Я стоял среди других учеников, склонившись к столу учителя и вдруг почувствовал, что сзади кто-то довольно сильно отпускает мне «леща» по пятой точке. Я не глядя отмахнулся, но удары не прекращались. Обернулся и увидел широкую улыбку одноклассника охламона по фамилии Тырмак. Здоровенный детина для своих лет (примерно на голову выше меня), таким образом развлекался, и, видимо, ему было очень весело. Евгения Михайловна этого видеть не могла, она была занята выставлением отметок в классный журнал, дневники и тетради. Она также не заметила, как я сначала оттолкнул Сергея (так звали Тырмака) и сказал: «Э-э, чувак, завязывай!». Но он остановиться не смог и упустил момент, когда шутка вышла за рамки шутки и нужно было прекратить. Просто оставить меня в покое и выйти класса. Евгения Михайловна обратила свой взор на нас только тогда, когда я, возможно сам того не желая, резко развернулся и провёл очень сильный и очень точный удар правой в челюсть Тырмака.
Это было ужасно. Голова Сергея откинулась, самого его отбросило примерно на два шага и, хотя на ногах он устоял, глаза, что называется «поплыли». Я тут же очень пожалел об этом. Никогда больше ни «до» ни «после» мне не было так больно и стыдно от собственного поступка. Я повернулся к учителю и увидел БОЛЬ в её глазах, за стёклами очков. Это была боль и за Тырмака, и за меня Не помню точно, что она тогда сказала, но голос её дрожал и это усилило трагизм ситуации.
Сергей Тырмак был слабым учеником, умом, смекалкой и физической ловкостью не отличавшийся. Но человеком он был беззлобным, достаточно щедрым и в общем, обыкновенным весёлым шалопаем. После окончания восьмого класса его родителям объяснили в администрации школы, что обучение в девятом классе Сергею не по силам и будет лучше, если он поступит в техническое, в крайнем случае профессионально-техническое учебное заведение.
Евгения Михайловна продолжала что-то говорить, и я почувствовал, что в её возмущении от произошедшего, кроме собственно, оценки моего безобразного поступка, было что-то ещё. Через много лет, вспоминая этот случай, я понял что. За нестандартностью и некоторыми странностями в поведении Тырмака, она усматривала слабость и отставание в развитии. Наши учителя всегда видели и знали больше, чем мы. Они, что называется, кожей чувствовали своих учеников, опираясь на многолетний педагогический и жизненный опыт. И ей было очень жаль Сергея Блин, я сам едва не расплакался, прямо там, на месте.
Сергей взял портфель и, опустив плечи, став при этом чуть ли не в полтора раза меньше в размерах, тихонько вышел из класса. Девочки, стоявшие рядом словно онемели, они никак не ожидали от меня такой злой и нехорошей прыти Господи, как же мне было стыдно! Я попытался всем объяснить, как было дело, и за что, собственно я его ударил, но прозвучало это не убедительно, как оправдание.
Евгения Михайловна молча взяла мой дневник, молча вывела мою «четвёрку» и молча отдала дневник. С тех пор все мои усилия по русской литературе, вплоть до выпускного экзамена в десятом классе, оценивались не выше оценки «хорошо», хотя я любил, знал гораздо больше, чем этого требовала программа и претендовал на более высокую отметку. На устном экзамене по литературе я ответил на «отлично», но Евгения Михайловна, похвалив меня перед членами комиссии (состоящей ещё из двух преподавателей и завуча) и поставив в пример другим ученикам, аккуратно поставила «четвёрку» в экзаменационную книжечку, и я знал почему. Впрочем и за сочинение, на которое отводилось шесть часов, и которое я с удовольствием написал (по книге Леонида Ильича Брежнева «Малая земля»), на мой взгляд очень хорошо и без единой грамматической ошибки, я тоже получил «хор»., но не был удивлён, потому как знал, что виноват
А что же Тырмак? В тот же день, через два урока он подошёл ко мне на перемене, протянул руку и предложил «мир». Но с условием, что «в ответку» он даст мне по физиономии. Честно говоря, я был в совершенно разобранном состоянии, но руку ему пожал. А он, чисто символически приложил мягкий кулак к моей щеке. После окончания занятий мы шли вместе до угла улицы Двадцать пятого октября и болтали о всякой всячине
В дальнейшем, на некоторое время мы стали если не друзьями, то хорошими приятелями и даже в летние каникулы несколько раз, вместе с другими ребятами ездили на рыбалку в районный посёлок Маломолинцы.
В дальнейшем, на некоторое время мы стали если не друзьями, то хорошими приятелями и даже в летние каникулы несколько раз, вместе с другими ребятами ездили на рыбалку в районный посёлок Маломолинцы.
