Собрание сочинений в 15 томах. Том первый - Санжаровский Анатолий Никифорович 11 стр.


С благодарным лицом выслушал я в благоговейном молчании старушку, опять это веду мосток к своим прерванным посулам.

 Мы,  говорю,  не будем пускать к вам зайцев. Разнесём чай А в самом Батуме в блеск вымоем вагон!

 Никак работящий народ?  пристально, серьёзно и вроде как уважительно глянула на нас старунька.

 Угу, работящий,  сиротски подтвердил Николя.

 Ну, коли так, милости прошу к нашему шалашу,  и шлёт ласковыми глазами к приступочкам, и улыбается так хорошо.

Поклонились мы обстоятельно и степенно, не спеша, даже с какой-то важной медлительностью поднялись в тамбур.

 Забивайтесь в какую щель поглуше, чая не выглядывайте,  предупредила бабунюшка.

Торопливо-небрежно взгромоздились мы на верховку, на полки под потолком.

Я в головы кулак высоковато. На палец сбавил нормально. Колюня тоже под головы кулак, а под бока и так. Посмеивается:

 А на что мягко стелить? Вредная блажь Да!  спохватывается.  Не спать. Совсем не спать! А то в поездах, слыхал, всегда что да угонят. На голях останемся ещё.

 А что ж, интересно, воровать?.. В карманах пустота, в одном смеркается, в другом заря занимается: денежек ни на показ, бумаг в цене никаких

 Не беспокойся, мазурики найдут что спионерить.

 Пускай им повезёт!

 Потери ни к чему. У нас и так ничего нету. Соображай!

 Соображаю. От ничего взять ничего будет ничего. Ничего страшного!

В полусвете, что падал из окна от вагонного ночника, слева по ходу темнел прямой, гладкий скальный срез, темнел дивно так близко, что, казалось, протяни только вот руку,  достанешь. Каменная стена ещё и так высока, сколько мы ни задирай головы в приспущенное, присаженное окно, а увидать-таки верха стены и не увидали.

На стрелках вагон вздрагивал, как-то по-особенному тяжело и угрожающе стучали колеса; порываясь, мы прилипали лицами к стеклу ужас застилал глаза: казалось, именно вот сейчас наступает именно та минута, которую выжидали горы, чтоб внезапно ухнуться на сонный поезд наш.

А справа предсветный час не спеша расстилал тяжёлую синеву моря. Безоглядное, неохватное, кроткое, оно улыбалось со сна и где-то там, внизу, не под нами ли, вздыхая, глухо целовало холодные и жёлтые ноги скалам.

Море нам в радость, в радость вот такое, некиношное, заправдашнее.

 Гля,  тычу пальцем в низ окна,  чайки ловят рыбу!

 А во, гля. Нырок!

 А во парочка купается!.. Мостик сделал!

 А во-о теплоходина!

 У-у! Здоровый какой!

Тихо море, пока сам на берегу. С берега хорошо оно. Что ему? По рыбе не тужит, а по нас и подавно.

Уже совсем развиднелось, когда это гляжу глазёнки у моего у Вязанки соловеют, соловеют и всё. Спит!

Сон, что богатство. Больше спишь больше хочется.

Похоже, нам столького всхотелось, что ух да ну! Пожалуй, и пушечной пальбы не услыхали бы, точно говорю. На какой же манер тогда обелить то, что мы не слышали вот и здравствуйте, что приключилось!  не слышали, как поезд пришёл на конечную станцию, в Батум, не слышали, как выходил-высыпался горохом из вагона народ, не слышали, как уже в тупике убиралась проводница, доброта душа наша.

Прокинулся я, тормошу Вязанку.

Колчак сразу поднялся на локти. Вроде и не спал вовсе, а так лежал, травил перекур с дремотой.

 Ты чего, лучик света в трупном царстве?

 Коко, подхвались, что видел.

Колюта с глубокомысленной озабоченностью перекрестил зевающий до хруста в челюстях рот, лыбится себе на уме.

 А ты?

 Щи по-флотски. Толстые щи. В таких ложка будет стоять Жаль, ложки не было

 Ложился бы с ложкой.

 А где ты раньше был?

Вязанка не нашёлся, что ответить.

Разговор сам собой скомкался.

Легла мёртвая тишина.

С недобрым предчувствием глянул я на Вязанку.

Коляй по привычке приставил ладонь к уху, и чем сосредоточенней вслушивался он в тишину, тем заметней всё угасала веселость на его лице, всё отчетливей проступало выражение тревожного любопытства, смешанного с недоумением.

 А слышь,  совсем почти без голоса заговорил Кольчик,  слышь, а чего это так тихо, как у меня под мышкой? А чего это мы стоим? Пришвартовались? Уже?

Вязанка уронил спрашивающий взгляд на луговину, что поднялась перед окном богатой золотой шапкой из одуванчиков в цвету.

 Да побей меня боцман, не может того быть! Вот что, долговязик,  по росту тебе и сан,  спустись в народ, подразведай, где мы, что там и как. Да живо мне! Не тяни резину! Порвёшь!

