А что такое? спросила Беа. У вас с Гарольдом все хорошо?
Франси скрестила руки на груди и уставилась в стол. Начала было говорить, потом замолчала. Беа, Мелоди и Джек встревоженно переглянулись.
У нас с Гарольдом все прекрасно, в конце концов сказала она.
Ну, тогда начал Джек, но Франси подняла руку.
У нас все будет хорошо, но большая часть денег Гарольда вложена в коммерческую недвижимость, а это сейчас рынок неустойчивый. Это и так понятно.
А деньги, которые тебе оставил папа?
Их давно нет. С их помощью мы спасали бизнес Гарольда, пока тот не выйдет в плюс.
Франси расправила плечи и слегка повысила голос, как учитель, успокаивающий учеников во время пожарной тревоги:
Все будет прекрасно, когда рынок сам собой выправится, как это обычно и бывает. А пока? Пока нам тоже пришлось ужаться. Гарольду нужно думать о своих детях. Сейчас доступных средств у нас нет, и так будет еще какое-то время. Нам тоже пришлось пересмотреть свои ожидания и планы с учетом нынешнего состояния экономики.
Франси откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди, оценивающе смотря на своих детей.
К тому же Лео ваш брат. Мне и в голову не могло прийти, что вы не поможете ему в столь отчаянной ситуации
Которую создал он, и только он, перебил Джек.
Франси наставила на Джека палец:
Ваш отец составил такие условия пользования счетом, чтобы я могла к нему обратиться в случае необходимости, именно по этой причине. Это была семейная необходимость.
Что именно было необходимостью? спросил Джек. То, что Лео годами развлекался и не работал? То, что женился на мотовке мирового уровня? То, что разбил «Порше» а тот ему был даже не по карману! потому что его член был в кулаке официантки?
Франси по другую сторону стола прижала кончики дрожащих пальцев к векам в морщинах, забитых фиолетовыми тенями, из-за которых казалось, что у нее вокруг глаз синяки.
Я не хочу продолжать этот разговор.
Она открыла глаза, обвела взглядом стол, и выглядела удивленной как всегда, когда видела своих детей.
Франси знала, что никакой награды как лучшей матери ей не положено она и не стремилась к ней никогда, но не так уж она была и ужасна, правда? Что Леонард сотворил с деньгами, которые предполагал оставить лишь как небольшой доход на вторую половину их жизни? Как они вырастили детей, настолько непрактичных и вместе с тем настолько уверенных, что им все должны? Может быть, это ее вина. Она часто об этом думала, да и какая мать не думала бы. Ей было двадцать пять, замужем она была меньше года, когда родился Лео, а за ним очень быстро последовали Джек и Беа. Ее это настолько ошеломило, что она почти впала в апатию. И только она начала возвращаться к прежней себе, только начала справляться Лео было шесть, Джеку четыре, Беа почти три, все наконец начали спать сюрприз! Мелоди. Узнав об этой беременности, она почувствовала, будто утратила что-то, и это чувство задержалось на много лет, в течение которых Франси считала часы до тех пор, пока не могла наконец выпить, чтобы смягчить тревогу. Сейчас, думала она, ей бы поставили что-то послеродовое, прописали таблетки, и, возможно, все сложилось бы иначе. Гарольд основательный, уверенный, надежный Гарольд ее спас.
Может быть, проблема заключалась в ее браке с Леонардом; отношения у них были напряженные, без взаимопонимания (во всем, кроме секса она до сих пор вспоминала секс с Леонардом, его неожиданный ненасытный энтузиазм, свою способность быть в постели уступчивой и внимательной, как нигде больше; если бы только они вдумчивее подошли к планированию семьи), и, возможно, воспитание детей тоже в итоге пострадало, но разве они так уж отличались от других родителей своего поколения? Она так не думала.
Мама?
Голос Мелоди рывком вернул Франси в конференц-зал, оторвав ее от приятных воспоминаний о Леонарде и неожиданных местах, где они занимались любовью, когда дети были маленькими и постоянно требовали внимания. Одним из любимых была прачечная с ее запирающейся дверью и грохотом стиральной машины и сушки, дававшим некоторое уединение в смысле звука. У нее до сих пор срабатывал павловский рефлекс: она возбуждалась от запаха «Хлорокса».
Вот они ее дети. По крайней мере, трое. Джек, вышедший из ее утробы отстраненным и самодостаточным. Он вечно пытался продать Франси какой-нибудь второсортный антиквариат для ее дома, что-нибудь из своей лавки, слишком высоко оцененное и слишком дорогое. Она не понимала: это он глуп или считает глупой ее.
