Пространства желаний материализуются полем деланий. Сложно предугадать, каков будет результат запущенного влюбленностью процесса нашей внутренней трансформации и изменения нашего положения в окружающем мире, но можно предположить, что успех будет зависеть не столько от наших исходных способностей жить и любить, сколько от приверженности так удивительно открывшемуся образу своего безграничного «Я».
Феномен выхода за границы собственного «Я» является сюрпризом не только для влюбленного, но и для окружающих настолько необычно, загадочно и необъяснимо его поведение. Лишь немногие из ближнего круга и мудрецы могут принять близко к сердцу и разделить то, что происходит с человеком, когда он влюблен. Еще сложнее описать это словами или передать ясными образами.
Попробуем внимательно присмотреться к описанию влюбленности Владимиром Набоковым в одноименном стихотворении. Это стихотворение примечательно тем, что автор, сочинив его на русском языке и передав возлюбленной в английском переводе, комментирует ей, что он хотел выразить в «философических любовных стихах».
Стихи, которые я начал писать после встречи с Ирис, должны были передать ее подлинные, единственные черты Но инструмент мой был еще слишком туп и неразвит, он не годился для выраженья божественных частностей, и ее глаза, ее волосы становились безнадежно общи в моих в прочем неплохо сработанных строфах
Но вот ночью 20-го июля (1922) я сочинил более косвенные, более метафизические стихи Название стихотворения «Влюбленность», и оно облекает золоченой скорлупкой то, на выраженье чего в английском уходит три слова.
Мы забываем, что влюбленность
не просто поворот лица,
а под купавами бездонность,
ночная паника пловца.
Покуда снится, снись, влюбленность,
но пробуждением не мучь,
и лучше недоговоренность,
чем эта щель и этот луч.
Напоминаю, что влюбленность
не явь, что метины не те,
что, может быть, потусторонность
приотворилась в темноте.
А что это значит?
Это у меня здесь, на обороте. Стало быть, так. We forget or rather tend to forget that being in love (vlyublyonnost) does not depend on the facial angle of the loved one, but is a bottomless spot under the nenuphars, «a swimmer panic in the night» (здесь удалось передать трехстопным ямбом последнюю строчку первой строфы, «ночная паника пловца»). Следующая строфа: While the dreaming is good в смысле «пока все хорошо», do keep appearing to us in our dreams, vlyublyonnost, but do not torment us by waking us up or telling too much: reticence is better than that chink and that moonbeam. Теперь последняя строфа этих философических любовных стихов.
Этих как?
Этих философических любовных стихов. I remind you, that vlyublyonnost is not wide-awake reality, that the markings are not the same (например, полосатый от луны потолок, moon-stripped ceiling, это реальность иного толка, нежели потолок дневной), and that, may be, the hereafter stands slightly ajar in the dark. Voilà.
Заглянув в себя, молодой поэт обнаруживает, что влюбленность это не только наши фантазии о достоинствах возлюбленной, а это прежде всего особое состояние нашего «Я» и, кроме того, «реальность иного толка», которая жутко ненадежна, но привлекательна своей безграничностью и таинственностью.
Вполне разделяемо, но неочевидно опасение юного поэта и его нежелание заглянуть в приоткрывшуюся щель грядущего. Чего же там на самом деле можно опасаться влюбленному? Вовсе не инфернальной темноты, как это может подуматься, а столкновения преображенного любовью «Я» с самой что ни на есть здешней реальностью, предощущение которого и привносит мрачные тона в яркую картину влюбленности. Поэтические метафоры «Влюбленности» Владимира Набокова точно выразили основные направления глубинного постижения любви.
Практически в это же время публикует свои «Этюды о любви» Ортега-и-Гассет, в которых философ представил основанное на глубоких размышлениях о природе любви свое понимание главного содержания любви как выхода за пределы собственного «Я».
В «этюдах» он задается целью определить и понять, что есть любовь между мужчиной и женщиной «сама по себе как таковая». То, чем была наполнена тема любви к началу XX века, он считал неудовлетворительным. С одной стороны, это были многочисленные «любовные истории», где суть любви размывалась разнообразными обстоятельствами. С другой, в созданных великими философами «теориях сердечных чувств» имелись очевидные ошибки. Устоявшееся сведение любви к «желанию, влечению, стремлению к чему-то» (Фома Аквинский) не может выступать главным содержанием любви, поскольку желание умирает, а «любовь это вечная неудовлетворенность». Также за саму любовь нельзя принимать ее положительные эмоциональные проявления, такие как «радость познания предмета любви» (Бенедикт Спиноза), поскольку любовь бывает печальной, безнадежной, причиняющей муки и страдания.