Ну и что тут можно изменить, или «подправить», спросите вы. И вправду, что было, то прошло Но дело в том, что я не помню одной детали во всей этой истории. Я не помню, извинился ли я перед Сергеем Тырмаком. И попросил ли прощения у Евгении Михайловны за свой, неоправданно жестокий поступок. Это не отпечаталось в памяти, как все остальные детали. Сорок пять лет слишком большой отрезок времени, по сути, целая жизнь.
И вот раз уж я не в силах изменить того, что произошло тогда в классе русской литературы, то я, по крайней мере, в силах представить, что принёс извинения учителю литературы сразу после того, как Тырмак покинул класс. А потом, когда Сергей подошёл ко мне мириться, попросил прощения у него самого. И, если этого вдруг не случилось тогда (поскольку точно не помню), то пусть произойдёт сейчас и тогда.
Итак.
Уважаемая Евгения Михайловна, прошу меня простить за то, что я ударил своего товарища в Вашем присутствии Нет. Прошу простить за то, что повёл себя недостойно и ударил человека.
Сергей, я глубоко опечален этим своим поступком. Сквозь десятилетия я страдаю, вспоминая этот день и этот случай. Я знаю, что ты меня простил ещё тогда, но этого было недостаточно, а вот теперь, может быть, в самый раз.
Не могу с уверенностью утверждать, что всё о чём я написал может иметь для кого-то значение. Кто-нибудь, прочитав всё это, сочтёт мои идеи полной ерундой, и, разумеется, по своему будет прав. Но мне кажется, что где-то там, в другом измерении что-то может поменяться. Может быть, станет немного теплее.
Во всяком случае, мне очень хотелось бы.
Ночная 84
Новый 1984 год мы с приятелем встречали в одном костромском ресторане. За праздничном столиком (горят свечи, установлена маленькая декоративная ёлочка, а для каждого гостя маленький сувенир) мы, два молодых специалиста и четыре прекрасных (и судя по всему опытных) женщины. Дамы пришли в ресторан не только встретить Новый год, но и с кем-нибудь познакомиться. Пусть не на весь год, но, хотя бы на новогоднюю ночь. Специалисты в первую очередь отдохнуть от дел многотрудных в приятной обстановке.
В разгар веселья одна из наших дам сообщила мне (мы как раз танцевали «мамбу» с прихлопом), что у неё дома есть всё, что нам нужно, и будет всё, как мне захочется. И больше никого нет. Я не ответил ни «да», ни «нет», потому что было уже два часа новогодней ночи, и я, достаточно охмелевший, приметил другую женщину (она всё время хохотала, чем, наверное и привлекла моё внимание) за нашим столиком, с которой мне хотелось бы проснуться утром 1 января.
Потом та, у которой было всё, и кто желал меня для полного счастья, растворилась в новогодней тьме с кем-то другим. А у той, кого я представил в постели с фужером искристого шампанского утром первого числа, не было такого дома, где кроме нас с ней никого бы не было. Поэтому, несколько позже я увлёк её в гости к приятелю, которого потерял из вида в ходе праздника. Он снимал двухкомнатную квартиру в Черноречье, и мы заранее договорились, что в случае успеха на амурном фронте каждому по комнате. Но договор оказался аннулирован в одностороннем порядке, поскольку дверь мне с моей новогодней знакомой открывать никто не собирался. Даже, если бы я стал колотить в неё ногами.
Мы понуро вышли из холодного подъезда и оказались на пустынном шоссе. Мне удалось остановить одинокий бензовоз, в уютной и прокуренной кабине которого подвёз свою, несостоявшуюся в полном объеме запланированных мероприятий подружку, до её дома. Мы легко распрощались и не договорились о следующей встрече.
Мне хорошо запомнилась та ночь, хотя из памяти стёрлись лица женщин участниц нашего новогоднего застолья и «друга», с которым мы договаривались разделить его съёмную квартиру. Долгие годы, вспоминая об этом развесёлом событии, я сожалел, что не пошёл к той мадам, что обещала все радости мира
И вот теперь не следует ли мне поразмыслить (в рамках нашего виртуального путешествия в начало 1984 года) и поставить, наконец, точку в этой, почти забытой но неоконченной истории? А почему, собственно, неоконченной? Ведь всё уже состоялось, а точнее ничего не состоялось, но минуло, кануло в вечность. Хотя не исключено, что где-то там, в параллельном воображаемом мире, в новогоднюю ночь с 1983 на 1984 год я согласился, и мы вместе с загадочной незнакомкой исчезли из сверкающего огнями новогодней ёлки ресторанного зала и очутились в квартире неподалёку. И в этом случае, для меня за «горизонтом событий» остаётся знание того, кем и где бы я был сегодня, в новой реальности, если бы тогда дал согласие на приглашение, а не поступил по своему выбору. Наверное, тот кто видит гораздо дальше чем я, посчитал, что мне не следует ехать в дом, где есть всё, и больше никого нет. Он и направил меня к человеку, который ничего мне не дал, но ничего и не отнял.