Поверить не могу, что ты продала свой бизнес, сказал он.
Поверить не могу, какой ты лицемер.
Я не лицемер, я говорю по опыту. Мне не следовало продавать.
Это сейчас ты так говоришь. Я помню те времена. Тебя страшно заводил чек на крупную сумму. И к тому же я не продала, это слияние. Моя жизнь станет намного проще. Жду не дождусь.
Говорю тебе, сказал Лео. Для меня это было началом конца.
Стефани пожала плечами, взяла из вазы на столе клементин, стала его чистить.
Мог бы остаться. Нэйтан хотел, чтобы ты ос-тался.
Нэйтан Чаудери был партнером Лео по «Спикизи Медиа». Работал за кулисами, управлял финансовой стороной и остался после слияния; теперь он был финансовым директором всего конгломерата. С точки зрения Стефани, началом конца для Лео была не продажа «Спикизи», а «приобретение» Виктории и то, что последовало за этим, то есть ничего.
Она до сих пор помнила день, когда Лео сказал ей, что планирует продажу, день, когда она зашла к нему на работу, в то время они пытались и у них почти получалось «просто дружить». В его кабинет вошла Виктория.
Привет, сказала она Лео, чуть подняв брови, с ровной и самодовольной улыбкой.
В этом одном «привет» Стефани услышала все. Интимную монотонность нижнего регистра в исполнении Виктории. Такое «привет» означало, что они проснулись утром в одной постели, наверное, у них от рук все еще пахнет друг другом. Это «привет» не было вопросительным, сдержанным или извиняющимся; оно метило территорию. Стефани и раньше слышала такое «привет», оно исходило из ее собственного глупо самоуверенного рта. После того как Лео продал «Спикизи» и женился на Виктории, он практически пропал с радаров. Последнее, что нужно было Стефани, это его советы о жизни или о бизнесе.
Тебе надо было мне позвонить, сказал Лео.
Зачем бы мне тебе звонить, Лео? Когда мы в последний раз разговаривали?
Стефани не собиралась повышать его самооценку, признаваясь, что она на самом деле звонила. Она оставила сообщение в его голосовой почте, и кто-то, назвавшийся «личной помощницей» Лео, ей перезвонил.
А в чем именно вы ему помогаете? спросила Стефани девушку, которой, судя по голосу, было лет шестнадцать. У Лео есть работа?
Лео работает над несколькими проектами, сказала девушка.
Она говорила до смешного робко и нервничала. Стефани предположила, что она притворяется помощницей, чтобы установить личность всех женщин, звонивших Лео. Ну что ж, подумала Стефани, удачи.
Что мне сказать Лео, по какому вы вопросу? спросила девушка.
Стефани повесила трубку и больше не перезванивала.
Я тебе звонил, сказал Лео.
До сегодняшнего дня? Два года назад.
Быть не может.
Два года.
Господи, сказал Лео. Прости. Он рассмеялся. Если тебе от этого станет легче, я перестал быть интересным как раз года два назад.
Начнем с того, что мне не было особенно тяжело, но спасибо.
Он нахмурился и посмотрел на нее, все так же недоверчиво и уязвленно.
Два года? Серьезно?
Серьезно, сказала она.
Тогда иди сюда и расскажи, чем ты вообще занималась, сказал он, похлопывая рядом с собой по дивану.
Несколько часов спустя, когда они съели баранину, подбросили дров в огонь и Стефани посвятила его в последние новости и сплетни издательского мира, после того, как Лео убрал со стола, загрузил посудомойку (кое-как) и ополоснул кастрюли (еще хуже), он открыл еще бутылку каберне, а Стефани разложила по мискам мороженое, и они вернулись в гостиную.
Тебе можно это пить? спросила она, указывая на бокал.
Технически, я так понимаю, нет, сказал он. Но у меня проблемы не с выпивкой. Ты же знаешь.
Я ничего не знаю, Лео. Ты можешь и героином колоться. Вообще-то я что-то слышала про героин, было дело.
Полная чушь, возразил Лео. Были ли излишества? Да. Сознаю ли я, что надо бы держаться подальше от спидов? Да. Но это, он поднял бокал, для меня не проблема.
Так ты мне расскажешь, что случилось? Хочешь об этом говорить?
Не особенно, сказал Лео.
Он не был уверен, что именно дошло до Стефани и о чем она умалчивает. Джордж заверил его, что этот скелет надежно заперт в шкафу. Он заплатил состояние, чтобы заставить Викторию молчать, но он просто никому не верил. Стефани помолчала, позволяя тишине набрать разбег. На окне, выходившем на улицу, скопился снег, с перил соседнего магазина свисала ненадежная толща дюймов в шесть. По заснеженной улице проползла одинокая машина, ее слегка заносило. Стефани слышала, как в соседнем дворе визжат и смеются дети. Их отец кричал: «Не ешьте снег! Он грязный!»
