Крещатик 92 (2021) - Альманах 10 стр.


Квартиру в Рамоте выгрузили играючи, так бывает. Все еще не проснулись, половина рабочих не избавилась от головной боли, еще один не выспался, еще один вообще, как говорится, был не здесь, а вещи все равно просто летают и аккуратно, одно к одному, укладываются в кузове под завязку в упор к бортам и твердой крыше из белого пластика.

Проблема была в том, что занятия в школах еще не начались и дети шастали вокруг, очень мешали, шумели, усугубляли головную боль. Йойо пытался их гонять, но он не вызывал у них уважения. Муса не реагировал ни на что, работал, как механическая машина, но изредка его глаза метали грозы и молнии в адрес шаливших пацанов.

Спустившись в очередной раз вниз, Нафтали не без удивления заметил, что Хези беседует о чем-то в сторонке с плюгавеньким шкетом, остриженным наголо и похожим на повзрослевшего и набравшегося еще большей наглости Йойо. Этот тип людей не нравился Нафтали, потому что именно такие юноши приходили к воротам гимназии, в которой он учился, и отбирали у ребят деньги, авторучки и даже часы. И никто ничего не мог с ними поделать. Потом один парень из 11-го класса попытался что-то сделать, возразить, отбросить, что ли. Он был крепкий такой, длиннорукий, широкогрудый, уверенный, немного похожий на уйгура, которые по некоей недоказанной научной гипотезе являются прародителями хазар.

Парня отозвали, кивнув головой, за угол решетчатого невысокого забора школы, он пошел ничего не подозревая. Там его молча и решительно широким движением гибкой руки полоснули половинкой бритвы по щекам и лбу. Нафтали запомнил того мерзкого парня, с нагнутыми вперед плечами, толстыми жилами на шее и висках, и глазами неизвестного ночного хищника, который все это хрипя и шипя проделывал с нескрываемым удовольствием и сумасшедшим блеском в глазах.

Нафтали было двенадцать лет тогда, он не мог вмешиваться в эту драку. Ну, куда?! Парни быстро ушли и долго не появлялись возле ворот гимназии. У порезанного остались шрамы на лице, глаза часто слезились, что-то там было задето. По слухам, с этой шпаной из Катамона все-таки разобрались, их наказали, в городе их Нафтали больше не встречал. Порезанный парень прошел войну, не погиб на Синае, постарел и как бы потерял какой-то важный жизненный импульс. Изредка Нафтали встречал его на улице Альфаси возле продуктовой лавки у перекрестка, видно, он там жил, он никого не узнавал, жизнь обошлась с ним безжалостно. А кого она жалеет, эта жизнь, может быть, подскажете на ушко?

Так вот сейчас с Хези говорил почти точно такой же парень, который когда-то резал у ворот гимназии на Керен Каемет за деревьями лицо того старшеклассника крест-накрест половинкой бритвы. А может быть, он и был тем самым парнем, подрос немного и вот занялся взрослыми мужчинами. Нафталий редко кого ненавидел, он жил в равновесии с жизнью. Но вот про таких он прочитал в пятнадцать лет чужие слова, которые запомнил: «За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас».

Хези выглядел не так уверенно, как выглядел еще десять минут назад. Хези казался раза в два больше этого парня с темным правильным лицом и высокими бровями, но дела это не меняло. Парень походил на посланца дьявола, отдыхавшего на вытоптанной молодежью опушке леса на другой стороне шоссе.

Йойо взял Нафтали под руку и отвел в сторону, тихо твердя: «Не твое дело, не лезь, это их дела, смотри лучше, какая баба сладкая»,  он кивнул на хозяйку с таким видом, будто бы понимал в женщинах. Он вообще, по мнению Хези, был девственником, этот Йойо. Да и Нафтали наш, если говорить честно, тоже не отличался большими победами над женщинами, хотя, взглянув на него, и можно было с ходу решить, что вот он, «победитель и соблазнитель». Но где все эти побежденные штабеля девчонок, где?

Они отошли от переполненного и перетянутого брезентовыми ремнями грузовика, и встали возле Мусы, который привычно курил в костистый кулак. Чуть в стороне, прямо под солнцем, сжимая в полной руке сумочку с кошельком и косметикой, одиноко стояла хозяйка всего этого добра в грузовике, она не понимала происходящего, но не форсировала события. Медлительная женщина в бежево-розовом теле, такие женские тела ценят местные знатоки искусства любви. И не только местные, заметим. Муж ее был военный, его сейчас здесь не было.

На каменистой обочине стояла дорогая машина белого цвета, в ней сидело трое парней, подстриженных под того, который разговаривал с Хези. Парни были нервные, похлопывали в такт музыке, игравшей в машине. Их настороженные лисьи взгляды скользили по поверхности этого полугородского пейзажа, не задерживаясь ни на чем, не цепляясь ни за что. Они чего-то ждали, какого-то знака от того парня, который что-то втолковывал Хези. Тот слушал с понурым видом, никогда Нафтали его таким не видал. Это настораживало. Водитель белой машины с тонкими чуткими гибкими руками смотрел перед собой, изредка поправляя свои короткие черные волосы. В зеркало он не глядел, он все знал про себя и так, погонщик посланника сатаны, есть такая профессия в Иерусалиме, по слухам. И сегодня тоже, и не только там.