 Одной ногой я уже на приёме у проводницы в купе.

 Скажешь, как и другой будешь там.

И снова пала тишина.

Неизъяснимое предчувствие беды ветром сняло меня с полки. Я сюда зырк, я туда зырк ни души! Не на ком и глазу споткнуться.

Кинулся я даже в рундуки заглядывать. А ну люди туда попрятались? А ну сговорились так пасквильно подшутить над нами?

А то как же!..

Рванул я по пустому вагону к двери. Дёрг, дёрг за ручку. Заперта!

Бегом назад.

 Колич!  ору с перепугу.  Да мы одни на весь вагонище!

 Ну-у-у! Ложились, в кармане ни хрусталика, а к утру собственный вагонишко!

Вязанка слез с полки, припал щекой к оконному стеклу; увидал перед головой изогнутого дугой поезда круто заломленные кверху рельсы со шпалой поперёк и красными фонариками по бокам, отчаянно присвистнул:

 Глухо дело, пан Грициан Ситуация, я тебе скажу  Вязанка замолчал, подбирая нужное слово, но, так и не подобрав, махнул рукой, заговорил врастяжку:  Со своим недвижимым в данный момент имуществом мы изволим пребывать в классическом тупике.  Подумал. Улыбнулся.  А хорошо, что дальше Батума не ходят поезда.

 Хорошо-то хорошо

Вязанка перебил меня:

 А Колик желает к одуванчикам.

Вязанка он был в тёмной рубашке с закатанными до самых плеч рукавами осторожно, как бы примериваясь, положил ладони на ребро чуть приспущенного стекла и с такой силой давнул, что мускулы задышали, и стекло, повинуясь, подалось вниз скрипя, будто дразнясь и на всякий случай прячась в свое укрытие.

Наконец всё стекло ушло.

Вязанка вывалился по пояс из окна.

Глянул влево, глянул вправо.

 Ба! Солнце на самой макушке,  сказал он.  Ну и задали мы храповицкого! Ну да ладно. Что было, то сплыло. А теперь, мальчик, ногу в стремя! Пока нами не увлеклась с пристрастием любознательная милиция, давай-ка лапки в охапки да и ходу отсюда. Вот так!  И он, пружиня на крепких руках, изящно скользнул в пустой квадрат окна.

Я за ним. Куда коза, туда и козлёнок.

 У нас ничего не увели?  охлопал себя Коляй.

 У меня ничего.

 А ты хорошо посмотрел?

 Сказал же.

 Странно даже

6

Ничего нет трудней,

как носить пустой желудок.

По шпалам, потом по седым от пыли кривым и тесным проулкам с малорослыми в садах домами, там, там и там повитыми царским виноградом по верх окон, а то и по самое темечко красных черепичных крыш, правимся к центру города, справляясь про дорогу у встречных.

Шли мы с час, а может, за компанию и все два, только замечаю я, что с устали бредём мы все медленней, всё тяжелей, и чувствую я, явственно так чувствую, как с проголоди кишки у меня с лёгкими перепутались. Не до разбору, кто на кого рыкает, только эти рыканья беспрестанные, чистые тебе мотогонки под рубахой. Да что мотогонки! Как громыхнёт, как громыхнёт искры из глаз горстями!

Вязанка посмеивался, посмеивался да ка-ак ахнет во всё горло:

Р-р-ревела э бур-р-ря, г-г-гро-ом гр-р-ремел,
Во мр-раке э м-м-молнии блиста-а-али-и-и

 Кончай блистать,  толкаю его локтем в грудки.  Это у меня первый гром. А первый гром весною признак наступающего тепла.

 Тепло нам не в беду. Только я знаю от тебя и другую примету: гром долго гремит ненастье установится надолго.

Сказал он это, когда уже отсмеялся, сказал совсем серьёзно и в печали задержал на мне глаза.

 Не каркай, ворон чёрный.

А Вязанка и впрямь черней чёрта, перечернел на солнце, загорел так.

В молчании одолели проулка ещё два. Поглядывать поглядывали друг на дружку, а все так, без речей. Не тянулись больше его слова к моим словам.

Наконец я громко спросил:

 А ты есть хочешь?

На удивленье, он не расслышал:

 Чего?

 Ушки по утрам мой Есть, говорю, хочешь?

 А кто не хочет?  заинтересовался Никола.

 А что будем?

 Что угоним.

 Ну-у Я так не хочу.

 А как иначе, долговязик? Мандаринов тебе никто через забор не кинет. Моя правда.

 Правда, может, и твоя-то, а всё одно я

 Заладил: не хочу да не хочу! Я-то что? Колхоз дело доброволькое Не хочешь, ну и не хочешь. Пустой курсак тебе судья! По мне, ешь тогда хоть плакаты о вкусной и здоровой пище. Да не забывай тщательно пережёвывать!

В городе впервые проводится неделя здоровой пищи. Вдоль и поперёк на улицах плакаты как правильно питаться. Даже узнаешь, сколько калорий в одном кочане варёной кукурузы. Целый университет для голодного!

Назад Дальше