Ортега-и-Гассет видит в любви совсем иное ядро и заключает: «В любовном порыве человек вырывается за пределы своего Я: быть может, это лучшее, что придумала Природа, чтобы все мы имели возможность в преодолении себя двигаться к чему-то иному».
Определив главное содержание любви, он подчеркивает ее сущностные качества. Чувство любви «в его душевной сокровенности как явление внутренней жизни» представляет собой:
активную эмоциональную деятельность, радение;
непрерывное духовное излучение, исходящее от любящего и направленное к любимому, обволакивающее его теплотой, нежностью и довольством;
незримую связь, где на любом расстоянии сердца бьются рядом;
жизнеутверждение, сотворение и пестование в душе предмета любви.
Ортега-и-Гассет настаивает на том, что, следуя этой теории любви, можно отделить настоящую любовь от «псевдолюбви». При этом эмоциональный состав подлинной любви не меняется несмотря на долгую разлуку и изменение физического состояния или социального статуса объекта любви.
Попробуем обобщить наши рассуждения о «неистовом этапе» любви. В состоянии влюбленности наше «Я» обнаруживает иную реальность, приобретает душевные силы, преодолевающие любые отягощения, ощущает возможность сблизиться, а где-то и сближается с Я-идеалом и в этом новом качестве наслаждается встречей со столь же эфемерным идеальным образом партнера.
До главного испытания преображенного влюбленностью «Я» столкновения с реальностью есть достаточно большой период времени, который оценивается психологами от шести месяцев до года. А пока под влиянием этих необычных душевных трансформаций происходит удивительное раскрытие и наполнение таких граней любви, как страсть и интимность.
Преображение «Я» в любви
Страсть
Страсть (passion), или непреодолимое желание сблизиться с объектом любви, имеет сексуальную и романтическую составляющие. В психологии сексуальность связывают с эротическим возбуждением, влечением и поведением по отношению к людям противоположного пола. Эти физиологические и поведенческие реакции достаточно хорошо изучены, а центром их притяжения выступает так называемый цикл сексуальной реакции (human sexual response cycle).
Характерными этапами цикла сексуального наслаждения являются: фаза возбуждения на те или иные эротические стимулы, фаза плато, оргазм и облегчение. Средние характеристики протяженности цикла составляют от 3 до 7 минут. Ознакомившись с этими медицинскими подробностями полового акта, любой, испытавший любовь, ощутит, что упущено что-то самое важное, быть может, потому, что это трудно выразить словами, а тем более измерить. Но что уж точно вызывает подозрение, так это адекватность шкалы психологических секундомеров. Дело в том, что эротические ласки и фаза плато в половом акте могут ощущаться как бесконечное наслаждение, а физиологические циклы способны безмерно растягиваться во времени либо незамедлительно возобновляться. Влюбленные непроизвольно могут погружаться в состояние тонких вибраций, аналог которого целенаправленно достигается в тантрических практиках. Мы еще вернемся к обсуждению этих и других особенностей сексуального элемента страсти в разделе «Сексуальная близость», а сейчас обратим внимание на романтическую составляющую страсти.
Романтический ингредиент страстного влечения связан с повышенной интенсивностью эмоциональных реакций и бурной активизацией воображения окрыленных любовью. Содержание фантазий, охватывающих влюбленных, наполнено идеализацией всего, что их окружает, героическими образами, приключенческими сюжетами, а порой и мистическими озарениями. Неслучайно влюбленные так восприимчивы к гаданиям, приметам и другим таинственным ритуалам. Глубинную основу этих процессов можно описать в терминах концепции архетипов основателя аналитической психологии К. Г. Юнга. Перед вдохновленным «Я» влюбленного распахиваются скрытые пласты нашей психики, которые образованы коллективным бессознательным. Эти переживания отражаются в сознании теми или иными архетипическими образами и символами (искателя, воина, мага, мудреца, шута, творца, правителя, донжуана и др.), которые раздвигают его привычные границы и стимулируют расширение личности влюбленного. Отсюда следует разнообразная романтическая одержимость влюбленных: творческое вдохновение, пылкая привязанность, готовность устранить любого соперника или обидчика, действия, сопряженные с неоправданным риском, странствия и прочие необычные состояния и поступки.