На каменистой обочине стояла дорогая машина белого цвета, в ней сидело трое парней, подстриженных под того, который разговаривал с Хези. Парни были нервные, похлопывали в такт музыке, игравшей в машине. Их настороженные лисьи взгляды скользили по поверхности этого полугородского пейзажа, не задерживаясь ни на чем, не цепляясь ни за что. Они чего-то ждали, какого-то знака от того парня, который что-то втолковывал Хези. Тот слушал с понурым видом, никогда Нафтали его таким не видал. Это настораживало. Водитель белой машины с тонкими чуткими гибкими руками смотрел перед собой, изредка поправляя свои короткие черные волосы. В зеркало он не глядел, он все знал про себя и так, погонщик посланника сатаны, есть такая профессия в Иерусалиме, по слухам. И сегодня тоже, и не только там.

При чем здесь сатана, спросите? А потому, как говорили когда-то здесь неподалеку, «ноги их бегут ко злу и спешат на пролитие крови», вот почему.

Пейзаж в новом Рамоте был назван полугородским, потому что с одной стороны шоссе шла стройка, все гудело, шумело, двигалось. А с другой стороны стоял густой лес с темным нутром. По стволам сосен струилась смола. В этом лесу, по окраинам его, гуляли по субботам молодые религиозные ребята в белых рубахах с длинными рукавами, черных брюках и черных башмаках, они отдыхали от обучения.

Через несколько минут Хези, наконец, расстался с тем парнем, который потрепал его двумя пальцами, указательным и средним, по левой щеке на прощание, и они разошлись. Белая машина с гостями уехала, выбравшись мощным рывком с обочины, разбрасывая по сторонам щебень и облака пыли. Давай, погонщик сатаны, давай.

Хези вернулся к своим рабочим, вид у него был смущенный, что ли. Хозяйка, увидев, что загрузка благополучно завершилась, все в сборе, зашла в парадную и вынесла большой мягкий тюк в пикейном покрывале. «Закиньте, мальчики, в кузов, уж в новом доме достираю, а вот ваше кровное, заработанное»,  она все передала Хези со словами: «Я поеду сама, мальчики, покажу вам дорогу, а там уже будет окончательный расчет между нами». Звучали ее слова двусмысленно, женщина, якобы, совершенно не обращала внимания на все это.


Мальчик, лет четырех с половиной, игравший с камешками в сторонке, подбежал к ней, доверчиво взял маму за руку и посмотрел на нее с любопытством. Женщина посадила ребенка на заднее сиденье, дала в руки подушку с семейной кровати, сама проворно уселась, подобрав легкое цветастое платье, за руль белого «форд-эскорта» и покатила на третьей скорости в Гиват Царфатит, где они купили с мужем четырехкомнатную квартиру. Дорога была близкая, звенящая, успели вдохнуть и выдохнуть, победили свет, и уже приехали на улицу Хагана, вот она летит вверх к дому номер 2, седьмой этаж, правая дверь от тесного лифта.

Хозяйка уже ждала на месте, ребенок катал красного цвета посвистывавший паровозик по чисто отмытой плитке гостиной. Тюк с бельем покорно лежал посередине ванной, ожидая стиральной машины, которую занес Муса на горбу, прихватив ее брезентовыми ремнями. Он вытер лицо чистой тряпкой, принесенной из дома, попил воды из-под крана и ринулся обратно к машине. Нафтали принес коробку с посудой, держа ее как свадебный подарок. Гладкая хозяйка со слипающимися от соков розовыми губами, состроила ему глазки, пытаясь растопить его суровое сердце. Его огорчало, что женщины думали о нем, как о неприступной крепости. «А я на самом деле вот он, Нафтуль, как меня называет сестренка, Гарц, готов к любви, открыт для связи»,  и не было ему ответа на эти призывы. Очень жаль. Переживем.


Двухдверный холодильник принес пешочком Нафтали, в лифт эта махина не влезала. Мелкие шаги, Муса страховал. Вздыхал вместе с Нафтали: «Осторожнее, парень, еще две ступени и поворот». Лестница была узкая и тесная, как вход в счастливую и лучшую жизнь. Хези функционировал сегодня не лучшим образом, понять его поведение можно было легко. Он был унижен, раздавлен, не понимал и не знал, что с ним происходит. Отца возле него не было, совет дать ему не мог никто. Голова его раскалывалась от напряжения, разве до этих коробок и шмотья ему было сейчас? Он ходил взад и вперед по быстро освобождающемуся кузову родного грузовика. На лице его можно было без усилий увидеть оттенки отчаяния.

Мама Нафтали была особой женщиной. Она ревновала его к разговорам с отцом по-русски под водку, селедку, картошку. Ну, не ревновала, а завидовала. Всех своих детей она очень любила, но вот средненького обожала особо. Она старалась говорить с ним на тех трех языках, которые знала хорошо. Вот он уже умытый, выбритый, сказавший все слова утренней молитвы, одевается привычными движениями армейского робота. Отец его еще в синагоге, еще темно за окном. Нафтали одет, проверяет форму, осматривает русский, личный, с каленым стволом, автомат, с которым всегда приходит домой, проверяет щеки на чистоту бритья, приглаживает ладонью волосы. Мама останавливается в дверях, облокачивается о косяк, босая на холодном полу, красивая, немолодая уже женщина с гладкой прической, и говорит по-английски: «Иди поешь, все готово. У меня к тебе просьба, Нафтуль, большая. Я прошу тебя помнить всегда, что у Ахмада тоже есть мама, у нее тоже болит сердце за сына, помни об этом, обещаешь? Всегда».

Назад Дальше