Каменный престол. Всеслав Чародей 4 - Виктор Некрас

Каменный престол

Всеслав Чародей 4

Виктор Некрас

© Виктор Некрас, 2021

 Уходить мне из Киева не хочется,  сказал Всеслав.  Оставаться? В народе у меня нет врагов. И друзей нет. Мне тут  что нынче нам с тобой под осенним солнышком: светит, да не греет. Комары с мошкой не гнетут, зато нет уже ни гриба в лесу, ни ягоды. Силой держаться? Силы моей недостанет против троих Ярославичей.

Приношу благодарность доктору исторических наук К. Ю. Рахно за ряд ценных замечаний и поправок, а также детальный критический разбор всей рукописи.

ПРОЛОГ

ВОЛЯ ЗЕМЛИ

1. Кривская земля. Полоцк

Лето 1036 года, зарев

В бледно-голубом, словно выгоревшем изнутри от жары небе, среди невесомых полупрозрачных облаков плавно, почти неподвижно парил коршун.

Жарко.

Лето в этом году выдалось жарким  старики не помнили такого уже лет сорок. Сохли на корню хлеба, жар выгонял из леса зверьё, реки, речки и ручьи лесного кривского края прятались под густые заросли ивняка, и только приподняв ветви, можно было найти весело журчащую, несмотря на жару, воду. Дождей не было мало не с изока, пересохшая земля на репищах и полях змеилась крупными трещинами  ногой провалиться впору. Душный воздух обволакивал жаркой пеленой, и спасал только прохладный ветер, порывами налетавший с Двины, но и тот приносил с собой запах пересохших трав из Задвинья.

Всеслав стоял на забороле и подставлял разгорячённое на жаре лицо речному ветерку. Иногда он представлял, что ветер приносит запах моря  оттуда, с северо-запада. Конечно, никакого запаха на самом деле оттуда не доносилось  слишком далеко, почти четыреста вёрст, но Всеславу нравилось думать, что запах есть, и он старательно ловил его в воздухе. И иногда ему казалось, что этот запах действительно есть.

Сзади вдруг окликнули:

 Княже! Всеслав Брячиславич!

Княжич оборотился. Из проёма в настиле выглядывала кудлатая голова: чуть кривоватый сломанный когда-то нос, водянистые глаза, слегка нагловатый взгляд. Юндил, ятвяг1. Теремной холоп.

 Чего надо?  неласково отозвался Всеслав. Юндила он недолюбливал  всё время казалось, что холоп чему-то своему гаденько ухмыляется, вот-вот что-нибудь нелицеприятное про тебя расскажет остальным.

 Князь-батюшка кличет!  Юндил втянул голову в плечи и от того стало казаться, что он тонет в проёме, как в проруби.

 Иду!  с отцовской волей шутить не следовало. Всеслав снова оборотился к реке, глотнул полной грудью прохладный ветер и поспешил следом за холопом, который уже скрылся под настилом.

Добротная, сбитая из дубовых тёсаных плах лестница с заборола на вал. Ещё одна  с вала на двор детинца. Выложенная плоским камнем дорожка к терему. Срубленное в реж высокое резное крыльцо под двускатной кровлей.

Юндил, чуть склонясь, отворил перед Всеславом дверь, подсказал:

 В гридницу, княже.

В длинной гриднице  пусто, только в самом углу, у печи из камня-дикаря  двое. Всеслав не спеша прошёл вдоль сложенной из могучих сосновых брёвен стены, мимолётно касаясь кончиками пальцев висящего на стенах оружия  щитов, мечей, секир, копий, луков в налучьях. Каждый день бывал здесь и не по разу, свой меч (пока ещё детский) в княжьем покое есть, а всё старался хоть одного щита, хоть одного меча да коснуться.

Князь.

Воин.

Отец был не один. Рядом с печью, головой почти касаясь нависающего над печным челом тяжёлого, плохо окорённого бревна  высокий витязь с серьгой в ухе и проседью в усах. Над бритой головой  длинный русый с проседью же чупрун, свисающий по войскому обычаю за левое ухо. Через всё лицо наискось, от правого глаза к уголку рта  тонкий бледный выцветший шрам, почти не видный.

 Гой еси, господине,  поздоровался степенно Всеслав, с любопытством разглядывая незнакомого воя. Гридень? Но всех отцовых гридней Всеслав знал в лицо и по именам.

 Здравствуй, Всеславе Брячиславич,  так же степенно ответил седой, тоже быстро окинув княжича сумрачным взглядом. На несколько мгновений задержал взгляд на лице, словно пытаясь что-то разглядеть в глазах. И медленно отвёл глаза.