Нам не обязательно это обсуждать, Лео, но я умею хранить тайны.
Перед ним один за другим всплывали образы той ночи: визг тормозов, острота соленого воздуха, удивительно нелепый голос Марвина Гэя, доносящийся из колонок ударившего их внедорожника, убеждавший их «не останавливаться». Лео задумался, надо ли об этом говорить. В клинике он даже не пытался. Интересно, что скажет Стефани, если он просто выложит ей все, здесь и сейчас. Когда-то они все друг другу рассказывали, или мысленно поправил он себя она рассказывала ему все, а он рассказывал ей то, что ей, по его мнению, нужно было знать. Вышло не очень хорошо.
Лео?
Лео не понимал, как вообще начать об этом говорить. Он посмотрел на резное лицо на мраморе каминного портала и понял, отчего оно ему знакомо: волна волос, тонкий аристократический нос, оценивающий взгляд.
Она похожа на Беа, сказал он.
Кто?
Лилиан. Твоя каменная подружка. Она похожа на Беа.
Беа, простонала Стефани, закрыв глаза.
Она ничего так. Беа.
Нет, дело не в этом. Она мне несколько раз звонила, а я от нее бегаю. Что-то по поводу ее новой работы.
Господи. Только не роман.
Нет, нет, нет. Я ей давным-давно сказала, что больше не стану читать этот роман. Вообще-то я ей сказала, чтобы она искала другого агента. Она оставила мне сообщение про какой-то новый проект но я просто не могу.
Стефани встала и собрала пустые миски из-под мороженого; умиротворение было нарушено.
Это одна из многих причин, по которым я рада, что стану частью большой организации, сказала она. Ужасно чувствовать себя ответственной за бывшие таланты. Слишком расстраиваешься. Я могу передать ее кому-то, кто ее без всяких угрызений зарежет.
Мысль о том, что Беа зарежет какой-то безымянный ассистент, вызвала у Лео неожиданную печаль. Он не удивился, когда ее первые рассказы оказались чем-то вроде аномалии, вызванной юностью и бесстрашием (благодаря ему), но теперь она, судя по всему, исписалась. А ведь она была первым заметным клиентом Стефани, благодаря ей очень юную Стефани принимали всерьез редакторы и обозреватели. Ему не хотелось представлять, как Беа вынуждена будет всю оставшуюся жизнь работать с Полом Андервудом в каком-то литературном журнале и жить в одиночестве в своей квартирке на севере. О брате и сестрах тяжело было думать по разным причинам, так что он этого и не делал. Сейчас казалось, что его мыслям некуда устремиться, всюду были противопехотные мины сожаление, злость или чувство вины.
Ты прав, сказала Стефани, остановившись и посмотрев на портал. Она правда похожа на Беа. Черт.
Не уходи, сказал Лео.
Я только на кухню.
Останься, сказал он.
Ему не понравилось, как прозвучал его голос, как он чуть-чуть дрогнул. И очень не понравилось, как внезапно, стремительно участился его пульс, что до сих пор бывало связано с определенным классом стимуляторов, а не с гостиной в Бруклине, Стефани и камином.
Сейчас вернусь, сказала Стефани.
Лео, казалось, слегка побледнел, и на мгновение вид у него сделался потерянный, почти испуганный; это ее встревожило.
Лео?
Все хорошо. Он помотал головой и встал. Это твоя старая вертушка?
Да, сказала она. Поставь что-нибудь. Я просто сполосну их.
Из кухни Стефани слышала, как Лео роется в ее пластинках. Он крикнул:
В музыке ты по-прежнему ничего не смыслишь!
Музыка у меня, как у всех в Америке, в компьютере. Это старье. Я просто достала вертушку из подвала пару месяцев назад.
Лео зачитывал обложки альбомов:
Синди Лопер, Пэт Бенатар, Хью Льюис, Пола Абдул? Это какое-то адское MTV, программа «Где они сейчас?».
Скорее, «Угадайте, кто вступил в клуб Коламбия Рекордс в восемнадцать».
Лео слегка поморщился, услышав о «Коламбии Рекордс». Отмахнулся.
А, вот, сказал он.
Стефани услышала, как закрутился проигрыватель и знакомое потрескивание, когда игла вошла в дорожку. Потом раздались первые, пугающе дисгармоничные ноты фортепьяно, и комнату заполнил вязкий, рокочущий голос Тома Уэйтса: «Пианино напилось, мой галстук спит».
Стефани не слышала эту песню много лет. Наверное, с тех пор, когда они с Лео были вместе. Альбом, скорее всего, принадлежал ему. Он будил ее в похмельное утро (их было много; почти все), напевая эту песню. Подтаскивал ее, сонную, к себе, обнимал, упирался привставшим членом ей в спину. Она вяло пыталась зарыться обратно в постель, цепляясь за сон и ощущение обнимающих ее рук, такое спокойное.