Я только радовался его неожиданному увлечению. Никто тогда не мог предположить беды, а она уже караулила нас.
Первый бой, он трудный самый
Через неделю, когда ноги пострадавших зажили, нас послали в первый бой. Да и не бой это был. Рано утром роту подняли, опять не накормили, дали сухой паек, и отправили. Предстоял марш восемь километров. Конечным пунктом определили заброшенный полевой стан тракторной бригады, бывшего совхоза «Рассвет».
По гравийной дороге, неровными взводными колоннами, мы шли без разведки, без головной заставы, без боевого охранения, как и в прошлый раз.
Наш замухрышка старлей, блестя очками, шел впереди, и командирский планшет весело бил ему по тощей заднице. «Ать-два! Веселей шагай! Веселей шагай! Не падай!». Сержанты услужливо шли по бокам, а рядом прилепился радист с радиостанцией.
Что этот штымп? лепетал Моня. Слишком быстро «пешкодралим», шо то, кажется, захотели с нас олимпийцев слепить.
Не успели мы дойти до полевого стана с километр, как вдруг свет померк и что-то обрушилось. Мы присели от неожиданности. Кто-то упал на колени. Некоторые поползли. Все окуталось дымом. Без промедления ударило снова и снова. Крики! Кошмар!! Кажется, вся дорога вздыбилась и опрокинулась на нас! Ничего не стало видно. Темно. Песок в глазах, едкий запах тола и взрывчатки. Второй взвод, который шёл впереди, перестал существовать в принципе. Туда ёб, в смысле упало, почти одновременно шесть мин. Легли плотно две батареи работали.
Самолет, истошно крикнул кто-то. Бомбы!
120 мм минометы шарашат!! в ответ крикнули слева. Этот, слева, видать был более опытный.
Мы действительно попали под минометный обстрел. До лесополосы, откуда вели огонь, было далеко, не менее двух километров, а чистое поле давало стреляющим прекрасный обзор. Бойцы кинулась к ближайшей посадке. Но мы просматривались: начало взрываться и там. Весь жиденький лесок звенел, шипел от осколков. Они летели метров на 200 и стригли все вокруг как гигантская коса смерти. Падали ветви молодых дубков, им отсекало вершины, переламывало пополам. Некоторые деревья выворачивало с корнем. Воронки от 16 килограммовой осколочно-фугасной мины достигали четырех метров в диаметре и метра в глубину. Лесополоса на наших глазах начала таять, превращаясь в бесформенное нагромождение веток, стволов, глубоких дымящихся ям.
Пацаны на все забили и драпанули обратно в лагерь, прикрываясь остатками лесополосы и кустами. За ротой, по пятам, шли взрывы, шла смерть. Но взрывы были уже неприцельные, наугад. Помогла небольшая низина и мелкий овраг. Откуда силы взялись после марша?! Не знаю! Мы мчались по кустам как стадо бизонов, и за нами образовывалась дорога, как после трактора. Благо за нами никто не гнался: сберегли автоматы.
В конце концов не помню, как дошли. Всю воду из фляжек, конечно, выхлестали. Я упал, но меня в чувство привел конкретный пинок моего заводчанина. Убили его потом, Василек Гапуло, клевый пацан был. Только тогда я узнал, почему наши доблестные вооружённые силы оборудовали в глубоком тылу так много блокпостов. Криками, матами и пулемётными очередями нас «мягко» убеждали возвращаться обратно, выполнять боевую задачу. Бетонные блоки «пятидесятка»! Амбразура тонкая щель, рычащий ствол станкового пулемета с раструбом, а мы уже после 16 километров марша и огневого воздействия, ничего не понимали. Они не отставали, орали, не выходя из укрытий:
Презервативы штопанные!!! Вы при первых признаках опасности как крысы разбежались, роняя кал и золотые батоны! Вам суки долбанные, на всю жизнь, от рождения памперс прописан!
«нацгварды» при этом стреляли низко, поверх наших голов. Срубленные ветки летели, но никто не поднимался. Мы не успевали стряхнуть с себя иголки, а над нами опять:
Трах-тах-итах-тах! перерыв, Трах-тах-итах-тах! только немного ниже и уже новые совсем близкие ветки валились нам за шиворот!
А ты что не воюешь за Родину тля укропная? кричал кто-то, из наших, обращаясь к тем, кто отсиживался за толстыми стенами из бетона, обосрался от страха и ненависти, б*ядина украинская?! Покажи пример!!
Да мы следим, чтобы от вашего дёра ваши «пуканы» не разодрало!
Мы лежали, зажимались, пригибались от выстрелов. Только отпускало и опять. Мышцы непроизвольно реагировали. Пули над головой резали воздух.
Я уже совсем похож на «шмондю»! быстро, быстро моргая глазами, бурчал Моня.