Показалось, или был в речи седого незнакомый чужой выговор? Не степной, не урманский и не литовский даже  словенский, но чужой.

Лях? Лютич?

Не похоже. Выговор был иным, не похожим ни на что, доселе слышанное Всеславом. А слышать и видеть ему к его семи годам доводилось многих  урман, данов, гётов и свеев, лютичей, варягов и руян, чудь, водь и весь, ляхов, поморян и литву.

Хотя очень похоже говорили ротальские русины! Похоже, а всё ж таки не так.

Отец коротко кивнул на лавку поодаль от себя:

 Посиди тут с нами. После голубей по кровлям погоняешь. Пора и к государевым делам навыкать.

Всеслав насупился  можно подумать, он только и делает, что голубей гоняет да кораблики из сосновой коры по лужам пускает. Не мал уже, семь лет, и буквы ведает, и огонь сам развести сможет, и лук завязать. Свой лук, вестимо, детский. Но спорить с отцом не стал, при госте родителю прекословить  стыда не иметь. Тем паче, отец показался ему чем-то сильно расстроенным. Молча уселся и, чтобы не скучно было, стал слушать разговор.

Гридня звали Брень. Незнакомое, никогда не слышанное средь кривичей имя, словно звон оружия отозвалось в юной Всеславлей душе предчувствием чего-то необычного.

 Когда это было?  подавленно спросил Брячислав, теребя пальцами короткую бороду. Он только изредка вскидывал на гостя глаза, а потом снова опускал голову, словно винясь перед ним в чём-то.

 Не так уж и давно,  уголок рта у гридня дёрнулся, словно он хотел засмеяться и передумал. Вот только глаза были совсем не весёлые.  Два месяца прошло.

 Он болел?  отец и Брень говорили о ком-то, кого очень хорошо знали. «Болел». Неужто умер кто-то из родственников, невестимо, дальних или ближних? Всеслав пока что мало кого видел из родни в лицо, только белозёрского князя Судислава Ольговича  год назад отец ездил встречаться зачем-то с Судиславом в Залесье, брал с собой и сына. Всеслав просился побывать с ним и в Новгороде, куда Брячислав тоже ездил в прошлом году (а по каким делам, княжич не знал, да и не очень-то хотелось вникать по малолетству), но отец почему-то не захотел. И лицо у него было примерно такое же, как и сейчас, только он ещё словно и опасался чего-то страшного. Словно и не к родственнику в гости едет, не к дяде родному, а к какому-нибудь Калину-царю.

Потом, через годы уже, он поймёт, что Брячислав действительно опасался великого князя Ярослава, и не хотел брать сына с собой  на тот случай, если у дяди вдруг возникнет соблазн схватить полоцкого князя, то дома, в Полоцке должен быть княжич.

Но о ком же говорят князь с гриднем?

 Вот то-то и есть, что не болел совсем,  хрипло ответил Брень, отводя глаза точно так же, как и князь. Похоже, не один только Брячислав чувствовал какую-то непонятную вину невестимо перед кем.  С утра на охоту поехал, смеялся много, шутил а к вечеру разболелся так, что и в седло сесть не мог. А до рассвета нового и вовсе  не дожил.

Всеслав похолодел  и впрямь говорили о чьей-то смерти. И даже его ума хватало, чтобы понять, что обычно люди ТАК не умирают.

Брень вскинул голову, встретился взглядом с Брячиславом и почти выкрикнул ему в лицо:

 Чем это может заболеть такой богатырь, княже Брячислав Изяславич?!  он судорожно дёрнул головой и утёр с уголков рта белый налёт. Всеслав, невольно вздрогнув, вжался в угол, подобрал ноги и обнял себя за колени  ему вдруг стало зябко. Брячислав отвёл глаза вновь. Брень же схватил с невысокого стола каповую чашу, проглотил в несколько глотков вино, и замер с чашей в опущенной руке, глядя куда-то в пустоту.  Заболеть в один день, да так, что внезапно умер? Хоть с утра всё было отлично  на охоту поехал, кабана завалить рогатиной собирался!

Брячислав поднял голову вновь.

 Взаболь говоришь?  отрывисто спросил он, сверля гридня глазами.  След есть, послухи, видоки?

 Нет,  неохотно ответил Брень, остывая. Глянул непонимающе на чашу в руке, бережно поставил её на стол, брезгливо, словно в чём-то грязном измаравшись, вытер руку рушником.  Нет ни следа, ни послухов, ни видоков. И лекарь молчит, как рыба, только руками разводит. Но я не верю в случайности и внезапности.