Беатрис казалась самой простой из четверых, но она писала эти свои рассказы. Когда вышел первый, Франси гордилась, готова была скупать десятки экземпляров и показывать друзьям пока не прочла один, героиней которого должна была быть она, мать, описанная как «холодная и небрежно жестокая». Она никогда не говорила об этом рассказе с Беа, но все еще помнила кое-что оттуда женщину, «смотревшую на мир сквозь призму бездонного желания; единственное, что давалось ей легко, разочарование». К счастью, ее друзья не читали таких журналов; они читали «Таун & Кантри», читали «Ледиз Хоум Джорнал». У Беа всегда были тайны, всегда. Франси гадала, что творится в ее склоненной голове, пока руки летают туда-сюда со спицами и пряжей.
И Мелоди. Может, она подкинет Мелоди денег, чтобы хватило на ботокс или на что-то такое, чуть оживить эту мертвенность. Она была самой младшей и почему-то самой выцветшей, словно ДНК Пламов становилась жиже с каждым зачатием. Лео был сильным и крепким, а дальше каждому все больше недоставало. Она не могла сказать, что близка с Лео, но он всегда требовал меньше всех, и потому о нем она думала с наибольшим теплом.
Она помогла Лео, потому что Гарольд настаивал, чтобы она решила вопрос как можно быстрее. Он не хотел, чтобы кто-то из его многочисленных деловых партнеров, уже нервничавших из-за нынешнего финансового положения, связал его имя с публичным унизительным и, вероятно, разорительным судебным процессом. Связи Джорджа, многолетняя репутация семьи в городке и чек на солидную сумму сделали свое дело. Но помимо прочего ей понравился этот широкий жест. Она ощутила в себе силу и материнское начало; это было непривычно. Ей понравилось, как она смогла стереть все с доски и дать Лео второй шанс. Она верила во вторые шансы иногда даже больше, чем в первые, впустую потраченные по юности и неосторожности. Ее второй брак был тем, чего она заслуживала, даже если он вышел слегка консервативным, даже если ему не хватало драмы и физической гармонии, как с Леонардом. Но Гарольд хорошо к ней относился; о ней заботились; ее «бездонные желания» удовлетворялись.
И все же ей приходится противостоять расстрельному взводу своим собственным детям, даже мадам Дефарж[14] имеется во главе стола. И кто теперь небрежно жесток? Так оно всегда и бывало: что бы она ни делала, всего было мало; то, что она делала для одного, расстраивало другого. Победить она не могла. Будет ли этому конец? Она снова всмотрелась в их лица, ища какой-нибудь знак, какой-нибудь малейший намек на то, что они родились от нее и Леонарда. Помимо физических черт, самой очевидной приметы, она не видела ничего. Ничего. Думать она могла только одно: я не узнаю никого из вас.
Мама? повторила Мелоди.
Вам надо поговорить с Лео, наконец сказала Франси. Уверена, он сможет вам все вернуть, как только уладит дела с Викторией. Я так понимаю, он продает почти все: квартиру, коллекцию. Ведь так, Джордж?
Джордж откашлялся, сложил пальцы домиком и прищурился, как будто в конференц-зал (где не было окон) вдруг пробился яркий луч солнца.
Да, но, должен сказать, большая часть отойдет Виктории.
Что значит «большая часть»?
Почти все. Кое-что останется, он сможет продержаться какое-то время, пока не найдет работу. Джордж замолчал, понимая, что сообщает еще одну дурную новость. Как вы понимаете, Виктория могла все сильно осложнить, и уладить дело удалось только так.
А страховка Лео? спросила Мелоди. Разве ему не причитаются какие-то выплаты?
Да ну, это еще одно непредвиденное осложнение. Похоже, Лео не оплатил довольно много счетов, включая страховку.
Джек помассировал виски, словно пытался унять мигрень.
Дайте я подытожу. Почти все имущество Лео уйдет на то, чтобы оплатить избавление от Виктории, ее молчание, что угодно, а наши деньги уйдут официантке, потому что Лео облажался.
Джордж пожал плечами:
Я бы сформулировал это более детально, но в целом да.
Матильда Родригес, сказала Беа.
Джек и Мелоди в замешательстве посмотрели на нее.
Ее так зовут, нетерпеливо произнесла Беа. По крайней мере, мог бы назвать официантку по имени.
Ты что, мычишь? спросил Джек, поворачиваясь к Мелоди.
Что? вздрогнула та.
Она и правда напевала с закрытым ртом. У нее была такая привычка, от нервов, когда она волновалась или беспокоилась. Она пыталась не думать об аварии.