Одна из наших заметок в газете, написанная на какую-то политическую тему (теперь я уже и не помню, о чем именно), показалась оскорбительной для Ассамблеи. Брата арестовали, осудили и посадили на месяц в тюрьму вместо автора статьи. Я думаю, что он не хотел выдавать своего автора. Меня также схватили и допросили перед советом. Несмотря на то, что мой допрос их не удовлетворил, они ограничились выговором и отпустили меня, считая, видимо, что я ученик, связанный клятвой верности со своим мастером.
Во время заключения моего брата, необычайно возмущавшего меня, несмотря на наши личные ссоры, я остался руководить газетой. И решился напечатать в ней несколько сатирических публикаций о наших управляющих. Некоторые тогда начали смотреть на меня искоса, видя во мне молодого гения, который имел склонность к клевете и сатире. Освобождение моего брата сопровождалось приказом (удивительно странным) от Управления, в котором говорилось, что «Джеймс Франклин больше не имеет права печатать «New England Courant»».
В нашей типографии по этому поводу состоялось совещание брата и его друзей относительно того, как ему быть в сложившейся ситуации. Некоторые предлагали обойти приказ, изменив название газеты. Но мой брат, понимая, какие могут быть последствия, решил в конце концов, что лучше будет продолжать издавать газету от имени Бенджамина Франклина. А чтобы избежать цензуры Ассамблеи, которая может быть применена к нему, ведь брат будет печатать газету руками своего ученика, решили вернуть мне мое старое соглашение с дубликатами, полностью его опровергнув и указав об этом на его обратной стороне, чтобы при случае можно было продемонстрировать. Также, чтобы узаконить меня в моих новых обязанностях, я должен был подписать новое соглашение на оставшийся срок моей службы, что оставалось нашей частной тайной. Эта схема была очень хрупкой. Однако, ей сразу же дали жизнь, и газета продолжила свое существование, издаваясь несколько месяцев под моим именем.
В конце концов, провоцируя новое непонимание с братом, я взял на себя защиту своей свободы, предположив, что он не осмелится уничтожить новое соглашение. Конечно, это было нечестно с моей стороны пользоваться ситуацией в свою пользу. Теперь я считаю свой поступок первой серьезной ошибкой в жизни. Однако несправедливость этого поступка мало значила для меня. Ведь возмущенный последними событиями, брат слишком часто теперь сгонял свою злость на мне. В самом деле, он не был плохим человеком, возможно, это я тогда был слишком дерзким и взял за привычку провоцировать его.
Узнав, что я собираюсь уйти от него, он прилагал усилия, чтоб я не получил работу ни в одной другой типографии. Он ходил от одного мастера к другому и говорил с ними, после чего те, конечно, не брали меня на работу. Тогда я задумал уехать в Нью-Йорк самый близкий город, в котором были другие типографии. Я был склонен оставить Бостон, ведь понимал, что уже достаточно разозлил правящую партию. А имея пример произвольного рассмотрения Ассамблеей дела моего брата, боялся, что, если бы остался, мог бы быстро оказаться в неприятной ситуации. К тому же, мои нескромные диспуты относительно религии могли сделать из меня неверующего или атеиста в глазах добрых людей. Я утвердился в этой мысли. Однако, принимая во внимание, что мой отец был теперь на стороне брата, моя попытка уйти открыто могла закончиться вмешательством моей родни. Итак, мой друг Коллинс взялся немного помочь мне. Он договорился о моем путешествии с капитаном нью-йоркского шлюпа, зарекомендовав меня как своего юного знакомого. Итак, я продал несколько своих книг, чтобы заработать немного денег, после чего меня тайно взяли на борт. Нам повезло с сильным ветром, благодаря ему я через три дня оказался уже в Нью-Йорке, в 300 милях от дома парень семнадцати лет, без единой рекомендации, не зная ни души в городе и с совсем маленькой суммой денег в кармане.