Три раза в день и дважды в ночь мимо их базы проходили поезда, курсировавшие между Хайфой, Ашдодом, туда и обратно. Поезда были грузовые, тяжко отбивавшие рабочий ритм, но утром все-таки шел один пассажирский, легковесный, сидячий, потому что ехать было вместе с остановками один час тридцать пять минут от начала и до конца.
Толя иногда пользовался этим поездом. Он добирался до Тель-Авива, а оттуда с автовокзала на семиместном маршрутном такси ехал в Иерусалим к родителям. Такси было бордового цвета, водитель был пузатым, небритым мужиком, который отворачивал окна до отказа вниз, так как кондиционера никакого не было. Рывками дул сквозной ледяной ветер, гудевший от напряжения, бежал привычный пейзаж Изреэльской долины, пожилые столичные дамы с покупками придерживали шляпки на среднем сиденье, водила воспроизводил восточный молитвенный нигун (мотив), Толя, с тяжелыми мышцами после утренней маяты на канате вверх-вниз и сорокаминутного подъема по желто-белому песку до стрельбища с пробитыми и помеченными мелком фанерными мишенями, закрывал глаза и дремал в одурманивающем состоянии счастья и покоя.
В углу, под общим навесом над рядом стрелявших бойцов, стоял продавленный кожаный диван, в котором обычно восседал их командир, похожий на «безумного скандинава», и с рассеянным видом наблюдал за стрельбами. На самом деле этот двадцатипятилетний манерный парень, поглаживавший рукой простреленное год назад на Голанах колено, все видел, все подмечал, почти все знал, и лучше было, чтобы он составил о тебе хорошее мнение, так как от него зависело очень многое в твоей судьбе, если не все. Он был очень опасен, амбициозен сверх меры, но справедлив, насколько это было возможно при его карьере и должности.
Так вот, на их базе были такие удивительные умельцы, что хоть стой, хоть падай от их искусства. Они могли открыть любой замок за секунды, скрепкой или шпилькой, могли переодеться в кого угодно, скажем, в старика старьевщика или в его согнутую супругу, могли без денег, без документов и без билетов слетать в Осло или Москву и вернуться оттуда с использованным билетом в кинотеатр «Космос». Но воровать у своих фи, да вы что, тьфу на вас.
Многие сослуживцы знали, что Толя, которого звали здесь Нафталем, родился в Штатах, что он религиозен и до сих пор молится по утрам, что он ухитряется учиться в университете как ему это удается, оставалось загадкой. Имя Толя осталось для дома, он не хотел выделяться ни в коем случае. Никто к нему не лез с расспросами, здесь это было не принято. Но два года общей подготовки этот парень выдержал на равных вместе со всеми, и лучше многих в отдельных воинских дисциплинах, иначе было нельзя. В его группе было 12 человек, он быстро стал их командиром, окончив офицерский курс, куда его рекомендовал их мифологический командир, наигрывавший на рояле в клубной комнатке вальсы и фокстроты. Никакой субординации здесь не было, все делали все наравне со всеми, команды выполнялись неукоснительно без крика и пинков.
Отец у него был профессором, мать медсестрой. У него были еще брат и сестра, старше его. Толя не думал, что они лучше его, просто другие люди. Они все его очень любили, это была сплоченная, крепкая семья, все держались друг друга. Жили они все в пятикомнатной квартире в старом доме прямо за гостиницей на Французской площади. Детям всего хватало в этом доме, но Толя был очень самостоятельным, он знал свой путь, упрямо следовал своим правилам.
Однажды, получив две недели отпуска за успех одного почти безнадежного дела, Толя приехал в Иерусалим и не заходя домой, направился на улицу в устье городского рынка. Он зашел в дверь, забранную прочной решеткой, над которой висела вывеска с выцветшим названием, и сказал парню, расслабленно сидевшему за столом и читавшему газету с оранжевым заголовком «Последние новости».
«Здравствуй, брат, грузчики нужны тебе?» «Что сказать тебе, солдат, нужны, только работа очень тяжелая, справишься?», он скептически оглядел фигуру Толи, одетого в застиранную и чистую форму солдата роты обслуги пехотного батальона. Правда, гимнастерка-распашонка, красные башмаки и алая пилотка под погоном, да и некоторая аура силы, исходившая от этого странного парня, заставила хозяина подсобраться и сесть прямо. «Тут холодильники нужно таскать, вообще. У меня есть трое работников, но вот Ави наш приболел, лежит дома, а на заказ мы посылаем трех человек и плюс шофер, оплата хорошая плюс чаевые, заработать можно, а ты справишься?» опять спросил он.
Толя ответил не сразу, чего-то он выжидал, хозяин ждал, глядя на него в упор, гость был непонятен. Таких работников у него не бывало прежде: офицер, европеец, никаких гор мышц и живота, молод и расслаблен, все было сложно с ним. «Надеюсь, что справлюсь, думал бы иначе не пришел бы», наконец сказал Толя.
Он вообще знал несколько языков, помимо прочего. Это были иврит, английский, арабский, русский и понемногу испанский там и французский.
