Через несколько дней после начала работы я с ужасом понял, что у автомойщика сильнее всего страдают руки. Несмотря на перчатки, кисти постоянно были влажными. Ворота мойки то и дело поднимались и опускались, руки обветривались сквозняком, а пальцы становились красными, словно я попал в плен к Рамси Болтону и бастард-садист решил содрать с них кожу. Коллеги сказали, что такое случается со всеми новичками, и через пару недель руки привыкнут.
Это еще что! утешали меня ребята. У нас шиномонтажнику вообще три пальца на станке оторвало в том году.
З*****ь! воодушевился я, услышав эту замечательную историю.
Заезжайте! крикнул я подъехавшему к воротам бокса водителю «Кадиллака».
Огромный, как баржа, автомобиль солидно въехал на мойку. Интересно, кем надо быть, чтобы заработать на такую машину? Наверняка, его хозяин занимался бизнесом. И даже, возможно был знаком с моим отцом. Папа являлся одним из первых крупных коммерсантов в нашем городе.
Комплекс сделай, кивнул мне вышедший из автомобиля мужчина. Я пока кофе выпью.
Угу кивнул я в ответ.
Через час хозяин «Кадиллака» осматривал свой сверкающий чистотой автомобиль. Я неплохо постарался машина выглядела как новая. Мужчина удовлетворительно кивнул, открыл барсетку и протянул мне двести рублей «на чай».
Слушай, а чего это у тебя над бровью? Татуировка что ли? спросил он.
Да
В «малолетке» что ли был?
Чего? переспросил я.
В колонии сидел?
Нет, что вы
А я подумал наколка такая, усмехнулся мужик. На работу же не устроишься!
Устроился же, возразил я.
Ну да. Ладно, бывай
Хозяин «Кадиллака» был далеко не первым, кому не давала покоя татуировка на моем лице. Над бровью я изобразил сочетание цифр 666. И сделано это было специально. Как раз для того, о чем говорил мужчина на автомойке: «на работу не устроишься!». Я прекрасно понимал, что с таким лицом не смогу попасть, например, в офис или в магазин; в банк или школу. Я уничтожил эту дорогу для себя. Сжег мост, по которому смог бы сбежать обратно. Мне не хочется быть планктоном. Я и не дам себе шанса им стать.
Этот мужик, солидный и успешный, глядя на меня, наверное, думал, что осчастливит своими «чаевыми». Быть может, он сейчас едет в своем намытом до блеска «Кадиллаке» и думает: «Этот странный парень просто молод. Пройдет время, он одумается, сведет наколки, закончит институт, найдет нормальную работу». Станет как все
Не станет. Я помню, как пришел домой из тату-салона. Мне очень нравилось то, что я сделал. И хотелось показать маме свой новый облик. Лишь увидев ее глаза, я понял, что это было громадной ошибкой. В глазах пронеслась картина, где я, словно маленький пятилетний ребенок, опустив глаза, получаю от нее нагоняй. Но мама оказалась мудрее. Она сказала: «Тебе идет, Алишер. И если нравится, пусть будет так».
Мама знает, что мир не должен быть таким, как хочется только ей. И я, ее собственный сын, могу стать тех, кем захочу. Она примет мой выбор. И за это я всегда буду ей бесконечно благодарен.
Все, кто богат, молод и силен сейчас, однажды обрастут сединами. Музыку, которую они любили, под которую танцевали и признавались в любви, их дети и внуки назовут скучным ретро. Они, наконец, поймут, что мир ничем им не обязан. И вся напыщенность, с которой они шли по жизни, превратится в ничто. На их место придут другие, но более молодые и сильные. И создадут новый мир. А потом их сменит другое поколение со своими правилами. И так будет всегда. Так стоит ли относиться ко всему так серьезно? Может, лучше, просто прожить отведенное время с удовольствием?
Да уж, удовольствие стоять по щиколотку в грязной пене пробормотал я, вернувшись из мыслей к реальности.
Алишер! окрикнул меня Фархуд, пожилой узбек-автомойщик. Иди на кассу, зарплату дают.
Ну, хоть что-то хорошее иду!
Это что, все что ли? недоуменно сказал я, пересчитывая выданные администратором деньги. Это была моя зарплата за неделю. В хороший день на площади с гитарой я зарабатывал в три раза больше.
Ну да ответил администратор, сверяясь с табелем.
П****ц! резюмировал я.
Следующие три минуты, когда я, матерясь, переодевался в маленькой каморке, служившей нам раздевалкой, стали последними в карьере автомойщика. Я твердо решил, что больше никогда не стану заниматься подобной работой. Это было до абсурда бесполезное занятие.
П****ц! резюмировал я.
