздельно связанным с чем-то, тождественным отношению, притом высшему его полуспектру?
Самоответка? (Не о богине войны!)
Положим, с мытарствами невинных или достойных (казалось бы чего угодно, кроме невзгод и прозябания) «проще»: адресовано в прочих книгах, так что не станем повторяться. Что же остается в сухом остатке, как не зияющая бездна неотвеченного? Смириться ли: одним по теплохладности (комфорт позволяет определить и обусловить точку зрения точкой сидения: этакое с вывертами «noblesse oblige»! ), другим эквилибристикой меж превратно толкуемым Писанием (смириться до тружения кесарю ближе мамонопоклонству со лжесвидетельным молчальничеством, а не до смерти крестной) и превратно-тенденциозно разумеемым Писанием (e.g. толстовство как сектантское иссечение обрывка цитаты блаженства, или лучшего-недолжного, из контекста: «не противься злому»)? Третьим же блаженной улыбкой бодхисатвы обойти все вопросы, сославшись на бегство из среды (во избежание фаустовой преобразованщины и его же романтической неидеальности) как едва ли не единственный путь сойти с орбит худших, диверсифицировав опасности ценой дезертирства?
Самоответка? (Не о богине войны!)
Положим, с мытарствами невинных или достойных (казалось бы чего угодно, кроме невзгод и прозябания) «проще»: адресовано в прочих книгах, так что не станем повторяться. Что же остается в сухом остатке, как не зияющая бездна неотвеченного? Смириться ли: одним по теплохладности (комфорт позволяет определить и обусловить точку зрения точкой сидения: этакое с вывертами «noblesse oblige»! ), другим эквилибристикой меж превратно толкуемым Писанием (смириться до тружения кесарю ближе мамонопоклонству со лжесвидетельным молчальничеством, а не до смерти крестной) и превратно-тенденциозно разумеемым Писанием (e.g. толстовство как сектантское иссечение обрывка цитаты блаженства, или лучшего-недолжного, из контекста: «не противься злому»)? Третьим же блаженной улыбкой бодхисатвы обойти все вопросы, сославшись на бегство из среды (во избежание фаустовой преобразованщины и его же романтической неидеальности) как едва ли не единственный путь сойти с орбит худших, диверсифицировав опасности ценой дезертирства?
Предложим нечто более отрезвляющее в промежуточной перспективе в этом лимбе раздумий и шеоле сценарной неопределенности. Гипотеза расхожая: дети могут-де пострадать по грехам родителей (шире: предков, всего народа в историческую и даже пост-адамическую эпоху человечества), ибо прямое-и-скорое наказание самим акторам может тех не вразумить, покуда все риски под личным контролем. Занятно, что с сим едва станут спорить большинство конфессий, хотя эскаписты-ориенталисты поспешат свести все к невзыскательно ненаблюдаемой карме-колесу. Но и этих, пожалуй, сможем удовлетворить обобщающим компромиссом (а лучще разбудить совесть будящих и побуждающих недобудд-заочников), предложив индуктивное следствие из предыдущей теории: человек может, в бытность невинным, получить «обратку» (ведь мы нынче все артиллеристы, не так ли? так что и гадательным профилем антихриста из соловьевских «Трех бесед» нас не пронять; да и что он: старец ли прозорливый, Мессинг мессианский, каковым и мнил себя не без жертвенной готовности?) квитанцию к оплате за то, что позволил себе «срезать», перебежав неотведенными местами-временами. Иными словами, став вновь ребенком невинным, расплатится за себя былого (как чадо от себя-родителя) из предыдущей о нет, не жизни, но стадии игры.
Но это в части «за что». Что ж до «для чего» (в аристотелевых терминах «энтелехии», что тотчас можно попытаться обобщить до tele: «цели», обратной каузальности, целесообразности вневедомому и изначально неисповедимому), то придется спекулировать в смысле содействия, комплементарности, синергии (положим, воли пасомого с волей Пастыря, Промыслом хоть дао безличного, хоть самсары слепой и инэмотивной, хоть демиурга по творении безучастного, а хоть Бога как Любви и Полной Личности, об оной реализующейся).
Занятно и то, что сие греческое понятие предстает сродным семитскому tz-l («путь, связь/звено, спасение, молитва, сень, основа»), биконсонантной основе, далее сужаемой до tz-l-m (ивр./арам. «целом, цлама»=образ), tz-l-b («цлива»=крест) и сродное более общее биконсонантное tz-b/tz-w (воля, повеление, заповедь, перст указующий), в свою очередь лишь отдаленно напоминающие общее q-b (утеснение, сужение), частное триконсонантное q-b-l (конкретизация до цены, расплаты, векселя, вервия, пут и боли), h-b-l (безумие, нечестие, лукавство, суета, скверная мена и худший размен, противное цело-мудрию, пшик; с производными вроде nbl «дурень» и Иблис), что является крайним схлопыванием и удалением h-b-/h/ (любви как реализации h-b, даяния, в противовес отъятию либо требованиям, зависимости), как и истока (посредством хофал/хафель-пород отглагольных) Славы, b-h.
Вот разве что Авель, братом убиенный с полным контролем со стороны второго и почти нулевым усмотрением для себя самого, также стандартно ассоциируется с h-b-l: не то «облачком (обълъкъ/вълъкъ), дымкой», не то отрицанием любви, преступлением против нее. Но ведь «стал уроком», проповедью крайней-безмолвной и воплощением пути образом и образцом, пусть и трагическим, для всех принимающих решение в контексте ближнего, а не просто притчей либо метафорой страдательности, не так ли? Посему только ли жертвой мнить его? Впрочем, этак можно договориться и до «бесценных уроков», скажем, битвы при Дьеппе