Итак, этология это научное течение, изначально сформировавшееся в зоологии в начале ХХ века. Отцами-основателями этологии являются К. Лоренц, Н. Тинберген и К. фон Фриш (о первых двух я писал выше, рассказывая о ФКД). Этологи изучают поведение объекта своего исследования в реальной, а не искусственно смоделированной среде, и обоснованность такого подхода на сегодняшний день подтверждена в различных направлениях психологии, физиологии и генетике [88, с. 206208]. И с практической точки зрения, задумываясь о максимально приближенным к реальности нюансам поведения человека, мы можем принять философию этологии как наиболее полно отвечающую нашим целям.
Этология придает огромное значение именно контексту взаимоотношений биологического объекта и окружающей среды, и этот вопрос необходимо изучить более подробно, так как из него вытекают многие положения, на которых мы будем строить теорию Психофизиологической Матрицы.
В начале этой главы мы увидели, как многие аспекты мировоззрения, поведения и даже генома человека изменяются под влиянием окружающей среды, то есть являются контекстно зависимыми. Размышляя о, скажем, проявлении агрессии, мы можем констатировать эту же закономерность. Сломав нос хулигану, отбирающему кошелек у старушки, и сломав точно такой же нос жене, требующей тратить деньги на содержание семьи, люди совершают одно и то же физическое действие, но оценка этих действий будет диаметрально противоположной. И если вспомнить о различиях культурных и национальных, не обязательно в первом случае герой получит награду за защиту старушки, а во втором подлец понесет кару за нанесение увечий родному человеку. Бандит, напавший на бабушку, может оказаться представителем «золотой молодежи», решившим поразвлечься, и его адвокатам и прессе не составит труда убедить общественность в том, что юноша решил пошутить, так как никаких объективных причин для грабежа у него не было. А муж, избивающий жену, в патриархальном обществе получит безусловную поддержку как охранитель вековых традиций.
Таким образом, даже в этом простом примере мы можем, не особенно задумываясь, определить по два варианта развития событий для каждой ситуации. И какой именно вариант реализуется в действительности, зависит от контекста общественных норм. Сколько политиков в новейшей истории сначала объявлялись террористами, а затем великими борцами за независимость? Опять же, не очень стараясь, можно вспомнить М. Бегина и Я. Арафата, оценивавшихся диаметрально противоположно на разных этапах своей политической деятельности.
Подтверждение зависимости физиологической реакции от контекста было получено в ходе многих экспериментов. Так, в одном исследовании его участники входили в комнату, в которой видели жуткого монстра или раненого человека. Во время выполнения действий, которые были продиктованы этими условиями, их мозг непрерывно сканировало специальное устройство. Испытуемые либо стреляли в чудовище, либо перевязывали раненого, и эти абсолютно разные, с точки зрения мышечной моторики, физические акты активировали в мозге схожие нейронные контуры, расположенные в префронтальной коре, определяющей соответствие действия ценностным установкам человека [142]. То есть действия были разными, но в контексте «правильности», соответствия текущему моменту включали одинаковую последовательность сигналов нейронов мозга.
Точно так же дело обстоит с гормонами и нейромедиаторами. Самый просоциальный гормон окситоцин, помимо других своих замечательных свойств, способствует увеличению щедрости. Но делает более щедрым он только того, кто и так имеет к этому предрасположенность, скряга останется скрягой, даже если ему ввести литр окситоцина [160].
Этот достаточно хорошо изученный гормон вообще очень избирателен в своих проявлениях: «Окситоцин и вазопрессин содействуют формированию связи матери и ребенка, а также моногамному поведению в парах, снижают тревогу и стресс, укрепляют доверие, упрочивают социальные группы, делают людей щедрее и общительнее. Однако ко всему этому прилагается огромное НО: гормоны способствуют просоциальности только по отношению к Своим. Когда дело касается Чужих, окситоцин и вазопрессин превращают нас в ксенофобов и этноцентристов» [88, с. 114].
Точно так же дело обстоит и с тестостероном, высокий уровень которого, как считалось, провоцирует агрессивное поведение. «Зависимость агрессии от тестостерона намного меньше, чем принято считать. Индивидуальные колебания данного андрогена в пределах нормы не позволяют предсказывать, будет ли человек вести себя агрессивно, нарушать законы. Более того, чем особь изначально агрессивнее, тем меньше ей требуется добавлять тестостерона для агрессивного акта. И если уж тестостерону и отведена какая-то роль, то только в качестве пособника сам по себе этот гормон не порождает агрессию. Он делает нас более восприимчивыми к факторам, ее запускающим, особенно тех из нас, кто и так предрасположен к агрессии. Повышение уровня тестостерона, как мы выяснили, способствует агрессии только в обстоятельствах угрозы социальному статусу. Но если даже уровень гормона и подскакивает в такой ситуации, это не обязательно усиливает агрессию: он активирует любые из тех действий, которые помогают сохранить статус. В мире, где социальный статус поддерживается добрыми делами, тестостерон окажется самым просоциальным гормоном на свете» [88, с. 114].