Это что за зверь?
Это шмара, дорогая бикса по вызову, переутомившаяся от трудовых буден до такой степени, шо ей требуется немедленный отдых хотя бы в психдиспансере.
И так бывает?
Бывает.
Да нам, где угодно, даже в Желтом доме! Согласен. Дали бы отлежаться! орал я, перекрывая выстрелы, но будем валяться здесь до победного.
Когда-то же у этих «фрейдерастов-либерастов» кончатся патроны?!
Никогда. Они у них стоят цинками.
Когда лежать надоело, я вдруг решил позвонить Ивану, повеселить его нашим концертом.
Привет Ваня! И добрей бывает. Да что каждую неделю звонить. Вот решил, чтобы ты послушал нашу музыку. Ничего лупят? Жаль, видео нет на телефоне, снял бы, как ветки на меня сыплются. Да нет, свои развлекаются. Есть тут у нас клоуны. Цирк уехал, а они остались. Да потом, при встрече, если жив останусь. Просто решил тебя повеселить. Не знаю, удалось ли?! Ну, давай пока. Мамане не проболтайся. Сдюжим.
Трах-тах-итах-тах трах-тах-итах-тах!! Коробка со снаряжённой лентой на 200 патронов, никак не торопилась заканчиваться.
«Нацгварды», устав видимо лупить над головой, стали опускать стволы ниже.
Бросьте стрелять! тонким девичьим голосом, закричал кто-то справа, когда пули изредка стали выбивать фонтанчики земли.
Да Блиннн!!! Прекратите, угробите нас! орали мы как оглашенные, встревоженные уже предельно низкими очередями.
А вы твари, думали вас тут пряниками кормить будут, это ваша прямая обязанность подыхать там, где скажут. Так что слюни подотрите, соберитесь и обратно по-пластунски, на карачках, назад на позиции дезертирство своё кровью искупать!
Сами суки туда хоть раз прогуляйтесь!
Ха-ха-ха! У нас другое задание!
Трах-тах-итах-тах! Трах-тах-итах-тах!
Война, таки это вам не говно собачье! бормотал Моня, рывком перекатываясь к Гаврилову, хотя сейчас сильно напоминает его с виду. Чего они добиваются Гаврик?
Да хотят из нас сделать безмозглых послушных тварей, типа амеб.
И мы уже недалеко. Эту чахотку я уже чувствую наверно не вынесу!
Часа через два, когда мы были готовы конкретно стрелять в ответ, роте, наконец, отменили задачу и разрешили войти в расположение лагеря. До начальства дошло, что мы стадо, а не войско в таком состоянии. Нас разоружили, построили, и давай кулачищами как молотами работать, чтобы лицо было плоское, губы кровавое месиво и искры из глаз. С удовольствием «п*дили», но не всех, через одного, кто еще более или менее держался на ногах.
Те, кто с пулемётом и кто нас так мило херачил, были одни и те же «друзья-братья». Всё те же откормленные «нацгварды». Ничего не поменялось. Им что? Тренировка. Мы груши для битья. Мясо. Харьковский фарш, которому надо было придать удобоваримую форму.
Нет! Ну, сколько можно! возмущался Диман. Ему опять досталось больше всех. Это же полный пипец! И этому не видно конца!
Радуйся, что живой, успокаивал я его.
Ну, в принципе да.
«На сегодня уже все, подумал я, точно все!» Ноги меня не держали. Я не помнил, как добрался до палатки и уснул крепким сном. И мне ничего не снилось.
Утром выяснилось, что наступление захлебнулось надобность в нашей роте отпала, и про нас на пару суток забыли.
Привет мама! пользуясь передышкой, звонил я домой. Как вы там? Как у Ивана? У нас все хорошо. Валяемся. Ну, почти отдыхаем. Вот только вчера нас уговаривали полежать еще пару часов. Не шучу. Какие шутки. Когда я тебя обманывал? Все. Все не буду. Да, здоров. Только мазь от комаров кончилась. Ну, уж как-нибудь вытерплю. Всем привет.
«Дом, и все, что было с ним связано, казались так далеко, из другой жизни. Кажется я на этой войне так долго. Это я просто не адаптировался, убеждал я себя. Человек ко всему привыкает. И я привыкну».
***
К профессорскому сынку, по прозвищу Груша, приехали родители. Он тоже жил в нашей палатке. Привезли грозное заключение, что его комиссуют в связи с плановой операцией на позвоночник. Мудреная латынь диагноза завораживала. Восклицательные знаки не оставляли сомнений. Все бумаги были в порядке. Этот еврейчик мне и раньше говорил, что он тут не задержится. Я не верил, но деньги и связи на Украине решали все. Майор аккуратно поместил предупредительно изготовленные родителями копии себе в папочку, «поручкался» с Грушей.