Следующие три минуты, когда я, матерясь, переодевался в маленькой каморке, служившей нам раздевалкой, стали последними в карьере автомойщика. Я твердо решил, что больше никогда не стану заниматься подобной работой. Это было до абсурда бесполезное занятие.
Но, куда же мне идти? Снегопад закончился, к вечеру температура опустилась ниже нуля, асфальт покрылся тонкой корочкой льда. Я просто шел по улице без какой-либо цели или конечной точки маршрута. Карина не брала трубку. Домой идти тоже не хотелось. Мама уехала в очередную командировку, а находиться в квартире с отчимом и маленьким братом совсем не хотелось. Была, конечно, надежда покататься на скейте у здания администрации на маленькой площади всегда быстро чистили асфальт. Я решил зайти домой, взять «доску» и отправиться туда.
Пару лет назад, на прогулке, я случайно потерял ключи от дома. Мама, узнав об этом, решила поменять замок во входной двери. Это событие, пожалуй, стало одним из главных в моей жизни. Дорогой импортный механизм открывался абсолютно бесшумно, не в пример старому, поворот ключа в котором я слышал, даже сидя в комнате в наушниках. Я смог уходить из дома и возвращаться в любое время дня и ночи. Мама и отчим, привыкшие к тому, что большую часть времени я провожу, закрывшись в своей комнате, не замечали моих отлучек.
И в этот раз никто не услышал, как я тихонько вошел в квартиру, прошмыгнул в свою комнату, взял со стола недоеденный утром бутерброд, прицепил к рюкзаку скейт и снова отправился на улицу.
Я оказался прав асфальтовое поле у администрации уже почистили. Скейт легко скользил по тонкой корочке льда, которая, словно зеркало, отражала свет ярких фонарей. Правда, минут через пятнадцать, я уже сидел на скамейке, потирая ушибленный при падении локоть здесь, и правда, было очень скользко.
Привет, братишка! неожиданно я услышал чей-то голос. С «доски» упал?
Ну да ответил я, повернув голову.
Рядом стоял какой-то парень, на вид мой ровесник. Похоже, мы были знакомы, но мне никак не удавалось вспомнить кто он? Возникла неловкая пауза не мог же я просто сказать, мол, чувак, ты кто такой вообще?
Извини, я не представился, нарушил молчание собеседник. Меня Стас зовут. Я тебя видел несколько раз на площади, когда ты на гитаре играл.
Ааа понял. А я Алишер.
Мы пожали друг другу руки. Стас присел рядом на скамейку, закурил и угостил меня сигаретой. Я заметил, что из рюкзака моего нового знакомого торчат барабанные палочки. Стас, кажется, поймал мой взгляд и сказал:
Я на ударных играю. У нас с ребятами группа есть ЗСД. Может, слышал?
Нет, честно пожал плечами я.
Ну, как есть улыбнулся Стас. У нас вокалиста два недели назад в армию забрали. Я случайно шел, узнал тебя и подумал может, ты к нам на репу заглянешь как-нибудь? Попробовали бы поиграть вместе.
А что? задумался я. Можно
Вот и отлично! обрадовался мой новый знакомый. У нас песен шесть своих есть, каверы играем. У басиста сосед админом в «Планете» работает, так что мы там выступаем иногда.
Точно! Меня вдруг осенило. «Планета» была одним из двух баров в нашем городе, где выступали начинающие рок-музыканты. Кажется, там я однажды слушал эту группу.
А почему ЗСД? Это же в Питере? удивился я. Так называлась питерская автомагистраль Западный Скоростной Диаметр.
Не улыбнулся Стас. У нас это расшифровывается как «З*****о Сидеть Дома»!
Огонь! засмеялся я.
Мы договорились о встрече. Ребята репетировали на старой ткацкой фабрике она закрылась еще в середине 90-х, теперь многочисленные помещения сдавались в аренду. В одном из бывших цехов, как рассказал мне Стас, были обустроены три небольших комнатки, куда ребята и приходили репетировать.
Я шел по вечернему городу, шаркая ногами по замерзшим лужам. Мне казалось тогда, что нет ничего лучше этого просто идти по улицам и мечтать. Я закрывал глаза, представляя, как выхожу на сцену под восторженные крики толпы. Подключаю гитару, беру первый аккорд, звук которого утопает в шуме голосов. Мне хотелось молчать, стоя на сцене чтобы переполненный зал пел мои песни вместо меня. Ведь зрители, конечно, уже знают слова наизусть. А потом, когда мы начинали играть медленную композицию, в зале загорались фонарики; и тысячи огоньков превращали зрительный зал в звездное небо, на которое я смотрел, словно оказавшись в безоблачную ночь высоко в горах, где до небес, кажется, можно дотронуться рукой.