Точно так же дело обстоит и с тестостероном, высокий уровень которого, как считалось, провоцирует агрессивное поведение. «Зависимость агрессии от тестостерона намного меньше, чем принято считать. Индивидуальные колебания данного андрогена в пределах нормы не позволяют предсказывать, будет ли человек вести себя агрессивно, нарушать законы. Более того, чем особь изначально агрессивнее, тем меньше ей требуется добавлять тестостерона для агрессивного акта. И если уж тестостерону и отведена какая-то роль, то только в качестве пособника сам по себе этот гормон не порождает агрессию. Он делает нас более восприимчивыми к факторам, ее запускающим, особенно тех из нас, кто и так предрасположен к агрессии. Повышение уровня тестостерона, как мы выяснили, способствует агрессии только в обстоятельствах угрозы социальному статусу. Но если даже уровень гормона и подскакивает в такой ситуации, это не обязательно усиливает агрессию: он активирует любые из тех действий, которые помогают сохранить статус. В мире, где социальный статус поддерживается добрыми делами, тестостерон окажется самым просоциальным гормоном на свете» [88, с. 114].
Схожий механизм задействован и в работе гормонов стресса глюкокортикоидов. Стресс подразделяется на «плохой», сопровождающийся негативными эмоциями и носящий название дистресса, и «хороший», возникающий при решении творческих задач или физической активности, приносящей удовольствие, и называемый эустрессом. И тот и другой стресс влияет на состояние дендритов нейронов, атрофируя или, наоборот, увеличивая степень их разветвленности. Когда крысу ввергают в состояние страха, заставляя испытывать дистресс, дендриты ее гиппокампа, под влиянием выброса глюкокортикоидов, начинают сокращаться. И точно такое же количество глюкокортикоидов в крови крысы, испытывающей эустресс от самозабвенного бега в колесе, приводит к росту дендритов того же гиппокампа [119120,122].
Более того, влияние гормона может зависеть от того, какая именно его составная часть активна в тот или иной момент времени. АКТГ адренокортикотропный гормон, управляющий синтезом глюкокортикоидов, который осуществляется в коре надпочечников. Именно этот гормон активирует состояние стресса. Он является пептидом, то есть состоит из цепочки аминокислот, и каждый участок этой цепочки влияет на разные функции организма. «было установлено, что стимуляция секреторной функции коры надпочечников (собственно адренокортикотропная функция) осуществляется фрагментом АКТГ 1124. В то же время указанный фрагмент не имеет психотропной активности. Инсулинотропная функция АКТГ заключена в отрезке с 22-й по 39-ю аминокислоту; АКТГ 113 участвует в регуляции медленного сна (с преобладанием медленных волн на ЭЭГ), а АКТГ 1839 стимулирует быстроволновой сон.
Для проявления поведенческих эффектов АКТГ достаточно фрагмента 410 или даже 49. Основной психотропный эффект АКТГ состоит в повышении внимания к значимым стимулам. Следствием этого является улучшение памяти.
Внутривенное введение АКТГ 410 и АКТГ 49 (15 и 40 мг в течение четырех часов) добровольцам, здоровым молодым мужчинам, через полчаса после начала введения приводило к усилению избирательного внимания и уменьшению времени двигательной реакции. Под влиянием АКТГ увеличивается количество воспринимаемой зрительной и слуховой информации, он сокращает время адаптации к темноте и работы над корректурой текстов, а также уменьшает число ошибок. АКТГ 410 препятствует росту времени реакции, который в норме наблюдается при выполнении монотонного задания» [46, с. 248].
Как отмечает Р. Сапольски: «В промежуток времени от нескольких минут до первых часов эффект гормонального воздействия зависит в основном от ситуации и является стимулирующим. Гормоны не определяют, не являются причиной, не руководят, не порождают поведенческого акта. Вместо этого они делают нас более восприимчивыми к социальным стимулам в эмоционально значимых ситуациях, усиливают поведенческие тенденции и предрасположенности, соответствующие случаю» [88, с. 114].
Зависимость от контекста пронизывает все уровни нашей жизни. От контекста зависит синаптическая пластичность нейронов нашего мозга, объединяющая их в сети и влияющая на все аспекты обучения [65, с. 49]. Контекст влияет на то, станет ли бактерия, живущая в нашем организме, нашим убийцей или спасителем [49, с. 117118]. Контексту подчиняются фундаментальные законы эволюции любой биологической особи [17, с. 170, 65, с. 102]. Даже у дрозофил один и тот же феромон может сигнализировать о разных состояниях, в зависимости от ситуативного контекста [124].