О цене договорились быстро, да и что договариваться: базовые деньги, плюс премия за быстроту и надежность, и чаевые ко всему. Хорошие деньги, можно жить. «Договорились», сказал Толя. «В 7 за тобой заедут, скажи адрес и будь готов», сообщил ему хозяин. «Бен Маймон, буду ждать». Хозяин глянул на него, улица проживания не соответствовала статусу нового грузчика. «Одень чего-нибудь попроще», посоветовал хозяин, относившийся к военной форме нового рабочего с почтением, которое может понять только житель столицы, проживающий в районе городского рынка. «Тебя, вообще, как звать? Меня звать Хези», добавил он. «А меня Нафталий». «Хорошо, Нафтали, давай». За спиной Хези на стене висели картины, изображающие Любавичского ребе, раввина Кадури, дела которого знали все, и плачущего мальчика с прозрачными синими глазами, а также фотография отца, основателя этого бизнеса.
Грузовик, ведомый Хези, приехал за Толей без пяти семь. Хези легонько подудел, и Толя сразу же вышел из подъезда, одетый в широкие брюки, широкую фуфайку и бейсбольную кепку с желтыми буквами N-Y, пришитыми над козырьком.
Давай в кабину, Нафталий, есть место, сказал довольный точностью рабочего Хези. Рядом с ним сидел еще один человек, он подвинулся и Толя расположился, пожав всем руки по очереди. Все в сборе, сейчас заедем за Мусой и начнем.
Высокий черный Муса, заслонявший плечами белый свет, ждал их при въезде в Мамиллу, напротив Яффских ворот. Руки у Мусы висели вдоль тела, на плечах лежала мешковина, на голове высокий тряпичный шлем. Он забрался в кузов, запрыгнув в него двумя движениями могучего тела. «Он у нас обычно холодильники носит, улыбнулся Хези всеми тридцатью двумя бело-сахарными зубами, а сегодня ты попробуешь, ты сам согласился, да?». Никакой иронии в его звучном голосе не звучало.
Толя кивнул, он не реагировал на иронию, сарказм, насмешки, это огорчало его оппонентов по школе и армии. Сидевший рядом с Толей малый оглядел его скептически, но промолчал. Что говорить, посмотрим на тебя в деле, парень.
Выносили мебель с третьего этажа. Дом был на Навиим, лифта не было. Громоздкий холодильник Муса и Йойо, сосед по кабине, аккуратно положили Толе на спину, накрытую чистой тряпкой. Толя подсел немного под тяжестью, выдохнул и двинулся по лестнице вниз мелкими шагами. Он тормозил немного на лестничных площадках, парни его не страховали, парень держался уверенно. На улице Толя развернулся к кузову спиной, и холодильник принял Хези, мягкими движениями, подвинув его вглубь к кабине. «Ну, как ты, не надорвался?» спросил Хези, протягивая ему пластиковую емкость с ледяной водой. Толя попил, завинтил крышку и пошел обратно наверх. Хези смотрел ему вслед без улыбки.
Он, считавший себя многое повидавшим мужчиной, богатым и состоявшимся, не любил загадок в жизни, а когда с ними сталкивался, не сразу понимал их, это его раздражало. Где причина, где следствие? судорожно думал Хези и нервничал, не находя следов ни того, ни другого.
Закончив погрузку и получив плату и чаевые, Хези перетянул груз брезентовыми ремнями в кузове и отправился в кабину. Он удивился, увидев, что Толя не полез на свое место, а залез в кузов. «Ты что, садись вперед», сказал Хези странному парню. Тот махнул голой рукой: «Пусть Муса там сядет, его место, я не заслужил», сказал он без улыбки. Хези застыл на месте, но мгновенно опомнился: «Ну, как знаешь».
Выгружались на Шмуэль Анави, мрачный бетонный подъезд, надпись красным «Шели проститутка», запах гнили. Там был подъем на второй этаж и лестница чуть пошире. Толя взбежал с холодильником за раз и аккуратно опустил его на пол в узкой кухне. Муса принял холодильник без слов, уважительно, он уважал чужие вещи, которые были источником существования для всей его большой семьи. Третий член бригады бегал с картонными ящиками как заведенный. Его имя было Йоси, но Хези и Муса называли его Йойо, вообще, с кличками все было в порядке. Мусу Хези называл Диктом, тот не обижался. Ну, Дикт и Дикт, фанера и фанера, какая разница, лишь бы работа была и деньги платили. Он не был праздным человеком, Муса, научился пахать, наверное, у евреев, у кого же еще. Здесь была отдельная плата, потому что первая хозяйка передала свое имущество другому человеку, точнее, продала его. Она уходила в дом престарелых, и ей все это добро не было нужно. Зачем? Воспоминания, грусть, да и места нету, нет, прочь-прочь. А здесь мужик был, кажется, старьевщиком или чем-то вроде этого. Дом его был забит под завязку, проходили из комнаты в комнату боком, дверь в туалет можно было приоткрыть на треть и втискиваться изо всех сил. «Но нам-то какое дело, да, Нафтали?», спросил довольный Хези. Он роздал рабочим деньги и чаевые, все справедливо, честь по чести, поровну. Ему вышло чуть больше, что понятно и объяснимо. Никто от него объяснений и не требовал, Хези был человеком торжествующей честности.